История и псевдоистория Западной Белоруссии

Сергей Шиптенко
23.08.2011

Реакция Игоря Мельникова на критические замечания по поводу его псевдоисторической и антинаучной заметки (Сергей Шиптенко. Эпизод исторической амнезии: истинная цена мифа о "польском рае" для белорусов) ), как и ожидалось, носила также крайне поверхностный, антинаучный и пропагандистский характер. Мельникову следовало бы обратить внимание на необходимость изучения истории Белоруссии до того, как браться за написание "сравнительного анализа" или возражения по существу выдвинутых антитезисов. Отсылки к конкретным работам конкретных авторов, общеизвестным датам и событиям, учебникам, справочникам, персоналиям и т.д. не являются для Мельникова вескими аргументами - как и для любого псевдоисторика, профана.

Еще раз стоит повторить Игорю Мельникову: персональный опыт отдельных людей (семей) - не история всего народа, отдельные эпизоды определенного периода (тем более - неполно представленные, с сомнительной трактовкой) не дают полного и объективного взгляда на эпоху. С чем трудно не согласиться, так с утверждением о том, что если уж "историк или публицист берется характеризовать то или иное событие, то он должен делать как можно более глубокий и всесторонний его анализ". Но именно этого нельзя сказать о предыдущей публикации "покорного слуги" (Игорь Мельников. "Что принес западным белорусам "советский рай"?"). Лучше с аргументацией в очередном тексте (Игорь Мельников: Западная Беларусь vs. БССР: сравнительный анализ), но она также не поражает глубиной и всесторонностью анализа.



Стоит напомнить Игорю Мельникову о необходимости более обстоятельного изучения историографии по проблематике переговоров 1921 года в Риге. Так, как он это сделал в свое предыдущей публикации - неприемлемо даже для студента I курса истфака. В каждом учебнике по истории в соответствующем параграфе, в каждой энциклопедии (советской, польской, российской, белорусской) в специальной статье, где речь идет о данном событии, указаны стороны переговорного процесса и предмет переговоров. Поэтому "напоминания" о том, что Советская Россия участвовала в переговорах - как минимум излишни и содержат прямой намёк на то, что читатели не знают основных дат отечественной истории. Было бы неплохо напомнить об этих датах, но не так, как это сделал Мельников в своей предыдущей публикации. Также следует приветствовать стремление автора быть в курсе современной польской историографии, но предметом рассмотрения являлась не статья Богуслава Кубиша, а текст Игоря Мельникова "Что принес западным белорусам "советский рай"?", демонстрирующий антинаучный подход.

На аргументы Мельникова были выдвинуты контраргументы. Ни один из тезисов Мельникова не был придуман, каждый антитезис содержит прямую ссылку на утверждения автора с цитированием (по возможности). Что касается якобы "нехватки доводов": неужели недостаточно отсылки к академическим трудам, статистике, общеизвестным фактам? Или надо было перепечатать параграфы вузовских учебников, статьи из энциклопедий, пособие по методологии исторических исследований? С каким из контраргументов Мельников не согласен по существу?

Публикации Игоря Мельникова - очень разные по уровню, но предыдущая была откровенно ненаучной, пропагандистской, и автор, судя по ответной публикации, не согласился с такой оценкой. Что мы видим в его возражениях на это раз? Мельников не доказывает своей правоты, а уводит дискуссию в сторону, пытается оспаривать факты ссылками на что-то невразумительное.

Например, повествуя в ответной статье об "экономических вопросах", Мельников снова уходит от сопоставления уровня экономического развития Западной Белоруссии с Восточной (БССР), с уровнем развития региона до 1921 года. Есть статистические сборники - в т.ч. польские, есть академические исследования, на которые внимание Мельникова обращалось в ответной публикации. И пока автор не сочтет необходимым ознакомиться хотя бы с ними, дальнейшая дискуссия представляется бесперспективной.

