Владимир Скачко
03.10.2011
…Судьба у этого человека удивительная. Он жил необычно и погиб так же. Почти по гениальному чеховскому предвидению: 29 августа 1932 года винчестер, притороченный к его лошади, саморазрядился, и пули смертельно ранили всадника. Там, в бухте Амбарчик Колымского залива Восточно-Сибирского моря, в 20 километрах от поселка с тем же названием Амбарчик, он умер и был похоронен. Был ли выстрел неслучайным, никто тогда не разбирался. Не до того было – страна быстро и решительно приступила к освоению своего забытого и забитого Севера, чтобы взять из его кладовых золото, олово, редкие металлы…
…Их требовала индустриализация, а значит, ни средств, ни людей не жалели. Тогда к этому в СССР уже начали привыкать. А звали этого человека Карл Янович Лукс (иногда Люкс). И оружие в его жизни играло не последнюю роль…
 |
| Карл Янович Лукс |
…Колыма и Магаданка… Только этих двух названий достаточно для понимания и полного представления о том, где и как работал Лукс. И что пусть и опосредствовано, но связывает его с Украиной. Магаданка и сейчас протекает по центру Магадана, города, который вошел в историю нашей бывшей общей Родины и в сознание ее старших по возрасту граждан как «столица Колымского края». Места, где погибли десятки, если не сотни тысяч заключенных. В том числе, и из Украины. А упомянутый выше Лукс начинал Магадан…
Он фактически построил на его теперешней территории первое поселение – Восточно-Эвенскую (Нагаевскую) культбазу. 13 октября 1928 года Ольский райисполком Николаевского округа Дальневосточного края принял решение о ее постройке, а 22 июня 1929 года началось строительство жилых домов, школы, ветеринарного пункта, больницы и здания интерната для детей. Лукс приглядывал за ее строительством, так как тогда уже занимался переустройством экономики и культуры коренных народов Севера на территории Чукотки и Охотского побережья, приобщением их к благам советской власти. Такие вот культурные базы, обучающие, лечащие, приобщающие к научно-техническим открытиям представителей малых северных народов, становились форпостами во всеобъемлющем освоении Севера.
Первую – Чукотскую – культбазу Лукс создал в 1927 году. А через год он встретился в этом районе с членом Первой Колымской геолого-поисковой экспедиции горным инженером Валентином Цареградским. Тот и посоветовал обратить свое внимание на бухту Нагаева в Колымском заливе. Он, похоже, знал толк в этом деле, потому как видел перспективу – не просто найти ценные ископаемые, но и переправить их на «большую землю» и на «большие стройки». А сделать это в то время можно было только морем – сухопутных и железных дорог не было. Вот, по мнению Цареградского, бухта, названная в честь царского адмирала Алексея Нагаева, первым составившего карты этого района, и была самым удобным местом для строительства проектируемого поселка, а потом и порта.
Самому же Цареградскому эту идею, не исключено, подкинул его коллега, иркутский ученый-гидрогеолог и гидролог Иван Молодых, глава гидрографической экспедиции, занимающейся вопросами транспортных путей и водоснабжения Колымско-Индигирского края. Молодых тогда изучал условия строительства дорог с Охотского побережья в Якутию и рекомендовал бухту Нагаева как удобную для сооружения порта и исходную точку строительства дороги. С той же целью, что и у Цареградского, – доставить добытое на стройки социализма. Первопроходцы встретились, поговорили, обменялись мнениями, и пути их разошлись. Причем навсегда. Цареградский потом не упоминал Молодых и об основании Магадана написал так: «Окружена тайгой была и бухта Нагаева. Мне она понравилась своей защищенностью от ветров, и поэтому, когда Карл Янович Лукс стал подыскивать место для строительства культбазы, я, не задумываясь, указал ему место у бухты. Кто ж знал, что вырастет здесь потом город... Эта бухта удобна для причала судов, и на ее склонах можно без труда разместить все необходимые постройки большой перевалочной базы».
