Бутугычаг: легенда Магадана

Павел ЖДАНОВ
Опубликовано на сайте Журнала "Дальневосточный капитал" 30 апреля 2013 г.


Бутугычаг - это название одного из сталинских лагерей на территории нынешней Магаданской области. До него сравнительно нетрудно добраться, он находится примерно в трехстах километрах от Магадана и в четырнадцати - от трассы.
Это имя, сегодня ставшее нарицательным, овеянным легендами и с каждым годом все обильнее рождающимися небылицами заезжих чужестранцев и любящих жареное соотечественников. Но, видимо, такова судьба всех заметных жизненных явлений, касающихся и людей, и мест. Так что же такое Бутугычаг на самом деле?

Всего несколько лет прошло после того, как в 1932 году для освоения разведанных первыми геологическими экспедициями богатых золотых месторождений на Колыме был создан трест «Дальстрой», а уже были проложены сотни километров дорог; построены десятки поселков; открыто множество месторождений золота, олова, серебра, свинца, угля; действовал торговый порт; с акватории Нагаевской бухты круглогодично поднимались в небо самолеты; давали свет многочисленные электростанции; между населенными пунктами была проведена телефонная связь; открывались больницы, школы, клубы, детские сады…Трудно представить, какая грандиозная работа была проделана в столь короткий срок на этой неизведанной земле добровольцами и невольниками, разница в условиях жизни которых часто отличалась лишь наличием конвоя.

Оловорудное месторождение на Бутугычаге было открыто в 1936 году геологической партией Бориса ФЛЕРОВА. В тридцать седьмом здесь была организована разведка, руководил которой в будущем известный геолог и руководитель всей геологической службы Магаданской области Израиль ДРАБКИН; тогда же начались добыча оловянной руды и строительство рудника, все работы велись одновременно.

С учетом того что до месторождения дороги не существовало, все стройматериалы, продукты питания, горючее доставлялись сюда на оленях и лошадях. Людям вольнонаемным и зека было одинаково трудно, продуктов не хватало всем, а объем работ был огромен.

Чтобы было ясно, каковы были условия жизни и труда, достаточно знать, что от первого этапа, в котором было, по воспоминаниям очевидцев, человек 800, к лету 1937года, а зашли первые рабочие и геологи ранней весной этого же года, в живых осталась всего треть. До лета, когда пошли какие-то обозы с провиантом и снаряжением, ежедневный рацион составляли десяток галет и кипяток. С таким питанием, с учетом отсутствия нормального жилья, топлива и жестокого холода даже в апреле, выжить было трудно.

Поселок-лагерь Бутугычаг начал расти в устье ручья Шайтан, левого притока ручья Блуждающего. На одном из геологических планов конца тридцатых годов здесь обозначено около 40 построек. В начале пятидесятых это уже был большой поселок, растянувшийся почти на три километра. Сегодня здесь можно увидеть чуть больше десятка остовов каменных зданий из плоского природного камня грязно-желтого цвета, развалины деревянных строений внутри периметра, огороженного колючей проволокой, и кладбище вольнонаемных, находящееся в плачевном состоянии.

Строить дорогу к руднику начали в 1938 году, а к весне 1939 года уже существовал автопроезд до лагеря Вакханка, где строилась рудообогатительная фабрика, вступившая в строй в 1940 году. Именно со строительства дороги от поселка Палатка к руднику Бутугычаг началась Тенькинская трасса.

Работали все с необыкновенным напряжением. В 1938 году, когда электричество на руднике еще вообще не вырабатывалось, план был перевыполнен на примитивных обогатительных установках, за что начальник рудника Н. И. КАРПЕНКО был награжден орденом Ленина, орденами и медалями были награждены и другие работники рудника. В этот период лагерь был еще небольшой, среднесписочная численность была чуть больше двухсот человек.

В последующие годы план уже не выполнялся в таком объеме, хотя численность зека и техническая оснащенность возрастали. К 1945 году оловорудное месторождение Бутугычаг было выработано на две трети. Но рудник работал по 1954 год включительно, это было связано с новыми задачами.

Уже в 1946 году в составе рудника был создан особый участок для разведки урана, позже - внекатегорийный разведочный район, подчиненный непосредственно ГРУ «Дальстроя» (с 1947 года непосредственно МВД СССР). Тогда же началась опытная добыча руды с последующей сортировкой. В 1947 году все ресурсы Бутугычага были направлены на выполнение специальных работ по добыче урана.

 В 1951 году в устье ручья Коцуган (в переводе с Якутского «черт») начали строить гидрометаллургический завод, способный переработать 100 тонн урановой руды в сутки. Рядом, в левых притоках ручья Блуждающего, на ручьях Бесе, Черте, верховье Коцугана, были горные выработки. Руда из штолен сначала шла в дробилку, дальше попадала в чаны с кислотой, потом пульпу насосами подавали дальше. После отделения и сушки концентрат укладывали в мешки. 5 мешков укладывались в бочку, бочку заваривали, отправляли на склад, где упаковывали в деревянные ящики. После грузили в автомобили и отправляли на аэродром, с которого самолетами специальной авиаэскадрильи, которой командовал бывший командир 1-й перегоночной авиадивизии МАЗУРУК, отправляли на «материк».

Если в лагере было довольно много женщин, в том числе и каторжанок, то на обогатительном заводе, сохранившемся и сегодня, работали только мужчины. Им выдавалось дополнительное питание: мясные консервы, сыр, масло. Тем, кто работал в штольнях, дополнительного питания не полагалось.

Но содержание урана в руде, к сожалению, было низким, а в 1953 году подтвердилась и отрицательная оценка ряда рудных жил, поэтому производство на Бутугычаге начали сворачивать, а с переменами, которые начались в стране после смерти Сталина и преобразованиями в системе «Дальстроя», добыча урана и олова здесь вскоре была прекращена, металлургический завод и фабрики были законсервированы и впоследствии заброшены.

Писатель и бывший зека Бутугычага Анатолий ЖИГУЛИН в книге «Черные камни» вспоминает, что здесь в начале пятидесятых работало несколько десятков тысяч человек, в действительности реальная численность каторжан и зека общего контингента даже в пиковые годы была в пределах семи тысяч человек.

Но, как бы то ни было, масштабы работ, проводившихся здесь, поражают человека, впервые попавшего сюда. В районе добычи урана сохранилось несколько штолен с многочисленными отвалами пустой породы, на верху, где добывалось олово, сохранились огромные, в несколько этажей, выработки в скальной породе, многочисленные геологические траншеи, остатки рудоспусков и железных дорог, огороженные каменными снегозащитными стенами, различные подъемные механизмы, электродвигатели. С высоты можно разглядеть и обилие остовов зданий, находясь вблизи которые можно и не заметить.

На горе, ныне носящей имя геолога-первоткрывателя Флерова, хорошо видны развалины построек лагеря «Сопка», дошедшие до наших дней. Кроме зоны в лагере были и жилые домики для вольных, где можно найти самодельные сварные кровати, домашнюю утварь, детские качели. В целом лагерь «Сопка» - это три небольшие улицы-галереи (центральная - лагерь), идущие параллельно склону одна над другой и все разделенные рядами колючей проволоки. В зоне и сегодня в полузавалившемся здании можно увидеть тесные нары, окна со стеклянными банками вместо стекол.

Между всеми лагерными зонами от Нижнего до Верхнего Бутугычага находились жилые дома для вольнонаемного населения, казармы для охраны, административные и производственные постройки рудника, завод, школа, клуб, магазин, почта, столовая и пр.

Так уж сложилось, но из тысяч лагерей, лагпунктов, лагерных командировок, которые усеивали осваиваемый край до середины пятидесятых годов, колымский лагерь Бутугычаг превратился в самый известный и, пожалуй, самый посещаемый. За последние два десятка лет про него снимали телефильмы, писали статьи и книги французы, американцы, швейцарцы, поляки, голландцы, немцы... Каждый год в этом разбросанном на просторной территории и все более превращающемся в руины лагере бывает до двух десятков экспедиций, к сожалению, в основном иностранных. Видимо, за рубежом интерес к этой странице нашей истории много выше, чем у соотечественников. Но, как бы то ни было, Бутугычаг - это необыкновенно интересное место и для тех, кого интересует тема Гулага, и для тех, кто занимается геологией, историей, литературой, и для просто путешественников.

Пробитые пулями до войны

Владимир Овчинников
Опубликовано на сайте историка Марка Солонина 02 апреля 2013 г.

Война не была внезапной, к ней готовились. А если взять период довоенный, 30-е годы? Чего тогда ждали простые люди? Не мудрствуя лукаво, обратимся к документальным свидетельствам.


Боровский район Московской области (в 1944-м вошедший в состав вновь образованной Калужской области) - район аграрный, мелкая местная промышленность, колхозники, огородники, кустари - рядовые безвестные труженики самых разных профессий.


Аксенов Дмитрий Иванович, 63 лет (здесь и далее возраст на 1937-й год), житель с. Совьяки, крестьянин и веревочный мастер в артели. В 31-м году арестован по обвинению, что, «будучи по своей идеологии чуждым Соввласти среди крестьян, проводил систематическую противосоветскую и противоколхозную агитацию» - 5 лет ссылки. В 38-м году обвинялся в том, что «будучи враждебно настроенным к мероприятиям политики советской власти, среди окружающих его лиц занимался контрреволюционной антисоветской деятельностью, распространял клевету против коммунистов, группировал вокруг себя церковников и бывших участников контрреволюционного кулацкого восстания». Приговор: расстрел.


Аксёнов Дмитрий Афанасьевич, 73 года, из села Совьяки, приговорённый в 37-м к расстрелу, говорил: «На кой чёрт работать на коммунистов, всё равно, придёт осень, всё свезут по заготовкам, а колхозники будут сидеть голодными. Скоро будет война, и советской власти больше тогда не существовать… На кой чёрт мне идти на выборы, всё равно по моему не будет, кого хотят коммунисты, того и выберут, ну да ладно, всё равно времени осталось немного. Скоро начнётся война, тогда обязательно советскую власть уничтожат, вот тогда-то мы коммунистов и передушим».


Аксёнов Козьма, 45 лет, говорил: «Скорей бы война, власть переменится, жизнь старая придёт, вот тогда я своё возьму обратно, Соввласть крестьянину много насолила, но за всё будем рассчитываться с ней».


Болдаков Василий, 54 года, житель г. Боровска, огородник, арестован в 37-м по обвинению в «проведении антисоветской деятельности, распространении клеветы против Советской власти, высказывании пораженческих настроений». Расстрелян.


Борзов Ульян, 48 лет, житель г. Боровска, бывший дьякон, на момент ареста в 37-м без определённых занятий. Обвинение во враждебном настрое к существующему строю и в том, что «состоял в контрреволюционной повстанческой организации, занимался вербовкой антисоветски настроенных людей на борьбу с Соввластью» - 10 лет.


Борисов Иван, 46 лет, житель д. Загрязье, зав. складом на лесопильном заводе. В 33-м году обвинялся в «проведении антисоветской агитации против коллективизации, дровомясохлебозаготовок, займа, налогов и др. хозполиткомпаний и мероприятий Партии и Соввласти» - 3 года (условно). В 37-м обвинён во «враждебном настрое к мероприятиям советской власти, высказывании пораженческих настроений по отношению к СССР» - 10 лет.


Бочаров Спиридон, 61 год, житель д. Климкино, уборщик на фабрике, в 37-м обвинен в проведении контрреволюционной работы, антисоветской агитации, распространении провокационных слухов о войне и свержении Советской власти – расстрелян.


Буданов Семён, 47 лет, житель д. Высокое, работал в колхозе. В 33-м обвинён в проведении «антисоветской агитации против коллективизации, заготовок и других мероприятий партии и Советской власти, направленных в частности к подрыву колхоза» - 3 года. В 37-м обвинён в проведении контрреволюционной агитации пораженческого характера, направленной на подрыв колхозного строительства и существующего государственного строя - расстрел.