Какие "экономические вопросы" можно серьезно обсуждать с автором, который элементарно не может сопоставить численность промышленных предприятий в Западной Белоруссии по состоянию на 1939 год с 1921 годом и численностью промпредприятий в БССР в 1939 году? К 17 сентября 1939 года можно подвести итог экономического развития Западной и Восточной Белоруссии - по отраслям, численности предприятий и их работников, номенклатуре производимой продукции, уровне производства и т.д. К чему эти ссылки на качество древесины в лесах "восточных окраин" Польши? О каких "позитивными моментах" для экономики региона идет речь, когда Мельников повествует о государственных капиталовложениях в военную инфраструктуру и промышленность? Сколько заводов открыто, сколько тысяч рабочих мест создано, насколько выросла производительность труда, насколько выросли реальные доходы населения Западной Белоруссии в сравнении с уровнем до 1921 года, с уровнем БССР в то же время, с уровнем Центральной Польши - об этих и иных важнейших социально-экономических показателях Мельников не говорит ни слова. А очень зря. Потому как на поверку оказывается, что тем самым автор не знаком с реальным положением дел в Западной Белоруссии. Именно из незнания исторического контекста всплывают воспоминания "бабушки Марии", "кофе с булочками", "американские автомобили", а также "красивые пальто, широкие шляпы, меха, шикарные платья", и т.д.

Едва ли Мельников не знаком с работами современных исследователей проблематики Западной Белоруссии. Есть основания считать, что он прекрасно ознакомлен и со статистическими, и с иными данными по Западной Белоруссии межвоенного периода, которые не вписываются в его концепцию. Видимо, отсюда игнорирование очевидного, ссылка на какие-то третьестепенные и косвенные данные, совершенно не имеющие отношения к проблематике призывы Битнера и Людкевича. Если бы все зависело от благих пожеланий польских публицистов межвоенного периода, то мы бы знали иную историю и тогда, возможно, тексты Игоря Мельникова были бы более востребованы, нежели работы Адама Прухника, Яна Чарковского, Станислава Гломбиньского, Наталии Гонсёровской, Северина Журавицкого и др.

Практически все польские публикации межвоенного периода подчеркивают тяжелейшее положение крестьянских масс "крессов всходних". Советским историкам не надо было придумывать страшилок про "панскую Польшу" - достаточно было ознакомиться с прессой (см.: Освобождение Западной Украины и Западной Белоруссии // Проблемы экономики. - 1939. - № 6. - С. 3-9): "Помещичья газета "Слово" в номере от 9/XI 1936 г. сообщала: "И в этом году деревня начала голодать с наступлением первых холодов. В связи с голодом в Виленщине и в Полесье свирепствует голодный тиф".

В монографическом описании деревни Ажевичи, Западной Белоруссии, известный сподвижник Пилсудского генерал Желиговский вынужден был констатировать: "Потребление деревни находится на чрезвычайно низком уровне. Нищета и голод являются постоянными гостями восточных районов. Хлеб с примесью мякины и древесной коры - вот чем питаются в наших деревнях. Многие крестьяне большую часть года сидят обычно без хлеба. Только в наиболее урожайные годы деревня в Виленском районе имеет достаточно хлеба".

Польская печать сообщала о голоде в западноукраинской и западнобелорусской деревне и в 1937 и 1938 гг. На почве голода физическое истощение крестьян дошло до крайних пределов. В изданном польским государственным "Институтом социальной экономики" сборнике крестьянских писем можно встретить такие сообщения: "Народ до того ослабел, что во время последней косьбы в имении помещика косари падали в обморок. Огромная часть крестьян больна туберкулезом". В особенно жутких условиях находились дети: "Уже в первые месяцы своей жизни, - писала в 1938г. газета "Роботник", - крестьянский ребенок испытывает чувство голода. Усталая от работы и изголодавшаяся мать быстро теряет молоко. Лишь только прорезываются у ребенка первые зубы, картофель начинает служить ему единственной пищей, даже сухой хлеб является роскошью. Вследствие недоедания, ужасающей грязи и кошмарных жилищных условий среди деревенской детворы распространены туберкулез, трахома, скарлатина, дифтерит и тиф".

