Михаил КЕДРОВ
30.10.2011
Хмурый день, ненастная погода, дождь со снегом вперемежку. Возле здания администрации города собралась не очень многочисленная кучка пожилых людей. Молодых мало. Ждут автобусов, чтобы посетить место захоронения их расстрелянных отцов, дедов, родственников. Тогда, в восемьдесят девятом, это захоронение просто повергло в шок.
Совсем рядом с Иркутском, в трех километрах, в лесу, неподалёку от посёлка Пивовариха были обнаружены тысячи человеческих останков. Они лежали в рвах-накопителях. Это место в 30-е годы было спецзоной НКВД. По восстановленным архивным документам, во рвах лежат останки более ТРИДЦАТИ ТЫСЯЧ репрессированных коммунистической системой.
Тридцать тысяч только тех, чьи фамилии, даты рождения, адреса установлены. Но не меньше и тех, о ком имеются обрывочные сведения, только дата ареста, обвинение, но неизвестно место расстрела. Тогда наберется еще более устрашающая цифра - более шестидесяти тысяч политрепрессированных. И это сведения только по Иркутской области!
Заведующая сектором по работе с населением отдела социальной помощи населению администрации города Иркутска, секретарь иркутской городской комиссии по восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий Татьяна Громова сказала: «Это наши земляки, осужденные по решению особой тройки НКВД по Иркутской области, военного трибунала ЗабВО, спецколлегии Областного суда, Военной коллегии Верховного суда СССР. Это сельские труженики, высланные в Сибирь из западных районов страны в результате коллективизации. Это также сотни граждан, репрессированных за принадлежность к определенной национальности – немцы, ингуши, крымские татары, калмыки, чеченцы, балкары и т.д. Надо вспомнить слова Анны Ахматовой, что это было время, когда только мертвый мог улыбаться…».
Да, страшное было время, когда вдруг у человека, в один миг обрывалась жизнь. А его дети становились детьми врага народа. Мы говорим о войнах, о фашизме, и мало говорим о том, что происходило у нас в стране, внутри, в результате действий коммунистического режима. У нас в стране был внутренний фашизм, только так можно оценить то время и эти многочисленные жертвы неповинных людей. Мы еще до конца не оценили, какой страшный урон нанес обществу коммунистический режим, сколько людей пострадало в результате репрессий.
Николай Антонович Вотяков: «В нашей семье пять человек расстреляли, трое остались в живых. Я спрашивал дядю своего, за что? Он ответил, что не за что. Просто приходили ночью или под утро, и забирали. Причем, расстреливали сразу же, без суда и следствия. Из нашего села забрали в одну ночь 116 человек, вернулись всего несколько, среди них был и мой дядя. Он всю жизнь скрывал это, никому не рассказывал. Когда я вышел на пенсию, стал интересоваться, вот и успел узнать от него про своего отца.
Мой отец был крестьянин. Когда забрали его, мы с матерью остались. Она не могла нигде работать, так как считалась женой врага народа. Я учился в школе, мне все время говорили, что я сын врага народа. Всю жизнь меня преследовало это клеймо. Я работал, меня не могли поставить бригадиром, потому что я – сын врага народа. Можно сказать, до самой пенсии. Страшное было время. Голодали. Нищенствовали. Как мы только выжили, сам не могу понять».
Иннокентий Павлович: «У нас отца забрали в 38-м, ночью. У матери нас осталось трое. Он был шахтером. Нас сразу выселили в сарай. Мы не имели права жить в хорошем доме, мы - семья врага народа. Очень нам тяжело было. Все время не хватало еды. Мать нас тянула одна».
Галина Борисовна: «У меня папа репрессированный. Мне было всего пять месяцев, когда его забрали и расстреляли в один день. Только за то, что его старший брат эмигрировал за границу, он был белогвардеец. Маму мою от горя парализовало, семь лет она пролежала неподвижная. Нас трое детей было. Я самая младшая.
Когда мама встала, ее нигде не брали на работу. Сколько она мучилась! Мы постоянно хотели есть. Ели объедки, картофельные очистки, которые нам иногда отдавали сердобольные люди. Нам говорили, что мы враги народа, и должны умереть. Мама боялась нам рассказывать об отце.