Бычков Сергей, 50 лет, уроженец села Добрино, крестьянин. В 31-м обвинён в том, что «вёл систематическую антисоветскую агитацию, направленную против проводимых мероприятий Соввласти на селе. Регулярно срывал собрания по перевыборам советов, по вопросу коллективизации, по хлебозаготовкам и трудгужповину, по самооблажению, по займам, по единовременному сбору на культурно-хозяйственные нужды и др., вёл систематическую обработку группы крестьян-середняков в антисоветском духе». Осуждён на 5 лет ИТЛ. В 37-м на момент ареста определенных занятий не имел, обвинен в «проведении активной контрреволюционной работы, распространял гнусную клевету на существующий государственный строй, Советскую власть, а также на колхозы и колхозное строительство». Расстрелян.


Валяйчиков Семен, председатель правления артели «Красный кустарь», арестован в 37-м за то, что «будучи враждебно настроенным к политике советской власти, в 1918 году принимал деятельное участие в контрреволюционном кулацком восстании, вызывая крестьян выступать против советской власти. В настоящее время среди окружающих его лиц преимущественно кулаков занимается контрреволюционной деятельностью, направленной на срыв проводимых мероприятий советской властью, выражая недовольство существующим строем» - 10 лет ИТЛ.


Братья Глухаревы - Григорий (1879 г.р.) и Иван (1885 г.р.) - уроженцы Боровска. В 29-м оба были арестованы по обвинению в «систематическом проведении антисоветской агитации», приговорёны к 3 годам ссылки. Вернувшись из ссылки, Григорий работал грузчиком на кирпичном заводе, в 37-м, обвинён в «проведении контрреволюционной деятельности среди населения и рабочих завода, антисоветской деятельности, высказывании пораженческих настроений по отношению к СССР». Заключён в ИТЛ на 10 лет. Арестован и Иван за «проведение контрреволюционной агитации» - те же 10 лет.


Головтеев Николай, 1894 г. р., уроженец и житель г. Боровска, по профессии кожевник. Арестован в 36-м за «пораженческие, террористические настроения». Находясь в заключении, арестован вторично по обвинению в проведении антисоветской агитации и осужден к 7 годам лишения свободы. Арестован и в третий раз за то, что «будучи осужден за контрреволюционные высказывания в лагере и помещен в изолятор, систематически занимался контрреволюционными разговорами, высказывал резкую ненависть к существующему строю и вождям партии и правительства. Предсказывал гибель Советской власти через восстание внутри страны и приход к власти фашизма. Кроме того, готовился к групповому побегу» - расстрел.


Головтеев Прокофий (брат Николая Голофтеева) 60 лет, кожевник, арестован в 38-м по обвинению «в проведении контрреволюционной антисоветской агитации». Расстрелян.


Горячев Матвей, 61 год, житель д. Аристово, работал в колхозе. Арестован в 32-м по обвинению в «проведении антисоветской деятельности во вред колхоза путем растраты колхозных денег и расхищения промтоваров» - 3 года. Во второй раз арестован в 37-м, на момент ареста проживал в г. Москве, работал на заводе. Обвинялся в том, что, «будучи враждебно настроенным к политике ВКП/б и советскому правительству, среди окружающих его лиц занимался контрреволюционной антисоветской деятельностью, направленной на развал и разложение колхоза, среди населения высказывал пораженческие настроения по отношению к СССР, проводил подрывную работу в колхозе» - 10 лет.


Драло Александр, 1894 г. р., житель деревни Борисово, работал в колхозе. Арестован в 37-м по обвинению в том, что «вернувшись из ссылки по-прежнему занимался контрреволюционной деятельностью. Среди населения высказывал контрреволюционные настроения, группировал вокруг себя вернувшихся из ссылки кулаков и отсталую часть деревни, среди которых проводил контрреволюционную антисоветскую агитацию и распространял гнусную клевету о свержении Советской власти во время войны».


Ларионов Борис, 37 лет, житель д. Ивакино, счетовод, арестован в марте 38-го по обвинению в проведении контрреволюционной деятельности и антисоветской агитации, высказывании пораженческих настроений с террористическими намерениями в отношении членов ВКП(б) – расстрел.


Лисицын Георгий, 35 лет, житель г. Боровска, заместитель директора в Боровском отделении «Москино», арестован в 37-м по обвинению в «активной контрреволюционной деятельности, среди населения, высказывании клеветнических настроений о связях вождей партии с германским правительством и о превращении СССР в колонию Германии» - 10 лет.


Можно продолжать этот ряд по всем буквам алфавита... Уголовные дела - в них отразилось тяжелейшее положение советских крестьян, получавших за свой труд «палочки», рухнувшие надежды народа на лучшее будущее, пустозвонство партийных чинуш, газетный глянец, лицемерие и насилие. Правда, за которую расстреливали и ссылали в лагеря.


Самым упорным на протяжении всех 30-х годов был слух о том, что скоро будет война, иностранные армии вторгнутся в Россию, колхозы будут отменены. Обвинительные заключения пестрят формулировками: «будучи враждебно настроенным»; «высказывания пораженческого характера по отношению к СССР»; «провокационные слухи о войне, о гибели советской власти»…


Что стоит за этими клише? Из протоколов допросов подследственных и свидетелей, выясняется, что обвиняемые ждали войну и уповали на внешнее вторжение, как на средство избавления от правящего режима. Просто иного выхода не видели. Женщины в своём неприятии советской власти были солидарны с мужчинами и категоричны. Исаева Ксения, 1882 г. р., жительница деревни Медовники. В 31-м осуждена на 2 года лишения свободы и конфискации всего имущества. В 38-м арестована по обвинению, что «будучи крайне враждебно настроенной к мероприятиям Советской власти и партии, среди окружающих её лиц занималась контрреволюционной антисоветской деятельностью, распространяла гнусную контрреволюционную клевету против Советской власти, проводила подрывную работу среди колхозников, группировала вокруг себя бывших кулаков, церковников и участников контрреволюционного кулацкого восстания» - 10 лет ИТЛ.


Ещё примеры. В деревне Аристово Данилов Иван вместе с братьями Попко Иваном и Григорием заявляли: «При Соввласти невозможно стало жить, нас крестьян позадавили налогами, а товаров в кооперативах нет, нужно добиваться смены власти, а сменить мы можем её тогда, если настанет война». В деревне Добрино Бычков Сергей говорил: «Кто пойдёт в колхоз, тот попадёт в руки антихриста. Советской власти скоро конец, а у власти сидит всякая шпана. Вот начнётся война, и большевикам обязательно свернут голову». Закревский Григорий, возчик дров, на собрании лишенцев-кулаков в балабановской чайной, где собирались Клеймёнов И.Г., Заворотнишев В.С., Федотов А.М., Глухарёв А.А. и Лахтин А.П., говорил: «Вот скоро будет война, тогда наши дела поправятся» (Глухарёв А.А будет расстрелян в 37-м). В чайной деревни Киселёво систематически собирались Лобов В.М., Светлов И.М., Маргузов К.П., Шагов А.Е. Избавление крестьянства из-под ярма барщины они находили только в войне, которая, как считал Алексей Шагов, должна быть со дня на день.


Такие высказывания разве не отвечают на вопрос - зачем нужен был террор 37-го года. Вождь готовился к войне, полагал, что она нужна и неизбежна, и преследовал цель ликвидировать основы для потенциальной «пятой колонны», а в неё, как видим, готовы были влиться подвергшиеся притеснениям раскулаченные, лишенцы, церковнослужители и верующие, депортированные, социально опасные и другие.


Террор 37-38 годов по числу жертв намного превзошел атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Сталинские историки понимали мотивы чистки и трактовали террор, как необходимый, приравнивая содеянное к выигранному крупному сражению. По плану геноцида (Приказ НКВД №00447 от 30 июля 1937 г.) были задания по регионам. Исходя из пропорции населения, в Боровском районе по первой квоте надлежало уничтожить физически 17 человек и заключить в лагеря около 100. Но это задание, а уничтожили 80 и ещё минимум 28 уроженцев района, арест которых настиг за пределами малой родины.


Прелюдией Большого террора, как известно, были громкие показательные процессы в 36-м - начале 37-го годов, инициированные и управляемые руководством страны. На местах низовые парткомы организовали в трудовых коллективах района негодование общественности, которая о деяниях фигурантов процессов ничего не знала, но была якобы (по газетным версиям) возмущена и требовала расстрела. Затем последовала компания по выявлению виновников многочисленных проблем в экономике и повседневной жизни. Особую роль исполняла «четвёртая власть» - районка «За коммуну». Она находила вредителей везде: на фабрике, на транспорте, в торговле, в местной промышленности, в каждом колхозе, МТС и совхозе. «С врагами и их пособниками, - призывала газета, - нужно расправляться со всей жестокостью революционной законности».


Граждане в большинстве, конечно, осознавали, что ими манипулируют на собраниях, но молчали. На чаше весов было попадание в черный список НКВД с вероятностью лишения свободы или расстрела, а на другой – совесть, честь, достоинство… (продолжите сами, читатель). Первая чаша перетягивала. Прививка верноподданности и предательства была сделана. С такими результатами коммунистического преображения человека страна подошла к началу войны. Об этом размышлял А. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ»: «Массовая парша душ охватывает общество не мгновенно. Еще все 20-е годы и начало 30-х многие люди у нас сохраняли душу и представления общества прежнего: помочь в беде, заступиться за бедствующих... Есть какой-то минимально необходимый срок растления, раньше которого не справляется с народом великий Аппарат. Срок определяется и возрастом еще не состарившихся упрямцев. Для России оказалось нужным 20 лет. ...Оценивая 1937 год для Архипелага..., можно признать, что именно этот год сломил душу нашей воли и залил ее массовым растлением».


Когда запускается большой лавинообразный процесс, в жернова репрессий мог кто-то попасть случайно, в том числе и сторонники советской власти. Случайных среди боровчан мы не находим. Многие были участниками восстания 1918 года, прошли через террор раскулачивания и коллективизации, Лубянку, лагеря, спецпоселения, и всей душой ненавидели советскую власть. Органы отслеживали каждого замеченного в антисоветских настроениях. Случайным мог быть лишь вердикт «тройки»: 8 лет, 10 или расстрел - в зависимости от квоты. Обвиняли их тогда не за мнимые грехи, как порой принято представлять, по этому же псевдо-основанию реабилитировали, стыдливо не называя действительных причин арестов – антисоветские настроения.


Противников советской власти тогда назвали врагами народа, но и до сих пор «профессиональные» патриоты из прошлого считают эти понятия тождественными и даже оправдывают террор, не допускают мысли, что при иной внешней политике войны бы не было. К сожалению, никто у нас не помогает людям разобраться, суть вопроса остается сокрытой. В нынешней боровской районке, например, решили, что народу не нужно знать о масштабах, сути и характере репрессий и наложили запрет на публикации.


Кто были уничтоженные? Самые нравственные, честные, мужественные, верившие во врождённые представления о добре и зле, совести и справедливости, понимавшие моральную обязанность противодействовать тирании. Лишали жизни, имущества и свободы тех, у кого было собственное мнение, независимая позиция, кто понимал взаимосвязь между явлениями, умел делать выводы, нести ответственность за себя, кто имел чувство человеческого достоинства и самоуважения, кто активно противостоял насилию и лжи. Они, не вписывались в координаты тоталитарной системы СССР, отличались активностью, заметной в рамках своей среды, и имели мужество не держать язык за зубами. Они говорили: «пусть расстреляют, но я сделаю то, что требует от меня мое достоинство». Борьба с режимом была подвигом, и это были богатыри духа (не то, что нынешнее племя, - скажем так, слегка перефразируя поэта). Дети страшных лет России - подлинные Ум, Честь, Достоинство и Совесть народа!

Б. Беленкин. В отсутствии смерти (Из материалов биографических чтений памяти В.В. Иофе)

Борис БЕЛЕНКИН,
Международный «Мемориал» (Москва)
belenkin@memo.ru
Опубликовано на сайте Когита.ru 27 апреля 2013 г.

О некоторых особенностях жизнеописания (второй половины 1950-х – середины 1980-х) советских государственных и партийных деятелей – жертв политических репрессий

(Автор благодарит А.Б. Рогинского за указание на данную тему).