О том, почему Игорь Мельников считает ниже своего достоинства ознакомится с исследованиями Юрия Грузицкого (см.: Грузiцкi Ю.Л. Эканомiка Заходняй Беларусi у складзе Польшы (1921-1939 гг.) / Эканамiчная гiсторыя Беларусi. - Мiнск: Экаперспектыва, 1993. - С. 188-201) не сложно догадаться. Ведь Грузицкий прекрасно изложил социально-экономическую ситуацию в Западной Белоруссии - на основе статистики, со ссылками на вполне заслуживающие доверия источники. Он, а также Эдмунд Ярмусик, Иван Ковкель и многие другие белорусские историки убедительно доказывают: к 17 сентября 1939 года Западная Белоруссия по уровню промышленного производства не достигла уровня 1913 года. Упоминание о наличии "127 фабрик" выглядит просто карикатурно на фоне БССР и откровенно трагично, если присмотреться, какова была численность рабочих на этих "фабриках", какую продукцию они выпускали на каком оборудовании, во что превратилось большинство этих предприятий к 1939 году (например, спичечное производство на Полесье). Для сравнения: "В конце 1939 года в западных областях БССР уже действовало 392 промышленных предприятия с количеством рабочих более 20 человек каждое. На них работали более 40 тысяч человек" (Ковкель И. И., Ярмусик Э. С. История Беларуси с древнейших времён до нашего времени. - Минск, 2001).

В то время, как в БССР колхозники пересаживались на трактора, в Западной Белоруссии массово переходили от плуга к сохе. При всех недостатках "палочек-трудодней", колхозники не умирали от "голодного тифа" - а в Западной Белоруссии умирали. Как отмечает Грузицкий, в 1929 г. правительственная "Газета Польска" писала о массовом голоде в Виленском воеводстве, когда тысячи крестьянских семей готовились к голодной смерти, закрывались в хатах "вместе с женами и детьми лежали, ожидая, когда смерть сократит их голодные муки". Также Грузицкий указывает на распределение земель в Западной Белоруссии, численность безработных, размер пособия по безработице, стоимость продуктов питания, причины массовой нищеты крестьянства Западной Белоруссии и много другой заслуживающей внимания информации. О жуткой нищете и отсталости населения Западной Белоруссии пишет и современный автор Евгений Миронович (см.: Мiрановiч Я. Науноушая гiсторыя Беларусi. - Спб., 2003. - С.78-81.).

В БССР к 1939 году было покончено с безграмотностью, все дети (за крайне редким исключением) ходили в школу, каждый мог получить средне специальное или высшее образование - бесплатно. Мельникову нелишне будет сопоставить численность вузов в Западной Белоруссии и БССР, численность медучреждений и врачей на душу населения в Западной Белоруссии и БССР, численность библиотек и театров в Западной Белоруссии и БССР по состоянию на 17 сентября 1939 года.

Если Мельникова так интересует древесина, то нелишне ему будет напомнить: с 1919 по 1939 гг. в Западной Белоруссии было вырублено 589,2 тыс. га леса, из которых более 70 % в необработанном виде вывозилось за границу (80 % польского экспорта древесины). В то же время естественный прирост леса составил менее 42 тыс. га (к вопросу об экологии). Массовая вырубка леса, вывозившегося "кругляком" на переработку в центральные и западные воеводства, а также на экспорт сопровождалась уничтожением флоры и фауны, ограничивалось собирательство как форма пропитания нищенствующих крестьянских хозяйств.