Когда мне было 18 лет, я поступала в институт, там надо было заполнять сведения о родителях, а я ничего не знала про отца. Поставила прочерк. А дома маму спросила, она заплакала и все мне рассказала. Вот так мы и жили. Папу расстреляли в Новосибирске, я каждый год езжу на мемориал почтить его память, невинно убитого коммунистами».
Валентина: «Я не буду говорить свою фамилию, потому что не знаю, чем это может обернуться. Вы можете в газете написать. Я из деревни Кутулик. Мне было один год и три месяца, когда моего отца ночью увезли в НКВД. Он был председатель парткома, ему всего-то было 25 лет. Есть нечего было, голодали мы. Маме нигде нельзя было работать. Она пошла батрачить, простудилась сильно и умерла от туберкулеза. Это случилось через год после расстрела отца.
Меня коммунистические власти отдали «в дети». Все мне поменяли, имя, фамилию, отчество, я даже не знаю точно свой день рождения, даже год рождения мне изменили. Говорили, что дети врагов народа должны начать жить сначала. Так я и жила, дочка врага народа. Меня ненавидели, обзывали.
Мне уже было больше двадцати лет, когда меня разыскал дядя, брат моего отца. Он-то и рассказал мне все это. Я долгое время боялась. Позднее прочитала, что можно разыскивать своих родных. Подала заявление, и мне дали данные моего отца. Я не знаю, где он захоронен, и захоронен ли где.
Я приезжаю сюда каждый год и плачу о своих родителях, о своей не сложившейся судьбе. Мне очень горестно, неизвестно, как бы я прожила свою жизнь, если бы были живы мои родители. Но не довелось…» Две сестры: «У нас расстреляли папу. Нас у мамы было трое, старшей было восемь лет, мне шесть. Как наша мама мучилась с нами! Нас ведь кормить, одевать надо, а как? Ее не брали на работу, муж - враг народа.
Мы в школу пошли, нас называли прокаженными, заразными. Так и ходили только вдвоем. Доучились мы с сестрой только до восьмого класса, потом нас вызвали и сказали, что мы дети врага народа, не имеем права учиться дальше, и послали нас работать на телеграф. А мы хотели выучиться на медсестру, подали прошение в партком. Нам опять отказали, говорят, надо пять лет отработать, потом только сможем поступать, куда захотим.
Мы отработали пять лет, опять подали заявление, чтобы нам разрешили уйти с работы и поступить учиться. А нам председатель парткома запрещает, говорит, а зачем вам, детям врага народа, учиться? Вы не имеете права на это. Вам дали шанс, работайте и благодарите, что позволили работать. Другим и этого не разрешали. Так мы с сестрой и не получили никакого образования».
Татьяна Михайловна Зверева долгие годы не знала, за что в 38-м году расстреляли ее деда. Только недавно внук в Интернете нашел сведения о нем. Дед ее был крестьянин, прошедший Первую мировую, побывал в плену в Германии. После войны начал хозяйствовать на Украине. Затем коммунисты объявили коллективизацию, и в 30-е годы отправили его в Сибирь и там расстреляли.
«Все эти годы мы не знали, что останки отца найдены. Оказывается, в Книге памяти о нем информация появилась еще в 90-е годы, но мне никто ничего не сообщал, я даже не знала, куда обратиться. Мне самой уже за семьдесят, куда идти, где спрашивать — не знаю, если бы не внук, так и не узнала бы», - говорит она.
Старики с печатью смирения и скорби на лицах стояли возле мемориала. Они вспоминали об отцах, о дедах, сожалели о непрожитой жизни с родителями, об украденном детстве, о вечной боязни и страхе, который сопровождал их всю жизнь, который и сейчас в них еще сидит. Поэтому они так сдержанно говорят, не называют своего имени.
Они ничего не просят, не возмущаются, не кричат, не митингуют. Они думают: «Только бы это не повторилось… Сколько мы пережили. Советская власть, коммунистический режим – это очень страшно».
Ссылка: В Иркутске провели акцию памяти политических репрессированных в России - Великая Эпоха (The Epoch Times)
30.10.2011
Хмурый день, ненастная погода, дождь со снегом вперемежку. Возле здания администрации города собралась не очень многочисленная кучка пожилых людей. Молодых мало. Ждут автобусов, чтобы посетить место захоронения их расстрелянных отцов, дедов, родственников. Тогда, в восемьдесят девятом, это захоронение просто повергло в шок.