Речь пойдет о «макулатурных изданиях». Той разновидности советской идеологической литературы, которую я бы условно назвал – советская макулатурная биография, еще точнее – биография советского государственного, партийного или военного деятеля. Экземпляры изданий, выходивших иногда стотысячными и даже двухсоттысячными тиражами, попадали почти во все библиотеки (в т.ч. в школы, воинские части, тюрьмы, разнообразные «красные уголки»...), как правило, их можно было свободно купить в книжных магазинах. Среди этого биографического моря был и совсем особый подвид. Жертвы сталинских репрессий. Во всем они были такие же, как и другие «видные деятели». Кроме финала жизни. И именно этот злополучный финал отнял столько сил и потребовал изощренной изобретательности у целого поколения советских авторов-халтурщиков, редакторов, цензоров…

Речь пойдет о смерти.

На тему сокрытия в сталинскую эпоху факта и обстоятельств смерти жертв политических репрессий в СССР написано немало работ, как и о продолжении подобного сокрытия в последующую эпоху.

(Эта тема не была обойдена на биографических  чтениях памяти В.В. Иофе. См., например: Кузовкин Г. Принуждение к исчезновению: По материалам ведомственных инструкций НКВД–МВД (1930–1950-е) // Право на имя: Биография как парадигма исторического процесса. Вторые чтения памяти Вениамина Иофе. Санкт-Петербург, 16–18 апреля 2004. – СПб., 2005. – С. 116–130).

Поднимаемая нами проблема является частным случаем более масштабной проблемы, а именно – проблемы отношения к смерти в современном мире. Среди факторов, оказывающих влияние на это отношение, – государственная политика, ее идеологические аспекты и практики. В советском государстве эта политика играла важную роль в пропаганде, в патриотическом воспитании. Прославление героической смерти, увековечивание памяти героев, павших смертью храбрых в бою или на трудовом высоком посту, – было неотъемлемой частью советской/коммунистической идейно-воспитательной доктрины. Канон и структура советских «житийных» текстов оставались неизменными на протяжении десятилетий. Коррекция, как правило, была связана с важными вехами внутрипартийной и государственной политики, которые и порождали определенные сбои в структуре биографических текстов. Сбои были связаны с конкретным цензурным вмешательством в описание такого, казалось бы, обязательного фрагмента сюжета, как «смерть героя».

Итак, речь пойдет о презентации смерти в «макулатурных изданиях».

Вскоре после ХХ съезда на страницы партийной литературы стали возвращаться имена государственных деятелей, расстрелянных в 1930-е и реабилитированных накануне или после ХХ съезда. Посмотрим, как происходило это возвращение.

Имя вернулось. Но сперва – только имя. В краткой биографической справке еще нет ничего, говорящего напрямую о репрессии и последовавшей за ней смертью.

После XXII съезда на короткий период, длившийся около четырех лет, процесс, начавшийся с выноса Сталина из Мавзолея, был продолжен в виде многочисленных публикаций, осуждавших культ личности.

Кроме повести А. Солженицына, были опубликованы нескольких идейно приемлемых воспоминаний лагерников, а наиболее массовым стал жанр: биография видных деятелей советского государства, павших жертвами сталинского террора (объемом от газетного очерка до книги).

Начиная с 1962, герои наконец стали умирать. Смерть приобрела обязательное место в сюжете жизнеописания.

Так продолжалось с 1962 по 1965. С 1966 мы наблюдаем заметную «минимизацию» информации о смерти в результате репрессии или полное ее исчезновение.

Посмотрим на конкретных примерах, какую трансформацию претерпевает «презентация смерти» в биографиях репрессированных деятелей.

В период с 1957 по 1961 это выглядит так:

В предисловии В. Полторацкого к книге воспоминаний П. Постышева «Из прошлого» (подписана в печать в феврале 1957) жизненный финал описан несколько странно:

«Автора этой книги, одного из виднейших деятелей Коммунистической партии Советского Союза <…>, сейчас уже нет в живых. Он отдал свою жизнь за дело народа. Но его помнят трудящиеся...»  (Постышев П.П. Из прошлого. – М.: Молодая гвардия, 1957. – С.6. Здесь и далее в цитатах курсив мой. – Б.Б.).

Про репрессии – ничего. Про смерть – «с удвоением»: «уже нет в живых» (т.е., говоря по- простому, – умер) и «отдал свою жизнь» (опять же, по-простому, – умер, но не просто, а героически) – почти по Михаилу Кузмину: «Покойник мертв скончавшись» (Кузмин М. Избранные произведения. – Л.: Худож. лит., 1990. – С.33).

Нигде в последующих жизнеописаниях деятелей, погибших в результате репрессий, мы не находим столь неуместную фразу, как «отдал свою жизнь за...».

В 1958 в сборнике «О людях с горящими сердцами» помещена статья о П. Дыбенко – последняя дата в его кратком жизнеописании – 1922 год, ни репрессий, ни смерти. (О людях с горящими сердцами. – М.: Правда, 1958. – С. 20–21).

В марте 1959 вышла книга «Платон Алексеевич Ойунский». Возможно, свою роль здесь сыграло место издания (Якутск) и то, что тираж был, по меркам того времени, небольшим (5 тыс. экз.). Во всяком случае, находим в ней достаточно откровенный для того времени пассаж:

«П.А. Ойунский, арестованный по необоснованному обвинению, умер в 1939 г., 31 октября, от обострения туберкулеза легких, которым страдал почти всю свою жизнь. Реабилитация Ойунского и издание его собрания сочинений...» (Платон Алексеевич Ойунский (1893–1939): Доклады к 65-летию со дня рождения. – Якутск: Якутское книжн. изд., 1959. – С. 15).

В книге воспоминаний И. Строда «В якутской тайге» в биографической справке читаем: «Начиная с февраля 1937 года имя т. Строда было незаслуженно забыто» (Строд И. В якутской тайге. – Якутск: Якутск. книжн. изд., 1959. – С. 220.). Нет ни репрессий, ни смерти. Зато есть «тот самый год», который в сочетании со словами «имя... было незаслуженно забыто» однозначно указывал на факт репрессии.

В 1962 начинается новый период в освещении сталинских репрессий – период небывалого послабления цензуры.

Сердца горестные заметы: Юлиан Оксман

Вячеслав ОГРЫЗКО
Опубликовано в газете "Литературная Россия" №17 26.04.2013

До сих пор не знаю, в чём ярче всего проявился талант Юлиана Оксмана. Понятно, что в истории литературы он остался прежде всего как пушкинист. Хотя не менее интересны его работы о Белинском, декабристах, Герцене и Тургеневе. Но не менее важная часть наследия учёного – письма к коллегам. «Твои письма, – признался ему в сентябре 1957 года Борис Эйхенбаум, –  я читаю всегда с жадностью и восторгом, так много в них и ума, и чувства, и «сердца горестных замет».

Юлиан Григорьевич Оксман родился 30 декабря 1894 года (по новому стилю 5 января 1895 года) в Херсонской губернии в городе Вознесенске. Его отец был бактериологом. После окончания в Вознесенске гимназии он в 1912 году поступил в Петроградский университет, откуда его потом дважды – в 1912 и 1914 годах – исключали за участие в забастовочном движении.
В начале 1917 года Оксман был оставлен на кафедре русской литературы у И.А. Шляпкина и С.А. Венгерова. Затем академик С.Ф. Платонов порекомендовал его министру народного просвещения во Временном правительстве на должность начальника архива. Вместе с Щеголевым он искал материалы об актах царской охранки. Но в октябре власть в стране сменилась, и Оксман перешёл на службу в Центрархив на должность начальника отдела цензуры и печати.
В 1920 году Реввоенсовет командировал Оксмана в Одессу проконтролировать местные архивы. Время было тяжёлое, и молодой учёный решил, что лучше смуту переждать у Чёрного моря. Он остался работать в Новороссийском университете, который в 1921 году был преобразован в Одесский институт народного образования, и организовал там Пушкинский семинарий. В Петроград ученик Венгерова вернулся лишь в 1923 году.
Получив место профессора в Петроградском университете, Оксман сосредоточился в основном на изучении Пушкина и декабристов. В 1927 году Юрий Тынянов предложил ему вместе написать сценарий кинофильма о декабристах «С.В.Д.». Одновременно в Институте истории искусств он возглавил Пушкинскую комиссию. Но кого-то неугомонная деятельность учёного явно раздражала. Не поэтому ли Оксман дважды – в 1929 и 1931 годах – подвергался арестам по ложным доносам.
Ещё в двадцатые годы у Оксмана появилась мечта – написать монографию о великом поэте. «Книга о Пушкине, на которую потратил несколько лет работы, – сообщил он 12 сентября 1932 года Л.П. Гроссману, – остаётся неоконченной <…>Примерно в таком же положении у меня две книги о декабристах, вчерне законченные ещё в 1927–1928 г. <…> А годы идут, невыпущенные исследования гниют на корню, становятся почти чужими».
В какой-то момент главной задачей для Оксмана стала подготовка академического собрания сочинений Пушкина. Он проделал колоссальную работу. «Оксману, – утверждал в комментариях к переписке учёного с Марком Азадовским сын последнего – К.Азадовский, – принадлежат комментарии и подготовка текста к прозаическим произведениям Пушкина, выполненные им для Полн. собр. соч. в 9-ти т. (т. VII–IX), осуществлявшегося изд-вом «Academia» в 1935–1938 гг. под общей ред. Оксмана и М.А. Цявловского. Этим же изд-вом было выпущено в 1936–1938 гг. Полн. собр. соч. Пушкина в 6-ти т., для которого Оксман редактировал и комментировал прозу в т. IV и V (М., 1937). Оксман редактировал (и в отдельных случаях комментировал) также следующие изд.: Полн. собр. соч. в 6-ти т. (т. III–V) – приложение в журн. «Красная нива» за 1930 г. (т. V вышел в 1931 г.); Полн. собр. соч. в 6-ти т. – исправленное переизд. предыдущего (т. IV и V. М.; Пг., 1932–1933); Полн. собр. соч. в 6-ти т. (изд. 2-е. Т. IV–VI. М.–Л., 1934; изд. 3-е. Т. III–VI. М., 1935–1936; изд. 4-е. Т. Ш–VI. М., 1936; изд. 5-е Т. IV. М., 1940; Т. V. М., 1947). Кроме того в 1935 г. под общ. ред. М.Горького, В.П. Волгина, Ю.Г. Оксмана, Б.В. Томашевского и М.А. Цявловского готовилось Полн. собр. соч. Пушкина в Изд-ве АН СССР (вышел лишь т. VII, в котором Оксман комментировал «Папессу Иоанну»)»
Однако во всех изданиях, вышедших после 1936 года, имя Оксмана указано не было. И о заслугах учёного знали лишь единицы. Хотя его вклад был наиболее значим. Сам Оксман без лишней скромности 10 ноября 1951 года писал В.Д. Бонч-Бруевичу: «Мною дано наиболее полное и точное чтение десятков черновых произведений Пушкина, не говоря уже о сотнях отдельных слов и строк. Эта моя работа не получила отражения в примечаниях к акад<емическому> изданию, потому, вероятно, что моё имя некоторое время было под запретом. Мною же впервые полностью и комментирована вся проза Пушкина (за исключением дневниковых и автобиографических записей). Я вовсе не хочу сказать, что после моих работ (текстологических и комментаторских) ничего не осталось на долю других исследователей! Наоборот, именно в результате моей предварительной работы обнажились особенно отчётливо все спорные вопросы, все компромиссные их решения, все сложности и недоделки, требующие самого пристального внимания новых исследователей».
Причина замалчивания заслуг Оксмана заключалась в том, что он своими комментариями не угодил властям. 5 ноября 1936 года президиум Академии наук признал его работу по изданию полного собрания сочинений Пушкина неудовлетворительной, а уже на следующий день он был арестован. Помимо всего прочего, ему вменили в вину близость к бывшему руководителю издательства «Academia» Л.Б. Каменеву, который стал злейшим врагом лично Сталина.
Приговор по делу Оксмана был оглашён 15 июня 1937 года. Московское Особое Совещание сослало его на пять лет на Колыму.
Несмотря на охвативший научную и творческую общественность страх, всё-таки нашлись смельчаки, которые рискнули побороться за честное имя учёного. Ещё в конце 1936 года группа пушкинистов написала письмо в защиту исследователя на имя Николая Ежова, но оно осталось безответным. Далее 18 июня 1939 года Вениамин Каверин обратился к Лаврентию Берия. «Многоуважаемый Лаврентий Павлович, – писал известный литератор, – один из крупнейших учёных-историков нашей страны, глубокий знаток истории русского общества Юлиан Григорьевич Оксман в течение двух лет и восьми месяцев находится в трудовом исправительном лагере. Хорошо зная его с 1925 г., я могу засвидетельствовать, что никогда не слышал от него ни одного слова, которое заставило бы меня усомниться в его полной преданности Советской стране. Являясь в течение ряда лет одной из центральных фигур нашего литературоведения, руководя крупнейшими научными учреждениями, он мог иметь врагов, которые из низких личных побуждений старались его опорочить, но для всех честных работников нашей литературы он всегда был человеком советской науки. За 21 лет научной и педагогической работы он подготовил большую группу талантливых молодых исследователей. Широко известна его большая работа по подготовке всенародного празднования Пушкинского юбилея. Нельзя без глубокого сожаления думать, что этот учёный, который мог бы принести огромную пользу своей стране, должен бездействовать, занимаясь непосильной для него физической работой. Прошу Вас обратить внимание на это дело, судьба которого имеет бесспорное значение для развития нашей литературной науки».
Спустя два года своё письмо на имя Берия направила ещё одна группа писателей и учёных. В коллективном обращении говорилось: «Глубокоуважаемый Лаврентий Павлович! Мы считаем своим долгом обратить Ваше внимание на судьбу одного из выдающихся научных работников, доктора филологических наук, профессора Юлиана Григорьевича Оксмана. Ю.Г. Оксман – один из основоположников советской школы литературоведов-историков. Его многочисленные исследовательские работы в области изучения литературы и общественного движения первой половины ХIХ в. (около 350 работ) выдвинули его в первые ряды руководящих деятелей науки. Это обстоятельство побудило А.М. Горького избрать его своим ближайшим помощником в качестве заместителя директора Института литературы Академии наук СССР. С обширной эрудицией исследователя Ю.Г. Оксман соединяет и крупные организаторские способности: он возглавил ряд значительных коллективных трудов по своей специальности. В 1936 году Оксман был арестован и осуждён на 5 лет. Срок этот уже истёк, и мы просим Вас вернуть советской науке полезного работника, предоставив ему возможность продолжать свою плодотворную деятельность».
После оглашения приговора Оксман был направлен сначала в Омск. Много лет спустя он в письме Корнею Чуковскому рассказывал: «В первый раз задумался о себе и своём прошлом в Омской этапной тюрьме, в одиночке, в которую перевели меня летом 1937 г. из тюремной же больницы. Года через два, в Магадане, условия ненадолго сложились так, что я мог и читать и писать – два месяца писал – 4 страницы о своём детстве, четыре страницы о Лавренёве, две о Мише Слонимском , три – о встрече с Плехановым в июне 1917 г. на Невском. Всего 13 страниц».
Оксман очень надеялся на то, что у него всё-таки появится возможность пусть не в полной мере, а хотя бы частично продолжить занятия наукой. В частности, ему хотелось вернуться к Пушкину. Осенью 1940 года он писал своей жене, что мечтает «весь этот материал развернуть в книгу о прозе Пушкина». Но нормальные условия у него появились ещё не очень скоро.
В 1941 году истёк срок лагерного заключения Оксмана. Он планировал вернуться на «материк». Но из-за начавшейся войны руководители Колымы получили другие указания. Оксману почти сразу «впаяли» второй срок и тоже на пять лет.
Уже летом 1944 года Оксман в общих чертах в одном из писем рассказал Марку Азадовскому о своей колымской одиссее. Он писал: «…Нет пределов человеческому терпению и приспособляемости к любой обстановке и к любым условиям. В 1941–1942 г. мне пришлось пройти сотни километров по девственной тайге – до Индигирки и Кубулгинки <?>, в 60-градусные морозы, по 5–6 дней без еды, при моём здоровье и в моём положении, – и, как видите, остался и в здравом уме, и в твёрдой памяти (правда, совершенно случайно). В Магадан я вернулся осенью 1942 г. Надежды выбраться на материк не оправдались, живу в прежних условиях, на прежней работе бракёра Промкомбината. Писал недавно Е.В. Тарле, но мало рассчитываю на положительные результаты. Гром побед на всех фронтах приближает и крах фашистских интервентов, и возвращение к нормальным формам правопорядка. Без веры в это нельзя было бы, конечно, и жить».