Миф о "русификации" БССР в межвоенный период, продвигаемый Мельниковым, лишен какой-либо доказательной базы. Ни один из контраргументов в публикации от 29.07.2011 Мельниковым не опровергнут. Вместо этого автор тиражирует новые мифы - о "русификации БССР" и др. Он уходит от им же заявленной проблематики Западной Белоруссии на излюбленную поляну русофобов, антисоветчиков, нацдемов-эмигрантов и пишет: "Дальше в ход пошло физическое устранение всех, кто был связан с национальной белорусской культурой и языком". Неужели никого не осталось? Вот такими откровенно нелепыми заявлениями, противоречащими не только исторической науке, но и здравому смыслу напичкан очередной текст Игоря Мельникова.

В ответной публикации ("Эпизод исторической амнезии....") не отрицался факт репрессий в БССР. Внимание Мельникова обращалось на корректное использование терминов, которыми он оперировал, демонизируя "советские реалии, проявившиеся в массовых репрессиях, русификации, антирелигиозной политике и уничтожении белорусского исторического наследия, которое поляки за двадцать лет своей независимости не только сберегли, но и приумножили". Мельникову вполне ясно было дано понять: "Репрессии были, подозреваемыми в неблагонадежности являлись, в первую очередь, польские военнослужащие, сотрудники полиции, чиновники, помещики и буржуазия. Но далеко не все они были репрессированы". Были репрессии в БССР. И в годы так называемой "белорусизации" они были - будет ли Мельников отрицать это? Современная белорусская историография не отрицает факта репрессий в БССР, в т.ч. в период "белорусизации". Не отрицает репрессивного характера "украинизации" и современная украинская историография (см.: Андрей Ваджра. Украинизация: как и зачем большевики наладили массовое производство "украинцев"). Но о "белорусизации" - чуть позже. Начнем с "русификации".

Не брезгует Игорь Мельников откровенным плагиатом, испытывая очевидные проблемы с аргументацией. Причем "сдувает" псевдоисторик с текста "Википедии", не ссылаясь на нее. Школярам и ПТУшникам подобное тоже непростительно, но в случае с Мельниковым, призывающим к всесторонности и глубине анализа, подобное ни в какие ворота не лезет. В статье Мельникова читаем: "Практическим завершением тогдашней кампании русификации белорусского языка стало правительственное постановление Совета народных комиссаров БССР от 28 августа 1933 года "Об изменениях и упрощении белорусского правописания", которая касалась не только орфографии, но и фонетических и морфологических особенностей белорусского языка. С середины 1930-х годов и до начала Великой Отечественной войны в регионах с компактным проживанием белорусов за пределами собственно БССР происходило массовое закрытие белорусских школ, так, к примеру, только в Смоленской области РСФСР за этот период были закрыты либо переведены на русский язык обучения все 99 ранее созданных белорусских школ. В самой же Советской Беларуси русский язык уже господствовал везде".

Сравниваем со статьей из "Википедии": "Практическое завершение первого этапа кампании русификации белорусского языка стало правительственное постановление Совета народных комиссаров БССР от 28 августа 1933 года "Об изменениях и упрощении белорусского правописания", которая касалась не только орфографии, но и фонетических и морфологических особенностей белорусского языка". И далее: "С середины 30-х годов и до начала Великой Отечественной войны в регионах с компактным проживанием белорусов за пределами собственно Белорусской ССР происходило массовое закрытие белорусских школ, так только в Смоленской области РСФСР за этот период были закрыты либо переведены на русский язык обучения все 99 ранее созданных белорусских школ[46]".

Сноску 46 Мельников зачем-то убрал. Хотя в случае с цитатой И.Климова ссылку приводит (и в "Википедии", и в статье Мельникова - одна и та же цитата с одной и той же ссылкой). По сноске 46 мы выходим на заметку, где речь должна идти о закрытии 99 белорусских школ в Смоленской области РСФСР (А.В. Корсак. Белорусы на Смоленщине - http://admin.smolensk.ru/history/raion/book/-B-.htm). Читаем:

"...Количество белорусов Западной области (далее З.О.), образованной в 1929 г., составляло 83000 человек (21%). Они проживали в Монастырщинском, Хиславичском, Невельском, Стародубском, Суражском, Клинцовском, Новозыбковском районах и составляли 1,3% всего населения З.О. (6600000 чел.).

