пятница, 29 июля 2016 г.

А.Л.Ж.И.Р. Как жил лагерь для жен «изменников родины»

Елена Шмараева
Опубликовано на сайте Медиазона 29 июля 2016 года

Мамы с колясками в селе Малиновка
Целиноградской области Казахстана, 1970-е годы.
Фото: Юрий Куйдин / РИА Новости / Архив
Елена Шмараева рассказывает об Акмолинском лагере жен изменников родины или, как называли его сами заключенные, АЛЖИРе — зоне посреди казахской степи, где отбывали свои сроки вдовы «изменников родины», расстрелянных в 1937 году.

Рахиль Мессерер — в семье ее звали Ра — родилась в 1902 году в Вильно (современный Вильнюс), а в двухлетнем возрасте с родителями переехала в Москву. Рахиль была старшей дочерью в большой еврейской семье: у нее было десять младших братьев и сестер. Трое связали жизнь с большой сценой: сама Рахиль стала актрисой немого кино, ее младший брат Асаф (Ра звала его Осей) и сестра Суламифь (для домашних — Мита) — артистами балета.

Еще студенткой ВГИКа Рахиль Мессерер вышла замуж за Михаила Плисецкого — брата своего однокурсника. Плисецкий был далек от кино и работал в угольной промышленности. В 1925 году у пары родилась дочь Майя — будущая прославленная балерина, прима Большого театра, легенда русского балета.

Когда Майе было семь лет, а ее младшему брату Александру — несколько месяцев, семья переехала на остров Шпицберген, где Михаил Плисецкий был консулом СССР и управляющим рудниками «Арктикуголь». Рахиль работала на острове телефонисткой, помогала мужу и устраивала для участников экспедиции на остров самодеятельные спектакли, в которых играла школьница Майя Плисецкая. В Москву семья вернулась триумфально: Михаила Плисецкого наградили орденами, автомобилем и квартирой в столице. 30 апреля 1937 года его увели из этой квартиры навсегда.
Двоюродный брат Майи Плисецкой Азарий Мессерер в 2009 году писал, что семья через много лет получила доступ к архивам и прочла уголовное дело Плисецкого: «Из пожелтевших страниц было предельно ясно, какой повод придумали следователи, чтобы расправиться с мужем Рахили. Верный своему принципу помогать друзьям в трудные минуты, он взял на работу на Шпицберген Р.В. Пикеля, когда тот уже был в опале за близость к Зиновьеву. В 1936 году Пикель выступил с "признаниями" на знаменитом публичном судилище Зиновьева, Каменева и других. В частности, он признавал свое "участие в покушении на жизнь Сталина". После расстрела Пикеля НКВД стал арестовывать всех, кто был связан с ним. Михаил Плисецкий долго отвергал чудовищные обвинения, но в середине июля неожиданно подписал признание».

В середине июля — 13-го числа — у Михаила Плисецкого родился третий ребенок, сын Азарий. Рахиль Мессерер-Плисецкая позже вспоминала, что после возвращения из роддома ей звонили с Лубянки и требовали сообщить, кто родился — дочь или сын, после чего повесили трубку. Она полагала, что именно так от мужа смогли добиться признательных показаний. 8 января 1938 года Плисецкого приговорили к расстрелу за шпионаж и вредительство и в тот же день убили. Через два месяца пришли за Рахилью. Ее увезли в Бутырскую тюрьму вместе с грудным ребенком.

Рахиль Мессерер с детьми Майей и Александром

Члены семей изменников родины

Оперативный приказ НКВД №00486 «О репрессировании жен и размещении детей осужденных "изменников Родины"» был подписан Николаем Ежовым 15 августа 1937 года. Нарком внутренних дел СССР требовал немедленно арестовывать жен и бывших жен осужденных за шпионаж, «изменников родины» и членов правотроцкистских организаций. На каждую семью «изменника родины» составлялась подробная карточка с поименным списком родственников-иждивенцев (жен, детей, престарелых родителей и других). Отдельно писались характеристики на детей старше 15 лет — они признавались «социально опасными и способными к антисоветским действиям».
Жен предписывалось арестовать всех, за исключением беременных, преклонного возраста и «тяжело и заразно больных» — им выдавалась подписка о невыезде. «Мероприятия в отношении родителей и других родственников» определяли главы республиканских, краевых или областных органов НКВД. Казахский историк Анфиса Кукушкина пишет в книге «Акмолинский лагерь жен "изменников родины": история и судьбы»: «Совершенно неверно отождествлять категорию "ЧСИР" только с женами "изменников родины", так как она шире и включает также матерей, сестер, дочерей».

четверг, 21 июля 2016 г.

На руинах ГУЛАГа

Дмитрий Волчек
Опубликовано на сайте Радио "Свобода" 21 июля 2016 года

Ему было 14 лет, когда в его дом пришли сотрудники НКВД, и этот день изменил всю его жизнь

Он был подростком из интеллигентной европейской семьи, увлекался приключенческими романами, не интересовался политикой, ничего не знал о Советском Союзе и не говорил по-русски. Но Россия сыграла в его судьбе роковую роль.

Анатолис Смилингис родился в 1927 году в независимой Литве, в городе Плунге, в семье учителей. В 1940 году его страна была, по договоренности между Гитлером и Сталиным, оккупирована советскими войсками. В июне 1941 года вместе с тысячами других литовцев семью Смилингисов депортировали. Отец вскоре погиб в лагере под Красноярском. Мать 14-летнего Анатолиса и его младшей сестры Риты вместе с детьми оказалась в Коми АССР. Их называли спецпереселенцами, но на самом деле они были такими же узниками, как и обычные заключенные ГУЛАГа. Они и оказались на территории огромного ликвидированного в 1940 году лагеря – Локчимлага, в спецпоселке "Второй участок".