Ю.Г. Оксман у К.И. Чуковского . Переделкино 1958 г.

В другой письме, адресованном уже Корнею Чуковскому, Оксман в ноябре 1949 года признался, как хотелось ему прочитать книгу воспоминаний старого мастера о Репине, Горьком, Маяковском и Брюсове. Он писал: «Ещё на Колыме, узнав из случайного номера какой-то газеты о выходе этой книжки в свет, очень больно ощущал невозможность её прочесть (даже губы кусал от досады, сидя ночью у костра – я тогда на Адыгалахе был ночным сторожем, производственные мастерские охранял). Разведу, бывало, три-четыре костра и обхожу их, дрова подбрасывая. Мороз  градусов 50, белое безмолвие, у костра так жарко, что даже бушлат сбросишь – и как хорошо вспоминались тогда и люди, и книги, и прошлое – достаточно обрывка газеты, чтобы вызвать к жизни целый мир, отстоящий на 15 тысяч километров. На весь лагерь было три книжки – второй том Жуковского, «Анна Каренина» и номер «Нового мира». За десять месяцев я раз 20 всё это перечёл – не спеша, вдумываясь в каждую строчку, чтобы побольше на следующие ночи осталось!»
В 1947 году Оксману разрешили поселиться в Саратове. Ему дали место профессора в университете на кафедре русской литературы. Жизнь понемногу стала налаживаться. 28 сентября 1947 года учёный писал Азадовскому: «У меня очень большая нагрузка, я едва успеваю с подготовкой очередных лекций, – своих книг нет; библиотеки обескровлены. Второе полугодие будет, правда, много свободнее. Вероятно, поеду на февраль-март в Москву. Хочется наладить печатание до этой поездки саратовского сборника о Белинском. Кое-что успел уже в этом отношении наладить, но надо бы браться вплотную, а сил не остаётся на доработку, времени не хватает на организационную кухню. Лежит в карточках новая «Летопись Белинского» – сделал её единолично, в корне переработал старое и в два раза увеличил за счёт журналов и газет 30– 40-х годов, за счёт проработки всего окружения Белинского. Получился универсальный справочник по Белинскому и необходимый материал для всей эпохи. С Гослитиздатом ещё не говорил, надо переписывать, сделать последнюю сводку, а времени тоже нет. В «Учён<ые> Записки» сдал в июле работу о Кольцове – три печат<ных> листа. Не знаю, убедительно ли, но во всяком случае очень свежо и ни на кого не похоже. В статье этой есть глава об оде «Вольность» (вопрос о масштабах её социального звучания, с попутным экскурсом о том, что «гроза царей, свободы грозная певица» – это марсельеза, а «возвышенный галл» – Руже де Лиль. Дошёл я до этого «своим умом», но уже в Москве узнал, что в списке Полторацкого есть авторитетнейшее подтверждение моего толкования. Очень хотелось бы с вами проконсультировать эту линию, ибо пушкинизм переживает сейчас очередной кризис, угрожающий параличом).»

Откуда и как появляются сталины. II. Вождизм как одно из условий существования нации

Владимир Рослов
Опубликовано на сайте civitas.ru 18 апреля 2013 года

Бесспорно, сталинизм – это сложнейшее бюрократическое устройство, призванное осуществлять владычество над людьми. С одной стороны, она чужда людям и их жизненным интересам, Но, с другой, сталинизм, как явление, не отделим от психологии народа, ставшей благодатной почвой для его возрастания и дальнейшего укоренения. Все тайны сталинизма привязаны к народу живоносной пуповиной. И нельзя считать нелепой, роковой случайностью то, что он появился именно в России. Сталин – сама Русь в её сущностной основе. Сталин – народ. Суть сталинизма – его органическая русскость. Лёгкость, с которой происходит в России омассовление любой идеи, способствует созданию питательной среды для расцвета той или иной формы чудовищного тоталитаризма. Сталинизм можно рассматривать как наружное укрепление или оплот той крепости, которая и есть сам народ.

Можно, конечно, рассуждать и по такой схеме, согласно которой с искры начинается пожар и опасные действия царя вызывают неуправляемую цепную реакцию, когда преступления начинают следовать одно за другим в условиях превышения критической массы. Сталинизм не мыслим без абсолютного включения в него масс людей. И нельзя сказать, что участие народа в неукоснительном претворении в жизнь «величественных» сталинских планов достигалось исключительно за счёт насилия. Массами владел «героический экстаз». Да, при тоталитарных режимах единица превращается в ноль, если изъясняться образами титана революционной поэзии. Но «единицы» не только не сопротивлялись чудовищному омассовлению, а даже испытывали удовольствие от тесного единения с вождём и Партией.
Нельзя обойти вниманием и такой аспект общечеловеческой психологии, заключающийся в том, что подданные очень часто становятся рабскими исполнителями воли своего предводителя, особенно в делах, льстящих его страстям. Более того, подвластные люди вступают в жесткую конкуренцию друг с другом в выражении своих угоднических чувств в адрес властителя. Каждый стремится стать правовернее самого Магомеда. Ложь самодержца, как бы она ни была груба и скудоумна, всегда льстит рабу. И он, раб, в свою очередь, отвечает на эту ложь лестью. Подхалимаж становится в стране Советов одним из самых распространённых не только политических, но и художественных приёмов. На подхалимстве и угодничестве строится мораль строителей самого прогрессивного общества на планете. Люди перестают обращать внимание на всю примитивность лести. Чем она примитивней, тем действенней. Лесть получает наиважнейшую функциональную нагрузку, служит, как воздух, как вода, как пища, как универсальная экзистенциональная форма органического существования. Люди, персонально и коллективно, стремятся выразить свою признательность вождю. В организованном порядке создаются патетические и душераздирающие художественные процедуры выражения своего преклонения перед главным государственным сатрапом и его верными Санчо Панчо.

Вот циничный образчик такой лести в самые суровые годы сталинских репрессий. Её автор – будущий лауреат Нобелевской премии по литературе. К шестидесятилетию Сталина он пишет для «Правды» хвалебную статью, в которой есть такие слова: «Вся наша великая страна могуществом и расцветом своим обязана партии и Сталину. Народ любит своего вождя, своего Сталина, простой и мужественной любовью и хочет слышать о нём слова такие же простые и мужественные. Но мне кажется, некоторые из тех, кто привычной рукой пишет резолюции и статьи, иногда забывают, говоря о Сталине, что можно благодарить без многословия, любить без частых упоминаний об этом и оценивать деятельность великого человека, не злоупотребляя эпитетами». Сам же нобелиат этот принцип не соблюдает. Далее он прочувствованно пишет о том, как у него на родине, в Вешенской, где царит голодная смерть, станичники соберутся на торжественное собрание по случаю юбилея вождя и как ослабленный от голода старый казак, надев заранее суконные брюки с выцветшими от старости нитками на швах, в строгой тишине нальёт всем взрослым по стопке водки и скажет придушенным голосом:
- Нынче Сталину стукнуло шестьдесят годков. Хороший он человек. Дай бог ему побольше здоровья и ещё прожить на белом свете столько, сколько прожил!

И это пишет человек, который, как тонкий художник, не может быть не наделён чувством милосердия и понимания всего ужаса окружающей действительности, человек, который был хорошо осведомлён о происходящих арестах и казнях ни в чём не повинных людей, человек, который знал, что и над ним самим сгущаются чёрные тучи. Зараза лести охватит всё население, и не обойдёт стороной даже таких великих личностей, какой, несомненно, был Михаил Шолохов.

В мощном хоре патетических здравиц преступным, болезненным злопыхательством и «отщепенством» выглядели ставшие сегодня знаменитыми стихи Мандельштама о кремлёвском усаче. И кто бы мог тогда отважиться согласиться с такими строчками мало кому известного поэта Анатолия Клещенко:

Пей кровь, как цинандали на пирах, 

Ставь к стенке нас, овчарок злобных уськай. 