Центральным пунктом белорусизации было развитие образования на белорусском языке. Планы и система мероприятий разрабатывались подотделом национальных меньшинств, при котором была организована белорусская секция. В 1927-28 учебном году в губернии числилось 36 белорусских школ 1-й ступени и 4 школы повышенного типа. К середине 30-х гг. сеть белорусских школ насчитывала 84 начальных (8190 учащихся) и 15 школ повышенного типа (2000 учащихся). Для подготовки и переподготовки учителей белорусских школ организовывались специальные курсы в Смоленской губернии, З.О. и в Минске. Руднянский белпедтехникум в 1932 г. обучал 165 учащихся; имелось три отделения: дошкольное, подготовительное и школьное.

Работники культуры и образования готовились на белорусских отделениях Смоленского педрабфака. Было открыто белорусское отделение при Соболево-Воробьевском педтехникуме. В 1929 г. отдел народного образования организовал консультативно-методические бюро в т.ч. и для белорусских учителей. Для повышения квалификации белорусских работников образования создавалисб программы курсов-конференций. В целях улучшения учебно-методической работы, хозяйственного и финансового состояния в 1927 г. была введена должность районных инструкторов по национальной школе обширным кругом полномочий.

Несмотря на развернутую работу по белорусизации, в результате инспекторских проверок, смотров работы по национальному образованию были выявлены недостатки. Анализ их был проведен на Первом (он же и последний) съезде национальных меньшинств З.О. в 1932 г. Было отмечено, что многие белорусские школы работают на русском языке, что организация их проходила без соответствующей подготовки и учета местных условий. Многие учителя, работающие в этих школах, плохо знают белорусский язык. Состояние белорусских школ далеко от благополучия. Об истории создания белорусских школ в Смоленской губернии говорится: "В 1927 году в Шумячском районе открыли 11 белорусских школ <...> начали переводить на белорусский и насаждать белорусские школы, что происходило с большим сопротивлением окружающего населения". Следует сказать, что были и случаи, когда "учащиеся охотно занимались на белорусском языке;...> белорусская школа имеет авторитет". Но таких было явное меньшинство.

В середине 30-х гг. большинство белорусов, проживавших в З.О. говорили либо на русском, либо с более-менее значительной примесью белорусских слов. Документы говорят, что "белорусское население в большинстве относится к родному языку индиферентно". На съезде были отмечены недостатки и в других сферах белорусизации: крайне незначительное количество культурно-просветительных учреждений, отсутствие белорусских национальных советов. Наличие всего двух белорусских колхозов (из 115 национальных) скорее показатель не достижений, а недостатков работы. Так и не были открыты кафедры белорусоведения при Смоленском университете, белорусский клуб в Смоленске.

Несмотря на разработанные в высших инстанциях ближайшие и перспективные планы белорусизации, вплоть до середины 30-х гг., работа стала сворачиваться уже в начале 30-х гг. Первыми из национальных стали закрываться белорусские школы с формулировкой: "Ввиду того, что ряд белорусских школ <...> фактически работает на русском языке, вследствие отсутствия базы для их коренизации и учитывая требования населения". Последние белорусские школы в З.О. были закрыты накануне Великой Отечественной войны. В настоящее время (2001 г.) из более чем 20 национальных обществ, движений, землячеств не оформлено ни одного белорусского, хотя смоленско-белорусские экономические и культурные связи интенсивно развиваются".

Из вышеприведенного текста с очевидностью следует, почему "белорусизация" на Смоленщине провалилась. Собственно, об этом пишет и Климов в своей статье (Клімаў І. Два стандарты беларускай літаратурнай мовы // Мова і соцыум. (TERRA ALBA. Том ІІІ). Магілёў, ГА МТ "Брама". - http://mab.org.by/materyjaly/publikacyi/dva-standarty-bielaruskaj-litaraturnaj-movy). Автор, кандидат филологических наук (непонятно почему Мельников не упоминает ученую степень автора - в "Википедии" она указана) рассуждает об условиях "многостандартности литературных языков" (действительно заслуживающий внимания текст).