Совсем рядом с Иркутском, в трех километрах, в лесу, неподалёку от посёлка Пивовариха были обнаружены тысячи человеческих останков. Они лежали в рвах-накопителях. Это место в 30-е годы было спецзоной НКВД. По восстановленным архивным документам, во рвах лежат останки более ТРИДЦАТИ ТЫСЯЧ репрессированных коммунистической системой.
Тридцать тысяч только тех, чьи фамилии, даты рождения, адреса установлены. Но не меньше и тех, о ком имеются обрывочные сведения, только дата ареста, обвинение, но неизвестно место расстрела. Тогда наберется еще более устрашающая цифра - более шестидесяти тысяч политрепрессированных. И это сведения только по Иркутской области!
Заведующая сектором по работе с населением отдела социальной помощи населению администрации города Иркутска, секретарь иркутской городской комиссии по восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий Татьяна Громова сказала: «Это наши земляки, осужденные по решению особой тройки НКВД по Иркутской области, военного трибунала ЗабВО, спецколлегии Областного суда, Военной коллегии Верховного суда СССР. Это сельские труженики, высланные в Сибирь из западных районов страны в результате коллективизации. Это также сотни граждан, репрессированных за принадлежность к определенной национальности – немцы, ингуши, крымские татары, калмыки, чеченцы, балкары и т.д. Надо вспомнить слова Анны Ахматовой, что это было время, когда только мертвый мог улыбаться…».
Да, страшное было время, когда вдруг у человека, в один миг обрывалась жизнь. А его дети становились детьми врага народа. Мы говорим о войнах, о фашизме, и мало говорим о том, что происходило у нас в стране, внутри, в результате действий коммунистического режима. У нас в стране был внутренний фашизм, только так можно оценить то время и эти многочисленные жертвы неповинных людей. Мы еще до конца не оценили, какой страшный урон нанес обществу коммунистический режим, сколько людей пострадало в результате репрессий.
Это было время, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском качался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки,
Шли уже осужденных полки,
И короткую песню разлуки
Паровозные пели гудки,
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.
Анна Ахматова
Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском качался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки,
Шли уже осужденных полки,
И короткую песню разлуки
Паровозные пели гудки,
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.
Анна Ахматова
Николай Антонович Вотяков: «В нашей семье пять человек расстреляли, трое остались в живых. Я спрашивал дядю своего, за что? Он ответил, что не за что. Просто приходили ночью или под утро, и забирали. Причем, расстреливали сразу же, без суда и следствия. Из нашего села забрали в одну ночь 116 человек, вернулись всего несколько, среди них был и мой дядя. Он всю жизнь скрывал это, никому не рассказывал. Когда я вышел на пенсию, стал интересоваться, вот и успел узнать от него про своего отца.
Мой отец был крестьянин. Когда забрали его, мы с матерью остались. Она не могла нигде работать, так как считалась женой врага народа. Я учился в школе, мне все время говорили, что я сын врага народа. Всю жизнь меня преследовало это клеймо. Я работал, меня не могли поставить бригадиром, потому что я – сын врага народа. Можно сказать, до самой пенсии. Страшное было время. Голодали. Нищенствовали. Как мы только выжили, сам не могу понять».
Иннокентий Павлович: «У нас отца забрали в 38-м, ночью. У матери нас осталось трое. Он был шахтером. Нас сразу выселили в сарай. Мы не имели права жить в хорошем доме, мы - семья врага народа. Очень нам тяжело было. Все время не хватало еды. Мать нас тянула одна».
Галина Борисовна: «У меня папа репрессированный. Мне было всего пять месяцев, когда его забрали и расстреляли в один день. Только за то, что его старший брат эмигрировал за границу, он был белогвардеец. Маму мою от горя парализовало, семь лет она пролежала неподвижная. Нас трое детей было. Я самая младшая.
Когда мама встала, ее нигде не брали на работу. Сколько она мучилась! Мы постоянно хотели есть. Ели объедки, картофельные очистки, которые нам иногда отдавали сердобольные люди. Нам говорили, что мы враги народа, и должны умереть. Мама боялась нам рассказывать об отце.