Топи в крови свой беспредельный страх 

Перед дурной наследственностью русской. 

Живучесть вождизма в народе служит благодатной почвой, на которой за одним Сталиным может вырасти другой. И не прав был боярин Захарьин, герой трагедии А.К.Толстого, обращавшийся к думцам сразу же после смерти царя Ивана Васильевича:

Не бойтеся! Уж не откроет он 

Своих очей! Уж острого жезла 

Не схватит длань бессильная, и казни 

Не изрекут холодные уста!

Задним числом удобно перекладывать всю ответственность за свершившееся зло на одну персону, даже весьма почитаемую. Злодея нет, а народ продолжает жить, и ему тяжело признавать за собой причастность к злу. Проще всю вину переложить на умершего изверга. Дескать, людям ничего и не оставалось, как только проявлять безропотное послушание. Редкие народы со временем отваживаются на искреннее, безусловное покаяние. До такого, неформального, покаяния требуется дорасти в развитии массового самосознания. Значит, до тех пор, пока мы не поставим вопрос так, что сама нация должна отвечать за то, что произошло с ней, до тех пор, пока мы не согласимся с собственной виной, мы ни в чём не разберёмся. И хотя общественное мнение начинает ярко полыхать, когда речь заходит об истории, но и после снятия всех запретов и заполнения пустот остаётся всё тот же мучительный вопрос – что это было в нашем русском XX веке? Тираны – тиранами, но какую роль сыграл сам народ в выпавшей на его долю одной из величайших трагедий всей мировой истории? И пока у русского народа будет отсутствовать чувство национальной ответственности за свою историю, будет сохраняться опасность возвращения сталинщины на российские просторы.

В советской историографии было принято считать, что толчком для Октябрьской революции стал террор властей. С именем Николая II связывается Кровавое воскресенье и Ленский расстрел. Но при этом забывается о том, что перед 1905 годом были убиты народными героями-революционерами два министра внутренних дел, генерал-губернатор Москвы, а после 1905 года, через семь лет, - премьер-министр. И это не считая десятков других высокопоставленных чиновников. Террор, надо признать, пользовался широким одобрением в народе. «Все поместья богачевы разметём пожарчиком!», - писал поэт, передавая революционные настроения народа. Так что со временем Сталин явился организатором выражения террористических народных настроений в государственном масштабе. «Этот вихрь, от мысли до курка, и постройку, и пожаров дым прибирала Партия к рукам, направляла, строила в ряды».

Вина за всё случившееся на русской земле лежит на всех, хотя и разная, но на всех. И молчальники должны нести свою долю вины. Какими силами, чьими руками совершался, как мы сегодня говорим, геноцид русского народа в сталинский период? Разве сам русский народ, в том числе и крестьянство, хотя, возможно, в меньшей степени, чем городское население, не участвовал в организованном процессе самоуничтожения? Да, Сталин играл роль Прокруста. Но разве не очевидная реальность - миллионы тех, кто не просто молчаливо одобрял, но и активно поддерживал существование колоссальной карательной машины, системы невиданного геноцида? Массы, как раз и служили тем прокрустовым ложем, с помощью которого совершалась выбраковка населения. Все подравнивались под единый шаблон, который удовлетворял как главного модельщика, так и стандартизируемый материал.

Продолжение следует.

Откуда и как появляются сталины. I. Секреты исторической популярности сталинизма

Владимир Рослов
Опубликовано на сайте civitas.ru 15.04.2013 года

Сталин и сталинщина. Писано на эту тему, переписано! Читать – не перечитать. Раскрыты и продолжают раскрываться всё новые и новые факты чудовищного зла, нанесённого человечеству кремлёвским маниакальным правителем вкупе с его присными. Сталинское правление и его отголоски стоили миру миллионов погубленных жизней. Факты неопровержимо говорят сами за себя. Конечно, далеко ещё не всё раскрыто, но и уже известных материалов более чем достаточно, чтобы у людей могло выработаться устойчивое неприятие системы сталинского государственного устройства. Сама история вынесла осуждение тирану и тем деяниям, которые совершались под его руководством. Казалось бы: людьми получен такой незабываемо печальный урок, что ни о каком возврате к сталинизму и речи быть не может. Ан нет! В массовом сознании Сталин остаётся самым «эффективным государственным руководителем (менеджером)», добрым и всемогущим гением, непревзойдённым организатором и неутомимым вдохновителем народных масс на созидание и прогресс. Тем единственным эталоном, по которому проводится проверка и оценка деятельности всех последующих глав советского и российского государств. 

Представления миллионов людей о Сталине можно сравнить с тем, как религиозно настроенные евреи чтят мифологизированную личность царя Давида. Так же, как и Давид в представлениях своего народа, Сталин является для русских «царём царей», величайшим национальным героем, не имеющим аналогов в российской истории. Но если израильский царь приобрёл авторитет за счёт безжалостного истребления соседних для евреев народов, то сталинская кровожадность проявилась, прежде всего, по отношению к тому народу, который его сегодня восхваляет и горестно сожалеет, что в лице современных своих лидеров не находится подобного человека. Вождю не помешала даже его национальность, никогда не пользовавшаяся у русских особым к ней расположением.

Сталин, по представлениям масс, - самый русский человек, олицетворение всех мыслимых и немыслимых достоинств великого русского народа. Многомиллионные симпатии к Сталину нашли подтверждение в недавно проведённом опросе на главном государственном канале телевидения. Отчего это происходит? По каким причинам, если не именно Сталин, то сталинизм в обновлённом оформлении остаётся вожделенным способом существования России, главнейшей надеждой на возвращение ей былого могущества? Почему сталинское прошлое, вопреки очевидным фактам, воспринимается как период благоденствия и процветания народов? По каким причинам русский народ, больше, чем какой другой пострадавший от действий Сталина, боготворит и грезит о его воскресении в той или иной из современных политических фигур? Наблюдения свидетельствуют о том, что количество живых и полуживых сталинистов с каждым годом неустанно возрастает. Память не прервёшь, не узурпируешь. Наш самый востребованный кинорежиссёр и представитель знаменитейшей российской фамилии Никита Михалков не без умиления рассказывает, как отобранная им труппа, словно один, поднялась, едва в комнату вошёл загримированный под Сталина актёр. Это свидетельствует о том, что трепет, глубоко проникший в национальное подсознание, имеет свойство возобновляться, актуализироваться в новых поколениях, никогда не видевших Сталина и мало что о нём слышавших. Где таятся корни мифологизации и идеализации фигуры величайшего преступника XX века, безжалостного палача своего народа и разорителя страны?

Примечательно, что и те, кто крайне отрицательно воспринимают Сталина, в своём большинстве, склонны воспринимать его личность как случайное историческое порождение, как сугубо индивидуального носителя зла, никак не связанного с той социально-культурной почвой, на которой это зло произросло и проявилось. Но мог ли Сталин явиться сам по себе на вершине власти? Случайный ли он человек в российской истории? Правы ли те люди, которые пытаются масштабное изничтожение народа возложить на одну личность? Может ли здоровое общество запросто списывать на одного человека миллионы и миллионы жизней? Снимая с себя, как народа, ответственность за печальные события не столь далёкого времени, не способствуем ли мы возвращению большевизма как принципа человеческого жизнеустройства и сталинизма, как наихудшего его варианта?

Сталин мог ошибаться, выдавая желаемое за действительное, причисляя себя к русским, но ведь и сами русские считали и до сих пор считают грузина Иосифа Виссарионовича Джугашвили самым что ни на есть русским человеком. Иначе говоря, Сталин свой для русских. Тем самым они признают, что не грузинская нация явила на свет советского вождя, а именно русский народ. Кровь не имеет существенного значения в определении национальности. Первостепенную роль играет то, насколько человеку удаётся передавать дух нации. Грузин по крови, Сталин оказался в большей степени русским человеком по национальному духу, чем кто-либо из самих русских.

Говорят, что горе тому, кто посягнёт на святая святых массовых иллюзий. Мы решили рискнуть. И заявляем, что Сталин неотделим от истории русского народа, что он - квинтэссенция русского национального характера. И пусть кому-то это покажется странным, но в грузине Джугашвили сосредоточились черты типичного русского человека. И не где-то на стороне, а именно в психологии русского народа следует искать объяснение феномена сталинщины. Безусловно, надо принимать во внимание и «патриотическое сталинское образование» и тщательно взращённый на государственной почве сталинизм, ставший фактически национальной общегосударственной религией послушания и поклонения кумиру. Но мы вправе задать вопросы: «А где же был великий народ? Почему он позволил сделать из себя инструмент зла и насилия? Что же только один злодей с кучкой его приспешников во всём виноваты?» Обвинения Сталину не могут быть вынесены безотносительно к тому народу, который его поддерживал и который он представлял. И мы не можем полностью согласиться с премьером Владимиром Путиным, который, по-видимому, из соображений щадящего отношения к самосознанию русских, по случаю 70-летия расстрела 22 тысяч польских граждан заявил, что «это чудовищное преступление совершил не русский народ». Трудно себе представить, чтобы нечто подобное произошло в другой стране, при другом народе. Ведь всё, что решалось советскими вождями, то и одобрялось народом. И, более того, Сталин не столько направлял события, сколько следовал за ними. Можно сказать, что Сталин – это Ты, Он, Я. Сталин – это все мы. Другое дело, что вождь сумел добиться жёсткого контроля над ситуацией. Но опять же, не без активного участия народных масс. И нельзя сказать, что люди не знали, что творится в их стране. Принимаемые государством меры секретности также находили в народе полное оправдание и понимание. Русские доверили себя вождю как гардероб, вещами которого он мог распоряжаться, как ему заблагорассудится. От ненужных вещей он избавлялся «без страха и упрёка». Народ не захотел или не нашёл в себе достаточных сил противостоять негативным общественным и государственным структурам. Продолжая стыдливо умалчивать об этом, мы не заручимся нравственной ясностью, застрявшей между правдой и кривдой. А без нравственной ясности нельзя бороться с гнилью, разъедающей наше общество, нельзя отбросить фантомы прошлого, за которыми прячутся цинизм и бесстыдная ложь. «Идол Сталина, - писал Г. Померанц, - созданный в умах его поклонников, увековечивает могущество тени, вокруг которой собираются мелкие тени зла и пляшут на своём шабаше». Сталин – это коммунистический символ, рождённый в недрах национального сознания.

Не претендуя на универсальность исследования и исчерпывающее раскрытие темы, попытаемся дать хотя бы ориентировочные ответы на поставленные вопросы. Базовым материалом для анализа конкретной ситуации нам будут служить, прежде всего, труды выдающихся отечественных и зарубежных мыслителей, научные открытия социальной и этнической психологии. Обещаем руководствоваться принципом игры с открытыми картами, но, игнорируя, вместе с тем, откровенные политические предвзятости и спекуляции, от каких бы авторитетов они ни исходили. Мы хорошо понимаем, что базовые социальные представления могут быть и очень часто бывают прямо противоположными, ущемляющими одна другую. Поэтому не питаем иллюзий на достижение тотального согласия. Мы исходим изначально из той точки зрения, что сталинская социально-политическая модель является губительной как для России, так и для любого цивилизованного общества. И именно эту точку зрения мы оставляем за скобками спора. Главная наша задача, при нахождении согласия с теми, кто это мнение с нами разделяет, попытаться показать, почему сталинский путь воспринимается положительно при наличии явных признаков его негативности, если не сказать точнее - преступности. Подчеркнём, что главным предметом исследования является не Сталин и не сталинщина сами по себе, а отношение к этим феноменам широких народных масс, то качество общественной материи, с которой Сталин представляет однородное единство. Если бы этой однородности не существовало, сталинская система не имела бы никакой возможности продержаться. То самодурство и азиатство, процветавшие в традиционных отношениях внутри российского общества на протяжении столетий, в лице Сталина нашли естественное выражение. Личные преступления вождя не снимают исторической ответственности за массовый террор с тех, кого он возглавлял долгие годы. История – это и отчёт, и экзамен совести всего народа.
Сталинизм – не чужеродное явление, не тунгусский снаряд, выпущенный пушкой из каких-то «ихних» герцогств. Его природа таится не в случайных, неблагоприятно сложившихся обстоятельствах нашей жизни и не в занесённых неведомыми ветрами иноземных семенах. Сталинизм своим происхождением обязан собственной, веками существовавшей в России социально-культурной почве. Он находится в неразрывном единстве и тождестве с исторической Россией. Человек является пленником своей культуры, своих знаний. Он заточён в них, обременён ими. И сталинщина – это культура, взращённая на конкретном национальном материале. Никто её из космических просторов, ни с пеплом заморских вулканов не заносил, не задувал.