"Нормативные предписания часто приобретали официальную санкцию и в обязательном порядке навязывалась обществу через школу, печать, пропаганду. Вопросы развития языка и совершенствования правописания стали объектом пристального внимания партийных властей", - подчеркивает Климов роль политического руководства страны в насаждении белорусам "беларускай мовы". И далее он же пишет: "Из политических и пропагандистских целей власти были вынуждены и впредь поддерживать обиход белорусского языка в высоких сферах коммуникации - от науки и театра до пропаганды и делопроизводства, - но теперь они стремились развивать ее по своим новым нуждам". То есть "русификация" зашла настолько далеко, что созданную в начале XX века "мову" поддерживали искусственно, всей мощью административного аппарата, в т.ч. госагитпропа. Неплохо знакомый с белорусской историей XX века, Климов делает вывод о лингвистических манипуляциях режима большевиков, в результате чего "беларуская мова" стала жертвой такой политики и в дальнейшем ее развитие, как отмечает филолог, "осуществлялось не в результате внутренней необходимости или реального употребления, а предопределялась политической конъюнктурой советского государства".

"Белорусизация" проводилась насильственными методами и далеко не всегда встречала поддержку в народных массах. Об этом свидетельствуют документы (см.: Беларусізацыя: 1920-я гады: Дакументы і матэрыялы / Пад агульнай рэд. Р. П. Платонава і У. К. Коршука. - Мінск: БДУ, 2001.). Авторы-составители ссылаются на неприятие "насильственной белорусизации" и навязывание "искусственно созданного в подражание польской терминологии языка" со стороны полоцких заявителей в центральные газеты и руководящие органы партии. В этом же сборнике мы находим и такое сообщение: "В дер. Рудное Копыльского района на собрании крестьян было вынесено постановление: "Ликвидировать белорусский язык и потребовать от власти быстрого его уничтожения". (Инф. отчет Слуцкого окружкома на 1/VI-1926 г.)". В сборнике много совершенно разных документов.

Аналогичные процессы происходили на Украине, являлись прямым продолжением политики партии большевиков. Данная тема не столь проста и привлекает внимание интеллектуалов не только польских и белорусских историков (см.: Элен Каррер д'Анкосс. Евразийская империя. История Российской империи с 1552 г. до наших дней. - М., 2010.). Но все вышесказанное имеет косвенное отношение к ситуации в Западной Белоруссии ("восточных окраинах" польского государства). Мельников пытается увести предметное обсуждение в сторону, добравшись до Смоленской области РСФСР, но тем лишь ухудшает свое положение. Да, в РСФСР закрывались белорусские школы и в "кресах всходних" II Речи Посполитой польской они тоже закрывались, но по разным причинам.

Говоря о репрессиях в БССР, Мельников описывает брутальные случаи. Он, видимо, не в курсе, что далеко не все из репрессированных были расстреляны или заканчивали свои дни в лагерях. Стоило бы автору обратиться, например, к биографии академика Гавриила Горецкого (см.: Зинова Р.А., Швецов А.А. Г.И. Горецкий -- К 100-летию со дня рождения. http://nasb.gov.by/rus/publications/natres/nr00_1b.php). Если мы обратимся к биографии академика Дмитрия Лихачева, то увидим еще более любопытный факт - награждение Сталинской премией бывшего политзека. Такие случаи были далеко не единичными (стоит уточнить, что высылка практиковалась и в конце 30-х, и в 40-х, когда дефицита мест в лагерях не наблюдалось). Несомненно, заслуживает внимания количество оправдательных приговоров в годы "сталинских репрессий". И уж ни в коем случае нельзя забывать о том, как будущие жертвы ОГПУ способствовали приходу большевиков к власти, какие методы нацдемы использовали в период "белорусизации". Известно ли, например, Мельникову о том, почему и как Евфимий Карский покинул БССР, какие "интеллектуалы" заняли его место в Белоруссии, как нацдемы не без помощи чекистов расправлялись со своими оппонентами?