Когда мне было 18 лет, я поступала в институт, там надо было заполнять сведения о родителях, а я ничего не знала про отца. Поставила прочерк. А дома маму спросила, она заплакала и все мне рассказала. Вот так мы и жили. Папу расстреляли в Новосибирске, я каждый год езжу на мемориал почтить его память, невинно убитого коммунистами».
Валентина: «Я не буду говорить свою фамилию, потому что не знаю, чем это может обернуться. Вы можете в газете написать. Я из деревни Кутулик. Мне было один год и три месяца, когда моего отца ночью увезли в НКВД. Он был председатель парткома, ему всего-то было 25 лет. Есть нечего было, голодали мы. Маме нигде нельзя было работать. Она пошла батрачить, простудилась сильно и умерла от туберкулеза. Это случилось через год после расстрела отца.
Меня коммунистические власти отдали «в дети». Все мне поменяли, имя, фамилию, отчество, я даже не знаю точно свой день рождения, даже год рождения мне изменили. Говорили, что дети врагов народа должны начать жить сначала. Так я и жила, дочка врага народа. Меня ненавидели, обзывали.
Мне уже было больше двадцати лет, когда меня разыскал дядя, брат моего отца. Он-то и рассказал мне все это. Я долгое время боялась. Позднее прочитала, что можно разыскивать своих родных. Подала заявление, и мне дали данные моего отца. Я не знаю, где он захоронен, и захоронен ли где.
Я приезжаю сюда каждый год и плачу о своих родителях, о своей не сложившейся судьбе. Мне очень горестно, неизвестно, как бы я прожила свою жизнь, если бы были живы мои родители. Но не довелось…» Две сестры: «У нас расстреляли папу. Нас у мамы было трое, старшей было восемь лет, мне шесть. Как наша мама мучилась с нами! Нас ведь кормить, одевать надо, а как? Ее не брали на работу, муж - враг народа.
Мы в школу пошли, нас называли прокаженными, заразными. Так и ходили только вдвоем. Доучились мы с сестрой только до восьмого класса, потом нас вызвали и сказали, что мы дети врага народа, не имеем права учиться дальше, и послали нас работать на телеграф. А мы хотели выучиться на медсестру, подали прошение в партком. Нам опять отказали, говорят, надо пять лет отработать, потом только сможем поступать, куда захотим.
Мы отработали пять лет, опять подали заявление, чтобы нам разрешили уйти с работы и поступить учиться. А нам председатель парткома запрещает, говорит, а зачем вам, детям врага народа, учиться? Вы не имеете права на это. Вам дали шанс, работайте и благодарите, что позволили работать. Другим и этого не разрешали. Так мы с сестрой и не получили никакого образования».
Татьяна Михайловна Зверева долгие годы не знала, за что в 38-м году расстреляли ее деда. Только недавно внук в Интернете нашел сведения о нем. Дед ее был крестьянин, прошедший Первую мировую, побывал в плену в Германии. После войны начал хозяйствовать на Украине. Затем коммунисты объявили коллективизацию, и в 30-е годы отправили его в Сибирь и там расстреляли.
«Все эти годы мы не знали, что останки отца найдены. Оказывается, в Книге памяти о нем информация появилась еще в 90-е годы, но мне никто ничего не сообщал, я даже не знала, куда обратиться. Мне самой уже за семьдесят, куда идти, где спрашивать — не знаю, если бы не внук, так и не узнала бы», - говорит она.
Старики с печатью смирения и скорби на лицах стояли возле мемориала. Они вспоминали об отцах, о дедах, сожалели о непрожитой жизни с родителями, об украденном детстве, о вечной боязни и страхе, который сопровождал их всю жизнь, который и сейчас в них еще сидит. Поэтому они так сдержанно говорят, не называют своего имени.
Они ничего не просят, не возмущаются, не кричат, не митингуют. Они думают: «Только бы это не повторилось… Сколько мы пережили. Советская власть, коммунистический режим – это очень страшно».
Ссылка: В Иркутске провели акцию памяти политических репрессированных в России - Великая Эпоха (The Epoch Times)
Комментариев нет:
Отправить комментарий