Требуется сильный импульс, чтобы народ мог перейти в иное состояние, вырваться за пределы своей ментальной оболочки и осознать свою роль в результатах исторического развития. Моментом это не совершается. Культура въедлива и живуча. Национальное сознание обывателя, а русский человек – не исключение, представляет собой мутное варево взаимодополняющих мифов и всякого рода интеллектуальных химер. Избавиться от него крайне трудно. Есть русские нравы, есть русская психология, русские почвенные идеи, русская история, русская археология, русская литература, слава которой признана всем миром. Есть, наконец, коллективная память, отрефлексированная опытом совместной жизни многих поколений. В структуре этой памяти сохраняются общие ценности, паттерны, стереотипы, автоматизированные образы поведения. Память диктует поведенческую политику. Устойчивыми образами памяти можно манипулировать, сокращая тем самым плюралистическую полноту восприятия прошлого, а, следовательно, настоящего и будущего. Всё это надо нам учитывать, если хотим получить достоверные ответы на поставленные вопросы.

В XX веке для изучения национально-психологических явлений на Западе стал широко использоваться так называемый метод естественного эксперимента в этнопсихологии. Этот метод позволяет устанавливать часто наблюдаемое несоответствие между предполагаемыми и действительными действиями этнических сообществ по отношению к другим людским группам и этносам («парадокс Ла Пьера»). В нашем исследовании особенностей русского этноса мы неоднократно обращаемся к описанию наблюдений за поведением, действиями и поступками людей, которые являются естественной реакцией на ситуации так или иначе связанные с межнациональными отношениями. Когда мы говорим о русских, то имеем в виду определённую «этническую личность», которая «обособилась» как по результатам своей жизнедеятельности, так и из особенностей взаимоотношений с окружающим миром, прежде всего из взаимоотношений с другими «этническими личностями» («западноевропейской», «азиатской», арабской, еврейской и другими).
Одним из критериев наших рассуждений может служить принцип психологической достоверности. Следование этому принципу даёт любому из оппонентов право свободно нас критиковать, так же, как за нами сохраняет, в свою очередь, право отстаивать нашу позицию.

Поэты любят называть Россию «неразгаданною сказкой». И сама она, эта сплошная, бесконечная сказка, громоздится на всякого рода мифах и утопиях. Большая сказка рождает маленькие сказки. Русские всегда были чрезвычайно расположены к мифотворчеству. А всякое излишество, как известно, оборачивается болезненным отклонением от нормального течения жизни. Замечено, что «урожайность» мифов резко возрастает в периоды неожиданной ломки сложившихся устоев жизни, когда прежние ориентиры бракуются, новые ещё оказываются не выработанными, а образовавшийся вакуум заполняется скороспелыми фантазиями или обновлённым подручным материалом. «Неутрясённый народ», по меткому выражению Давида Самойлова с удивительной легковерностью хватается за миф, как за соломинку утопающий. Причём, чем нелепей, чем фантастичней миф, тем легче он прорастает и укореняется на народной почве. Такой миф может быть очень действенным, может заключать в себе взрывчатую динамическую энергию и двигать массами, которые мало увлечены научной истиной и проявляют равнодушие, а то и агрессию к не устраивающей их правде. В примитивном, дичающем обществе, желающем жить в стаде, тотальная мифология подменяет собой действительность, а действительность, наоборот, уже начинает восприниматься как негодный миф. Мифы, в свою очередь, разжигают коллективную истерию, жертвой которой становятся целые народы.

Миф о великом и мудром вожде – прежде всего чудесная сказка, соблазнительная легенда об утраченном золотом веке, который и сам является скороспелым мифом, сочинённым по горячим следам совершившегося крушения («Как счастливо мы жили, как искренно любили, как верили в себя»). Опасность этой легенды заключается в том, что, по логике её существования, она, во что бы то ни стало, должна быть возвращена и утверждена в реальной действительности. «Сивка-бурка, вещий каурка, встань передо мной, как лист перед травой!» Миф становится фальшивым «краеугольным камнем», на котором, как на платформе, строится вавилонская башня всего сталинского величия. Такие башни, конечно, рано или поздно рушатся, но при их крушении под глыбами обломков оказываются миллионы людей. Потому так предостерегающе звучат сегодня строки одного из самых народных российских поэтов:

А вы, что ныне норовите 

Вернуть былую благодать, 

Так вы уж Сталина зовите – 

Он богом был, 

Он может встать.

В основе чувства, вызвавшего к жизни эти строки, лежит осознание той очевидности, что главной причиной всех наших бед при Сталине была Система, порождённая не им одним и горсткой его жестоких и трусливых клевретов. Что бы они могли сделать, не располагая массовой поддержкой населения, не ощущая гармонического единства с настроением народа? Фактически, как говорил Андрей Платонов, «народ всем отцам отец». И когда русские называют Сталина своим отцом, они тем самым признаются в том, что он – их порождение. Русский народ и сам себе приходится отцом, и вождь также роль отца исполняет. Перефразируя поэта, можно сказать, что Сталин и народ – близнецы братья. Получается, что отказаться от Сталина – это всё равно, что отказаться от самого себя, от своего брата, от своего отца.

Продолжение следует

Арестованный №1442

mgsupgs
Опубликовано в блоге mgsupgs 12 апреля 2013 г.

Вы, конечно, знаете этого человека. У нас все его знают. Не много найдется людей, столь же прославивших нашу страну.

Но тогда, в 1938–м, пытавшие его следователи, сломавшие заключенному челюсть и вскоре, после угроз расправиться с женой и дочерью, добившиеся признательных показаний, вряд ли задумывались о будущей судьбе подследственного.

Через руки садистов проходили десятки ярких личностей и среди следователей было даже негласное соревнование: кто у кого быстрее сломается и все подпишет.

Тюрьма в Новочеркасске, где С.П. Королев находился

с октября 1938 г. до июня 1939 г.

Отказ на суде от выбитых под пытками «признаний», разумеется, ни на что не повлиял, но подсудимому повезло.

Неведомые шестерни карательного механизма повернулись, и первоначально включенный в список врагов народа по первой (расстрельной) категории, он в итоге получил всего 10 лет лагерей.

Письмо С.П. Королева - Берии

На Колыме, на золотом прииске, наш герой выжил случайно. К систематическому недоеданию и цинге, жестоким морозам и изнурительному труду, добавился террор уголовников.

Прииск Мадьяк

Уголовники вообще безнаказанно эксплуатировали «врагов народа» – за их счет освобождали «своих» от тяжелой физической работы, отнимали пайки, чтобы лучше питаться.

Попытка «бунта» гордого одиночки была с легкостью подавлена измором. Он стал «фитилем», его даже перестали гонять на работу, так как он не мог ходить: «Как только наклонюсь – падаю. Распух язык, десны кровоточили, зубы повыпадали от цинги». Не работаешь – уменьшают и без того нищенскую пайку. Перед неожиданным спасителем, узнавшим талантливого коллегу, предстал умирающий доходяга: «В немыслимых лохмотьях лежал страшно худой, бледный, безжизненный человек».

Провел здесь всего пять месяцев, с июля по декабрь 1939 г., работал на прииске Мальдяк в Сусуманском районе. Среди колымских лагерей, которые и так не самые веселые места, этот имел совсем уж дурную славу. В 1938-1939 годах здесь была очень высока смертность заключенных, а примерно за год до того, как туда попал будущий главный конструктор, на Мальдяке лютовала «московская бригада» следователей, из которых особой жестокостью отличался некий лейтенант НКВД М. Кацеленбоген (Боген). Расстреляли сотни человек.

«Боген поручил мне и группе товарищей проводить следствие, давая сроки за три часа заканчивать 20 дел. Когда мы ему жаловались на непосильную работу, он прямо приказал бить арестованных. Боген сам показал нам пример, вызвал одного заключенного и избил его кочергой, после чего мы били чем придется. Через несколько дней приехал капитан Кононович с прокурором Метелевым в 2 часа ночи и к 6 часам утра рассмотрели больше 200 дел, из них 133-135 приговорили к высшей мере наказания. Прокурор арестованных не смотрел и ни с кем из них не разговаривал».

(из показаний сотрудника УНКВД по Дальстрою А. В. Гарусора).

К 50-летию полета Гагарина про Королёва сняли фильм, где представили его бунтарем против лагерных порядков. В действительности Сергей Павлович едва стоял на ногах от истощения, и не был способен ни на какой мятеж.
Спасла его врач Татьяна Репьева, перевела больницу санитаром.

Попадание в шарашку Туполева стало и спасением, и началом, без преувеличения, величайших дел. Но фраза «хлопнут без некролога» надолго стала его любимой присказкой.

«Глаза–то у нее [Фемиды] завязаны, возьмет и ошибется, сегодня решаешь дифференциальные уравнения, а завтра – Колыма».

В 1965, незадолго до смерти великого конструктора, его навестили друзья по туполевской шарашке. Показывая на охрану у ворот, он, академик, дважды Герой Соцтруда, произнес: «Знаете, ребята, иной раз проснешься ночью, лежишь и думаешь: вот, может, уже нашелся кто–нибудь, дал команду – и эти же вежливые охранники нагло войдут сюда и бросят: "А ну, падло, собирайся с вещами!"»

Главным достижением СССР стал первый полет в космос. Прорыв для всего человечества. Коммунисты часто приводят в пример полет Гагарина, чтобы доказать преимущество советского строя.

Его смерть стала тяжелейшим ударом для целой отрасли. Последней попыткой спасти пациента стала операция, которую проводил лично министр здравоохранения СССР. Во время операции анестезиолог столкнулся с непредвиденным обстоятельством – для того чтобы дать наркоз, надо было ввести трубку, а оперируемый никак не мог широко открыть рот. Когда–то сломанные на допросе, челюсти пациента неправильно срослись, и он всегда нервничал перед посещением зубного врача.

Но Королёв как конструктор состоялся во многом не благодаря, а вопреки советской власти. Советская власть его чуть не сгноила в лагерях. Сложись обстоятельства чуть иначе, и не было бы никакого полета Гагарина. Чистое везение.

К чему это я? То, что Королёв выжил – случайность. Попади он в лапы Кацеленбогену или не встреть доброго врача, и вместо полета Гагарина мы бы имели безымянную могилу колымского ЗК.

История одного из двух лагерей Алтайского края, входивших в систему ГУЛАГа

Антон Захаров
Опубликовано на сайте АЛТАЙПРЕСС.ru 12 апреля 2013 года

На втором этаже над крыльцом - окна кабинета начальника лагеря Низюлько. Фото: Топчихинский районный краеведческий музей.

– Здесь был вход в лагерь, сразу за ним начинался Комендантск. А вот это красивое здание – штаб Чистюньлага. Три окна на втором этаже над крыльцом выходили из кабинета начальника лагеря Низюлько. Это все, что сохранилось от нашего ГУЛАГа, но я подозреваю, что и этот дом скоро разберут, – директор Топчихинского районного краеведческого музея Сергей Поздин показывает современные фотографии поселка Кировский, на территории которого с начала 30-х находился центральный лагерный пункт (Комендантск) Чистюньского ОЛП Сиблага, а позднее Чистюньлага. Сам Сергей Витальевич вырос в молодом поселке Ключи, возникшем на месте лагпунктов № 3 и 4, рядом с детьми, рожденными в лагере, и большую часть жизни посвятил изучению его истории.