Вскоре арестовали мать – за то, что взяла на конюшне пригоршню овса для своих умирающих от голода детей. Она тоже погибла в лагере. А дети выжили. Рите удалось вернуться в Литву, Анатолис до сих пор живет там, куда его семью отправили по плану, разработанному Лаврентием Берия, – в Республике Коми, поселке Корткерос. Он, как и его родители, стал учителем и решил не возвращаться на родину. 88-летний Анатолис Смилингис изучает историю Локчимлага – загадочного лагеря, который существовал всего два года, разыскивает кладбища заключенных и устанавливает мемориальные кресты.

Разговор с Анатолисом Смилингисом был записан, когда исполнилось 75 лет со дня депортации сотен тысяч жителей оккупированных советской армией территорий Эстонии, Латвии, Литвы, Белоруссии, Украины и Молдавии.

– Вы помните день ареста?
​​
Анатолис Смилингис с родителями и
сестрой, 1939
– Пришли двое военных и двое гражданских. Сказали: отец, мать, сестра, я, вся наша семья, четыре человека – подлежат вывозу, переселению в другие края. Отец и мать были дома, мать сразу расплакалась. Я по-русски не понимал, а мама и отец хорошо знали русский язык. Мать в годы Первой мировой войны работала в Красном Кресте в России. Собрали нас сразу. Недалеко была железнодорожная станция, оцепление. Посадили в скотские вагоны. Отца сразу отделили в другой вагон. Больше его я не видел.

– Кто-то донес или хватали случайных людей?

– Потом уже в Литве мне называли фамилии людей, которые сказали, что наш отец – враг народа. Их давно нет в живых. Видимо, заранее кандидатуры подбирались, и 14 июня 1941 года был первый массовый вывоз семей. До этого вывозили военных, а здесь уже гражданское население.

– И через несколько дней Германия напала на Советский Союз…

– О том, что началась война, мы узнали, когда наш эшелон стоял в Минске. Куда везут – не говорили. Везли долго, до Котласа. Там пересадили на баржи – меня, мать и сестренку.

– Как вы все это воспринимали?

– Я начитался Джека Лондона, Майн Рида, было интересно даже, куда везут. Такое было приключенческое настроение.

– А что думали о Советском Союзе?

Семья Смилингисов в год захвата Литвы советскими
войсками, 1940
– Я по-русски не знал ни одного слова. Отец и мать все понимали; я часто слышал разговоры, что будет война. Германия уже оккупировала Клайпеду, приезжал оттуда брат отца, предлагал переехать в Германию, при мне был разговор: давайте, я вас вывезу. Отец отказался уехать. Они с матерью разговаривали: где лучше – в Германии или в России? Отец говорил, что если придут немцы, в Германии будет лучше, чем в России. Когда советские войска вошли в 1940 году по пакту Молотова – Риббентропа, конечно, в семье относились к этому отрицательно, но я не обращал внимания: 14 лет, был пацан.

– Большой был эшелон?

– Очень большой. Когда мы приехали, женщины-литовки говорили, что после нас был другой эшелон, его не успели отправить, и НКВД всех расстрелял. Я много занимался историей репрессий, но не нашел таких данных.

– Боялись, что немцы его захватят, и уничтожили всех?

– Да. Потому что в тюрьмах в Литве уничтожали всех подряд заключенных перед приходом немцев – это правда. Но про эшелон, который после нас был, я ничего не нашел.
​​
– Много было детей в вашем эшелоне?

– В нашем вагоне было, наверное, семей 15-20, все семьи вывозили с детьми, без детей я не помню. Мы попали в пустующие бараки ликвидированного Локчимлага, нас завезли на заготовку леса.

– Ваш отец попал в другой лагерь?

– Его отправили в Красноярский лагерь, там в декабре 1941 года он умер. Я не знаю, где могила отца. Есть подозрения, что его расстреляли. Хотя списки всех репрессированных литовцев опубликованы, и среди расстрелянных его имени нет.

– В воспоминаниях Раценаса Римвидаса говорится, что вашу мать арестовали за то, что она сорвала несколько колосков на ржаном поле.

– Не на поле. Из конюшни она принесла нам пару горстей овса, которым лошадей подкармливали. Через час пришли, ее забрали, и все, больше мы ее не видели. Это было в начале 1942 года. Через год она погибла.

– В то время уже начался голод?

– Да, уже было начало голода. Все запасы были истреблены. В столовой варили пшено, это даже не суп. Отдавала солидолом, керосином еда. И 600 грамм черного, как мыло, хлеба. Я уже начал работать. Поначалу валил, а потом принимал лес, пачковал бревна. Появились китайцы, корейцы, они грузчиками были. Я учитывал, сколько бревен они погрузят. Начал говорить по-китайски, как ни странно. Они плохо говорили по-русски, молодые ребята, а мне было 14 лет. По-русски я не понимал, первые русские слова – это был мат.

– Но вы не считались заключенным?

– У нас был поселок, оттуда никуда не убежать, кругом тайга. К нам из лагерей отправляли тех, кого в лагере невыгодно содержать: китайцев, корейцев, финнов. Освобождены были из лагерей так называемые доходяги, их просто отправили умирать. Китайцы более-менее держались. Очень много из Ирана, мы называли их персами. Они никогда не видели снега. Не было одежды, еды не было, практически все они умерли.