В своих публикациях Мельников последовательно игнорирует неудобные ему факты, старательно отбирает лишь те ссылки, которые могут послужить подпорками в его концепции. Такой подход нельзя назвать научным, он ничего общего не имеет с методологией исторических исследований (и не только исторических). Против Мельникова свидетельствует не только современная белорусская историография, но и белорусская 20-х годов, периода "белорусизации". Например, Горецкий в своей монографии (Горецкий М. "Границы Западной Белоруссии в Польше (национальный состав населения Западной Белоруссии). - Минск, 1928) пишет о колонизаторской политике польских властей по отношению к Западной Белоруссии, превращении ее в аграрный придаток Центральной Польши, о национальном и социально-экономическом угнетении белорусского крестьянства и т.д. Кстати, об этом писали практически все исследователи в БССР в 20-30-е годы, об этом же пишут современные белорусские исследователи, с трудами которых Мельников не ознакомился перед тем, как сесть за написание очередного текста.

Вопрос о репрессиях не так прост, как это может показаться некоторым. Только примитивный человек может искренне считать, что у Советской власти были одни лишь горячие сторонники и не было внутренних врагов, практиковавших теракты, саботаж, контрпропаганду и т.д. Проявляли активность и иностранные спецслужбы - об этом написано достаточно серьезных исследований, мемуаров разведчиков и контрразведчиков по обе линии "невидимого фронта", изданы архивные документы. Не менее примитивный подход был продемонстрирован огульной реабилитацией "жертв сталинских репрессий", многие из которых сознательно, героически погибли в борьбе с Советской властью. В их числе были люди разных сословий, вероисповеданий, национальностей. Но крайняя степень примитивизма - это непонимание терминологии, о чем вообще идет речь, кого и на каком основании можно отнести к "репрессированным".

По Мельникову выходит следующая картина по состоянию на 17 сентября 1939 года: "Пока поляки "полонизировали" и "окатоличивали" западных белорусов, большевики всю белорусскую интеллигенцию, священнослужителей и значительное количество простых белорусов отправили в расстрельные ямы, религию "отменили", а образование русифицировали". Из этого следует, что Я.Колас, Я.Купала, П.Бровка, М.Танк и многие другие писатели были расстреляны до дня Воссоединения белорусского народа. Видимо, и народное просвещение с 17 сентября 1939 было сплошь на русском.

По правде говоря, юношеский максимализм Мельникова принимает крайние формы. Все эти абсолютно бездоказательные заявления про "русифицированное образование", священнослужителей и т.д. откровенно утомляют. Становится как-то неприятно от того, что некто Мельников городит какую-то чушь, позиционируя себя как историка (?), причем - белорусского историка, которому вроде как положено знать причины, по которым КПЗБ была разгромлена в Западной Белоруссии несколько ранее, чем за ее ликвидацию взялись в СССР и Исполкоме Коминтерна. "Все члены КПЗБ, которые жили на территории СССР, были репрессированы. А перебежчики из Западной Беларуси, которые по своей наивности поверили в социалистический рай, в основной своей массе, после нечеловеческих пыток, расстреливались без всякого суда. Часто прямо на западной границе БССР. Таким образом, в 1938 году было репрессировано более 200 активистов КПЗБ. Среди них и секретарь ЦК КПЗБ А.Славинский. Повторяю свой вопрос, за что боролись?", - вопрошает Мельников. И что ему ответить? Отправить в библиотеку? Посоветовать сборники документов, монографии и статьи, которые он снова проигнорирует и снова напишет про качество древесины и "свежины", о "русифицированном образовании" и немилосердно умерщвленных перебежчиках?

Ссылка: История и псевдоистория Западной Белоруссии - REGNUM.RU