Сергей Поздин,
директор Топчихинского районного краеведческого музея:
Алтайлаг почти весь рассекретили, а Чистюньский, существовавший еще с ежовских времен, нет! Почему? А потому что такая система, у нас же все в стране волнами, мы так привыкли, тем Россия и интересна. Вот пошла волна – был дан приказ рассекречивать, и уфсиновцы выделили людей и полностью практически раскрыли Алтайлаг. А работа по рассекречиванию очень тяжелая: каждую бумажку нужно прочитать, сделать заключение. Потом давление из Москвы вдруг ослабевает, и уфсиновцы говорят: "Да зачем нам это надо! Никто же не требует. Мы их лучше спалим". Ежегодно уничтожаются архивы, в том числе и чистюньские, буквально сжигаются. Руководитель архива УФСИН лет семь назад мне так и сказал: "Я бы с удовольствием рассекретил, но у меня ни людей, ни времени на это нет". Вот и получилось с Чистюнькой – близок локоток, да язык короток.

Совсем плохо
Чистюньский отдельный лагерный пункт (ОЛП) Сиблага, образованный в 1932 году, должен был стать крупнейшим поставщиком сельскохозяйственной продукции для государства. С этой целью ему было передано почти 30 тысяч гектаров земли, на которой были размещены лагерные отделения. По своему устройству они являлись как бы автономными лагерями. Изначально условия здесь были кошмарными.

– Чистюньский ОЛП был жутким местом, где расстреливали, где умирали от голода, несмотря на то что он был сельскохозяйственный. Люди жили в полуземлянках, врытых в землю бараках, полных клопов и вшей. Конечно, если мы возьмем Воркуту, Колыму или Вятские лагеря 30-х, то Чистюньский будет выглядеть чуть лучше. Но это то же самое, как обсуждать: где лучше было сидеть, в Освенциме или в Дахау? Только тот, кто в них побывал, может говорить: "Мне повезло, я сидел в лагере, где душегубок не было", – говорит Сергей Витальевич.

В Чистюньском ОЛП содержались заключенные со всего Союза, в основном бывшие кулаки и специалисты в области сельского хозяйства. Сидели по 58-й политической, по 38-й – как социально чуждые элементы. Также за срыв хлебозаготовок, по Указу Верховного Совета СССР "за колоски" и другим статьям и указам, связанным с проводившейся в стране коллективизацией.

– В Древней Греции при Архонте Драконте даже за воровство луковицы грозила смерть. И у нас было то же самое – за хищение килограмма пшеницы могли дать приличный срок, не меньше пяти лет при всех смягчающих, но обычно не менее десяти, – рассказывает Поздин. – После уборки урожая бывают потери, лежат колоски на поле, и колхозников сгоняли с сумками их собирать для сдачи государству. А они, чтобы прокормиться, потери эти забирали себе и потом дома на самодельных крупорушках молотили. Так вот это тоже считалось хищением колхозной собственности, за которое полагался срок. Поэтому люди, жизнью наученные, как правило, отправляли за колосками детей: если бригадир или участковый увидит ребенка, он его кнутом перепояшет, чтобы с поля согнать, и успокоится. А взрослому – арест и лагеря. В Хабазине мне показывали такую самодельную крупорушку и говорили, что за нее однажды посадили человека. Презумпции невиновности ведь не было: раз есть крупорушка, значит, есть что молотить, значит, воруете, потому что мы вам зерна не давали. Или готовитесь своровать. Поэтому вас в любом случае лучше сразу посадить, и делу конец.

Еще хуже
С 1932 по 1937 год большая часть заключенных в Чистюньском ОЛП была расконвоирована – из-за специализации лагеря им приходилось работать на полях. К тому же ощущалась нехватка специалистов, и многие должности занимали заключенные, в том числе политические.

Однако в июне 1937 года вышло распоряжение НКВД СССР о режиме содержания лиц, осужденных по 58-й статье, которое обязало администрацию лагерей ввести для всех политических усиленную охрану. А в июле выходит приказ "Об ускоренном делопроизводстве по политическим и связанным со шпионско-террористической деятельностью процессам".

И в Чистюньском ОЛП начались расстрелы.

8 сентября за антиколхозную агитацию среди заключенных и колхозников ближайших сел был расстрелян объездчик Иван Казаков. Начальник снабжения вещевого стола Петр Кушнер расстрелян за то, что он в присутствии заключенных позволил себе высказаться в защиту своего боевого командира Тухачевского.

23 сентября была расстреляна зубной врач (все эти должности заключенные занимали уже в лагере) Вера Мицкевич – за распространение провокационных слухов о политических лидерах Советского Союза. Ей также вменялось в вину то, что она называла заключенных "сударь" и "сударыня", демонстрируя дворянское происхождение, а также рассказала анекдот, порочащий вождя народов Сталина.

Без очной ставки, без допроса был расстрелян "социально чуждый элемент" Григорий Боряев за то, что сочинял стихи о Сталине. Двоих заключенных, которые показали на Боряева, также расстреляли, но уже за исполнение этих стихов перед заключенными.

Обвинения, как правило, строились только на свидетельских показаниях, зачастую весьма туманных. Так же было "раскрыто" несколько "террористических организаций".

– Каждому хотелось повесить себе орден под шумок. Представьте, я надзиратель в лагере, у меня кругом враги народа, и неужели мне среди них нельзя найти никого, чтобы объявить врагом еще раз? Если расправе над крестьянином нужно было придать хоть какой-то вид законности, то заключенного можно было просто вызвать, дать ему список фамилий и сказать: "Стукани, и мы подумаем, как тебя пораньше выпустить". Поэтому в лагерях террористы появлялись как грибы. Обвинения же уникальные были, невероятные! В Чистюньском ОЛП один из заключенных, финн Адам Лорви, обвинялся в создании группы из шести человек, которая работала на финскую контрразведку и, находясь в заключении, готовила подрыв на железнодорожном пути Барнаул – Новосибирск. На допросе Лорви не мог понять, в какой стороне Новосибирск. Его сюда привезли этапом из Ленинграда, он ничего не видел. В октябре 1938 года эту группу расстреляли.

Позже была "раскрыта" новая, более массовая шпионско-диверсионная группа, работавшая на германскую разведку, в которую якобы входили десять человек, в основном немцы. Обвинение было стандартным – передавали секретные сведения германской разведке и, будучи в заключении, готовили террористические акты против объектов народнохозяйственного назначения.

Большие перемены
В 1946 году учреждение было преобразовано в Чистюньский инвалидный (оздоровительный) лагерь, подчиненный непосредственно ГУЛАГу, или в Чистюньлаг. С появлением у лагеря статуса оздоровительного резко улучшились условия содержания заключенных. Именно в это время в Комендантске строится двухэтажное здание штаба.

– С точки зрения заключенных это был санаторий. Со всей системы ГУЛАГа сюда направлялись люди, которые выдохлись, для того чтобы подкормиться, поправить здоровье. Для Ежова и его сторонников, сам ли он так думал или выполнял указания, заключенные были действительно врагами народа. Если ты попадал в исправительный лагерь по политической, то главная задача лагеря – уничтожить тебя, а не исправить. Но во времена Берии ситуация изменилась. Я опять же не думаю, что это непосредственно от него зависело: без поддержки Сталина, без решения верхушки государства этого бы не произошло, но ГУЛАГ превращается скорее в хозяйственное учреждение. Заключенного начинают расценивать как дешевую и выгодную рабочую силу. Его берегут. И в Чистюньском лагере с приходом Берии практически не расстреливают. Если в 1937–1938 годах расстреляли несколько десятков человек, то после 1938 года и до самого закрытия я нашел только одного человека, которого расстреляли по политической статье. Схема изменилась, суд теперь приговаривал к 20 годам – и работай на здоровье, пока тебя не осудят повторно. При этом человеку надо давать передышку. Не отправишь же ты его в Сочи на курорт, поэтому создали Чистюньлаг с усиленным по лагерным меркам питанием. Свиньям на корм привозили горбушу, и бочки с ней стояли почти у каждого свинарника. Заключенным в принципе не возбранялось брать оттуда. Или режут скот на мясо, и обрезки разрешалось брать и самим готовить. Побыв здесь год-два, заключенный отправлялся на медкомиссию, которая выдавала заключение, что он вполне работоспособен, и затем опять куда-нибудь на крупную стройку. Так вот с точки зрения заключенных это был рай. А с моей точки зрения это дикий цинизм – курорт за колючей проволокой.

Бывший заключенный Иван Лябушев рассказывал Сергею Поздину, как в 1949 году его в числе самых ослабленных молодых заключенных одного из лагерей стали собирать в этап для отправки в Чистюньлаг: "Узнав, что я попал в этот этап, все заключенные завидовали мне и говорили, что я теперь спасен. Когда мы приехали на станцию Топчиха, то самостоятельно ходить могли уже с трудом. Нас на подводах увезли в Чистюньлаг. По прибытии в лагерь нас не водили на работы. Кормили сначала по чуть-чуть, потом усиленно, и через два месяца мы вышли на сельхозработы. Мне повезло, меня оставили механизатором в Чистюньлаге, а многих прибывших со мной отправили впоследствии в другие лагеря".

Жители окрестных населенных пунктов вспоминали, что уже заключенные Чистюньлага помогали продуктами голодным сельчанам. Заключенных обули в валенки, зимой работающие в поле получили трофейное японское обмундирование. Случалось, что некоторые не хотели по истечении срока покидать лагерь и оставались там вольнонаемными рабочими и служащими. Остались работать в лагере освободившиеся в 1946–1951 годах врач Н. А. Сучилина, агроном И. П. Спинко, экономист Г. В. Зиткевич и другие.

Последние годы
23 апреля 1951 года Чистюньлаг преобразуется в Чистюньское лагерное отделение (ЛО). Жизнь заключенных стала еще лучше, теперь они даже получали зарплату. Открылись специализированные ларьки, где заключенные могли приобрести товары первой необходимости. Среди заключенных в лагере стали складываться семьи, они находились в разных зонах, но администрация позволяла им общаться друг с другом. У нескольких семей в лагере родились первенцы.

27 марта 1953 года вышел указ об амнистии. Большинство заключенных Чистюньского ЛО попали под нее и до 27 апреля были освобождены. Немногих оставшихся политических отправили этапом в Мариинский лагерь или перевели в Барнаул.

Многие бывшие заключенные не хотели уезжать, оставаясь работать в создаваемом на лагерной базе совхозе. Ивана Лябушева на родине в Удмуртии, куда он отправился после освобождения, не брали на работу, показывали на него пальцем – "бывший зэк". Поэтому он вернулся в Топчихинский район. Бывшие бараки здесь разгораживали под общежития, заключенные со­здавали семьи с жительницами окрестных деревень.

Чистюньское ЛО, бывший Чистюньлаг, бывший Чистюньский ОЛП Сиблага прекратил свое существование.

Иван Лябушев, или дядя Ваня, как его называют, жив до сих пор и живет там же, где больше 60 лет назад отбывал заключение, – в поселке Ключи.

Справка
Чистюньский лагерь базировался в Топчихинском (до 1 января 1932 года он назывался Чистюньским) районе. Лагерные пункты находились на территории сел Кировский (центральный лагпункт – Комендантск), Ключи (третий и четвертый лагпункты), Топольный (шестое отделение), Садовый (пятое отделение). Все эти населенные пункты были образованы после расформирования лагеря в том числе его бывшими заключенными.

Артисты и легенды
В годы, когда Чистюньский лагерь стал уже оздоровительным, почти в каждом лагерном отделении были бригады артистов, они ставили спектакли, давали концерты.

– И бывшие заключенные, и бывшие надзиратели спорили до ожесточения о том, сидела ли в Чистюньлаге Лидия Русланова, – рассказывает Сергей Поздин. – Один говорит, что она у него на глазах в парнике рассаду пикировала, другой это отрицает. Я запрашивал в наш архив МВД – в картотеке Руслановой нет. Но в Сиблаге она точно была, это подтверждено. Русланова ведь провела большую часть заключения в Озерлаге, но двигаться туда надо, проходя как раз через Сиблаг, он был как бы пересыльным пунктом. Ее, знаменитую певицу, могли здесь тормознуть, такое часто практиковалось. Бывший начальник КВЧ Новоселов рассказывал мне, что когда им был необходим какой-то артист, они запрашивали его из Мариинска, писали заявки, и на лагпункт присылали баяниста, режиссера и так далее. И начальник лагеря Низюлько вполне мог потребовать Русланову, чтобы она пела здесь несколько месяцев.

В 1942 году хозяйство Чистюньского лагеря насчитывало: крупного рогатого скота – 1 716 голов, свиней – 2 344, лошадей – 466, птицы – 2 290, 25 семей пчел, два крупных плодово-ягодных сада. Имелось 37 комбайнов.

Расправа над докторами. Как фабриковали алтайское "дело медиков-террористов"

Марина Кочнева,
корреспондент отдела "Общество" ИД "Алтапресс"
Опубликовано на сайте Алтапресс.ru 04 апреля 2013 г.

В Барнауле открылась выставка, посвященная политическим репрессиям против медицинских работников и их родственников. В экспозиции, подготовленной Государственным архивом Алтайского края, – более сотни документов: материалы следственных дел, фотографии, газеты, анкеты, письма и воспоминания родственников репрессированных. Многие из этих документов прежде были засекречены.

Клара Энс. Фото: Анна Зайкова.

"Летом 1937 года неожиданно был арестован наш отец. На все запросы мне отвечали, что он был выслан в лагеря. Мы знали его как безупречно честного человека, любящего свою Родину, всего себя отдававшего работе", – это строки из письма Эси Матвеевны Элисберг, дочери Матвея Павловича Элисберга, прокурору СССР. Несколько лет дочери Элисберга писали письма во все инстанции, пытаясь узнать о судьбе отца.

Врач-невропатолог Матвей Элисберг до ареста работал в барнаульской поликлинике железнодорожного транспорта и в городской амбулатории. Известному специалисту было 65 лет. За добросовестный труд Матвей Александрович был отмечен грамотами Исполнительного совета рабочих и крестьянских депутатов.

27 июля ему в числе других было предъявлено обвинение о принадлежности к "Российскому Обще-Воинскому Союзу".

Наталья Ретунских,
автор экспозиции, ведущий археограф отдела использования и публикации документов:
РОВС был создан Врангелем в 1924 году в Париже и имел филиалы в ряде зарубежных стран. Кому-то в управлении НКВД по Западно-Сибирскому краю пришло в голову сфабриковать на своей территории контрреволюционную организацию.

Из материалов допроса Матвея Элисберга:

"– Допрошенный Велижанин показал, что завербовал вас в контрреволюционную кадетскую монархическую повстанческую организацию.

– Вынужден признать, что это так", – дальше признавший вину врач Элисберг рассказывает, как был завербован коллегой Велижаниным, как возглавил один из повстанческих отрядов по свержению советской власти.

Допросы арестованных "членов РОВС" будто выполнены под копирку: был завербован, вербовал сам, признаю…

"Мы убеждены, что арест его является результатом какого-то трагического недоразумения, клеветы, о чем я писала в судебные органы, но ответа не получала", – писала Эся Элисберг прокурору.

Арест ее отца не был недора­зумением и не являлся результатом клеветы. Это был один из многочисленных эпизодов в жутком конвейере, организованном на Алтае Серафимом Поповым, ставшим вскоре первым начальником Управления НКВД по Алтайскому краю.

Вот как рассказывал об этом 21 апреля 1958 года Костантин Ж. (фамилии свидетелей этих дел до сих пор не разглашаются), работавший начальником Барнаульского НКВД в 1937 году:

"В Новосибирске начальник НКВД Миронов говорил мне о вскрытой контрреволюционной организации РОВС. Он дал мне указание о вскрытии РОВСовской организации в Барнауле. По прибытии в Барнаул посмотрел все оперативные и следственные материалы, но о существовании РОВС даже не было никаких сигналов и подозрений. В июне 1937 года получил указание об изъятии бывших белых офицеров, эсеров, активных церковников и т. д. Я составил такие списки. Следствие предполагалось вести упрощенно о бывшей деятельности. Миронов (когда я сообщил, что данных о РОВС не имеется) предупредил меня, что если я не сделаю, ко мне будут приняты меры. Вскоре после этого в Барнаульский отдел НКВД прибыла бригада из управления НКВД во главе с начальником 4-го отдела НКВД Поповым. Вместе с ним прибыли Толмачев, Розум, Костромин, Кожевников. Попов просмотрел списки и сразу дал санкцию на арест. В ту ночь было арестовано 70–80 человек".

Среди арестованных были и Матвей Элисберг, который в свое время состоял в партии меньшевиков, и Андрей Велижанин, врач туберкулезного диспансера, краевед-исследователь. Вина Велижанина была в том, что он в свое время состоял в партии кадетов.

"После этого в присутствии меня из списка арестованных Попов стал составлять схему контрреволюционной организации РОВС, – рассказывал Ж. – Наметил сначала в схеме во главе штаба Бирюкова или Велижанина. Затем спросил, где находится бывший полковник Шереметьев. Я ответил, что он в Новосибирске арестован. Попов ответил, что Шереметьева затребует из Новосибирска. И на схеме во главе РОВС написал его фамилию. Затем передал схему Толмачеву и предложил приступить к допросам арестованных в разрезе этой схемы.

Я лично вызывал на допрос арестованного Шапошникова. Он заявил, что участником организации не был, и подписал протокол допроса после применения незаконных методов следствия. На допросах к арестованным применяли "выстойку".

Бывший сотрудник НКВД рассказывал, как они с Поповым зашли в кабинет, где допрашивали врача Велижанина:

"Велижанин заявил, что следствие держит его на ногах в течение трех дней и требует подписать протокол, который содержит вымысел. В ответ Попов сказал: „Ничего, никуда не денешься, подпишешь“. Затем приехал Миронов, вызвал на доклад. Когда я сообщил, что следствие ведется с нарушением социалистической законности, Миронов в повышенном тоне ответил, чтобы я не мешал следствию в развороте, а сам активно включался".

По словам свидетеля, позднее его осуждали на партийных собраниях как лицо, не верящее в разоблачение контрреволюционной организации в Барнауле.

Тем не менее "не верящее лицо" по требованию Попова утвердил обвинительное заключение против заговорщиков РОВС и выслал дело в Новосибирск.

22 августа 1937 года Матвей Павлович Элисберг тройкой управления НКВД по Западно-Сибирскому краю был приговорен к расстрелу. 2 сентября приговор привели в исполнение. Врач Андрей Велижанин также был приговорен к высшей мере наказания. Только по делу РОВС по краю было арестовано до 15 тысяч человек.

Шпионы и отравители

Еще одним направлением работы Серафима Попова стало создание схемы и "раскрытие" контрреволюционных организаций "Польская организация вой­скова" и "Общество латышских стрелков", куда также под гребенку забирали многих врачей.

28 августа 1937 года были арестованы врачи-терапевты 5-й амбулатории Станислав Эдмундович Скржишевский и Нина Семеновна Коршунова, фельдшер Белоярского врачебного участка Карина Михайловна Иогансен. К ним добавили арестованного несколько раньше фельдшера Власихинского медпункта Александра Кишицкого.

Согласно обвинительному заключению, Скржишевский готовил заражение Барнаульского гарнизона, масла на Барнаульском маслозаводе, француженка Карина Иогансен дала согласие Скржишевскому произвести отравление водоемов и распространить эпидемические заболевания в момент нападения капиталистических стран, а Нина Коршунова в момент мобилизации должна была под видом прививок заражать сифилисом и другими болезнями красноармейцев. Александр Кишицкий дал согласие вступить в польский легион.

Все четверо признали вину и в декабре 1937 года были расстреляны. Во время реабилитационных процессов свидетели говорили о них как о чрезвычайно хороших докторах. Житель Власихи Федор Герасимов вспоминал о фельдшере Кишицком: "Мне лично неоднократно приходилось бывать у него на приемах. Между прочим, я и сейчас благодарен ему за то, что он вылечил меня от малярии, которая мучила меня долгое время".

После Барнаула Бийск стал вторым городом по количеству арестованных врачей.

Юлия Ивановна Кирейлис, преподаватель Бийского медтехникума, была обвинена в том, что являлась активной участницей шпионско-диверсионной организации "Общество латышских стрелков". Она, согласно обвинительному заключению, "собирала шпионские сведения о настроениях студентов, занималась диверсионными актами – отравляла больных ядами, при осмотре больных давала отвлеченные заключения, выписывала лекарство другое, чем требовалось. Вместо лекарств выписывала больным, особенно детям, отравляющие вещества". "Все это я делала для того, чтобы вызвать со стороны трудящихся ненависть к советской медицине", – говорится в материалах допроса от имени арестованной, приговоренной к десяти годам исправительно-трудовых лагерей.

Жилье для НКВД

В ноябре-декабре 1937 года в Барнауле были арестованы 24 врача старой школы – примерно каждый четвертый из работавших в городе. Их обвинили в том, что они состояли в "контрреволюционной фашисткой шпионско-террористической организации", якобы созданной в Барнауле еще в первые годы советской власти. Инициаторами ее создания, по версии обвинения, были выходцы из поповских семей Александр Иванович Смирнов, Николай Михайлович Руднев, Серафим Иванович Никольский, Александр Павлович Киркинский. Организация будто бы ставила своей задачей свержение советской власти, по заданию японской, немецкой, польской разведок вела активную подготовку к массовой бактериологической диверсии, наряду с этим подготавливала террористические акты против краевого партийного и советского руководства.

К этому делу врачей пристегнули еще 20 с лишним арестованных. Из 52 человек, привлеченных по делу, 43 были приговорены к расстрелу, остальные к десяти годам исправительно-трудовых лагерей каждый.

Следом за врачами были арестованы их жены.

В 1958 году сотрудник бюро пропусков на заводе "Трансмаш", работавший в 1937 году в системе НКВД, вспоминал:

"Я слышал разговоры, что от руководства УНКВД поступило указание о приобретении жилищного фонда для сотрудников НКВД за счет частных квартир врачебного персонала городов, так как с квартирами в это время было тяжелое положение. Вскоре после таких разговоров в декабре 1937 года действительно был произведен арест большой группы врачей по линии 4-го отдела, а квартиры, принадлежащие этим врачам, были заняты сотрудниками НКВД. Так, например, начальник УНКВД Попов занял квартиру арестованного врача Киркинского, часть других работников также заняли квартиры арестованных врачей.

Секретарь Попова также впоследствии говорил: „После получения санкции по Барнаулу были произведены аресты, причем жен, проживающих в хороших домах и квартирах. Аресты жен арестованных врачей освободили квартиры в центре города“.

Муж Евгении Марковны Кучиной лечил сотрудников НКВД. Сотрудник, уводивший его из дома, пообещал Евгении Марковне: "За мужа не беспокойтесь. Василий Иванович – человек, нами проверенный, и через два часа вернется". Но через два часа прибыл другой сотрудник и арестовал Евгению Марковну, а дочерей 15 и 12 лет отправил в детприемник НКВД.

С целью ослабления тыла

Отдельная витрина экспозиции посвящена репрессиям против ветврачей. Работники ветеринарной службы, согласно обвинениям, уничтожали колхозные и совхозные стада "с целью ослабления советского тыла на случай войны". Так, ветврач совхоза "Амурский" Виктор Сясин в числе других ветврачей, согласно обвинительному заключению, в целях уничтожения свинопоголовья не соблюдал ветеринарные правила, умышленно заразил свиней чумой, в целях увеличения падежа производил неправильную случку свиней. Сясин виновным себя не признал, но был приговорен к 15 годам тюремного заключения. В реабилитационным материалах по делу говорится, что "обвинение осужденных в распространении чумы несостоятельно, потому что в совхозе „Амурский“ чума появилась в 1932 году и продолжалась до 1938 года, а осужденный приступил к работе в 1936 году. При нем падеж свиней как раз сократился".

Из воспоминаний секретаря начальника УНКВД Серафима Попова:

Вооружившись счетами, начали цифры развертывать по районам. В день выдавалось до 100 ордеров на арест. В тюрьме скопилось много арестованных. Начальник тюрьмы Стычковский имел неосторожность сказать: „В тюрьме негде уже садить арестованных“. Попов грубо его оборвал: „Их нужно не садить, а впихивать коленкой“.

В 1937–1938 годах в Алтайском крае судебными и внесудебными органами за "совершение контрреволюционных преступлений" было осуждено 22 тысячи человек, из них более половины были расстреляны.

Экспозиция "Заговор медиков-террористов…" работает в мемориальной комнате жертв политических репрессий Государственного архива Алтайского края по адресу: ул 5-я Западная, 85. Телефон для справок 33-36-41.