И не зря не упоминал. Молодых в 30-х годах бы репрессирован, расстрелян и за первооткрывательство бороться не мог. А Цареградский продолжил жить одним из будущих организаторов сталинского «гулаговского» «Дальстроя» (был замначальника и 15 лет возглавлял его геологоразведовательное управление), стал генерал-майором, Героем Соцтруда и лауреатом Сталинской премии за изыскания и успехи в добывании золота в ГУЛАГе, благополучно переехал в Москву, где и умер в 1990 году, найдя последний приют на Новодевичьем кладбище. В Магадане его показательно чтят и до сих пор, а сам он на встрече с молодыми магаданцами еще в 1978 году в честь 50-летия Первой Колымской экспедиции сказал: «Мы пришли сюда молодыми, мы отдали этому краю лучшие свои годы и нисколько не жалеем об этом, потому что мы были здесь счастливы, потому что труд наш был захватывающе интересным и созидательным». Какой уж тут расстрелянный Молодых… А о своих достижениях добавил: «За этот период была сформирована большая разветвленная геологическая служба, ведущая сложные исследования в бассейнах Колымы, Яны, Индигирки, Лены, на территории Чукотки. Одновременно создавались специальные научно-исследовательские отделы и лаборатории, послужившие фундаментами будущих научно-исследовательских институтов…». Какой ценой все это делалось, генерал-инженер не рассказывал, но в ГУЛАГе генералами просто так не становились…
 |
| Валентин Цареградский – генерал ГУЛАГа |
…Такое то начиналось страшное и запутанное, замешанное на крови время. Но как бы там ни было, а Лукс идею воспринял и поддержал, написав в ее обоснование: «Нагаево (Волок) и культбаза автоматически станут неизменным центром этого округа и перерастут в крупный населенный пункт, который обгонит, при достаточном внимании к нему, Петропавловск-на-Камчатке».
Так и вышло. Поселок Магадан на месте культбазы и будущего города был основан тогда же, в 1929 году, в 1930-1934 годах был центром Охотско-Эвенского национального округа, городом стал 14 июля 1939 года, а с 1954 года превратился в областной центр Магаданской области. Так он существует и сейчас. Магаданку хотят опять превратить в нерестилище лосося и горбуши. Проект даже осуществляют «Магаданка – река лосося»…
Для меня же Лукс связан с Украиной еще и тем, что его судьба тесно переплетена с одним незаслуженно забытым украинцем – Анатолием Евгеньевичем Скачко, который в то время тоже занимался окультуриванием народов Севера. Они работали вместе, и о Луксе Скачко писал: «Энергия Лукса действительно была неисчерпаема. Этот человек, кажется, никогда не спал более четырех часов в сутки, мог и совсем не спать несколько суток подряд и при этом сохранять всю свою работоспособность. После целого дня метаний на работе, после утомительнейших многочасовых вечерних заседаний Лукс в полночь приходил домой и садился за книги. Вся эта энергия, вся эта работоспособность была брошена на дело подъема народов Севера».
Меня же поразило то, что два человека – Скачко и Лукс, которым, казалось, сама судьба уготовила шикарную карьеру в стране победившего пролетариата, оказались далеко от Москвы и задолго до ГУЛАГа на Севере, на Колыме. И не делились с молодежью воспоминаниями о своем славном революционном прошлом в уютных светлых кабинетах, а пешком, на лошадях, на различных подручных и стационарных плавсредствах колесили по заснеженным и холодным регионам, подвергали себя опасностям ради того, чтобы встретить новых людей и обратить их в «советско-коммунистическую веру».
А прошлое у Скачко и Лукса действительно было славным и заслуги перед советской властью знатными. Оба были высокопоставленными и успешными красными командирами. Скачко командовал 2-й Украинской Красной армией в Украине, организовывал подполье в Дагестане против белогвардейцев Антона Деникина, возглавляя после победы в гражданской войне художественный отдел Главполитпросвета, а потом вдруг стал, по его словам, «северным работником» – сотрудником созданного в 1924 году при ЦИК СССР Комитета Севера – Комитета содействия народностям северных окраин. В задачи комитета входило «содействие планомерному устроению малых народностей Севера в хозяйственно-экономическом, административно-судебном и культурно-санитарном отношении».
 |
| Тут раньше был порт Амбарчик |
Там Скачко и встретился с Луксом, который с 1926-го был членом Комитета Севера, а в 1929-1930 годах даже поработал ректором Ленинградского института народов Севера при упомянутом Комитете, но все равно уходил на Север. У Лукса послужной список перед революцией был еще более блестящим. В годы гражданской войны он был членом Читинского ревкома, начальником штаба объединенных партизанских отрядов в Забайкалье (1918-1920), командующим Восточно-Забайкальским и Амурским партизанскими фронтами, командующим войсками Читинского округа (с октября 1920 г.), министром по национальным делам Дальневосточной республики (1921-1922) и возглавлял Дальневосточный комитет помощи голодающим.
Но не сложилось. Что-то не срасталось у Скачко и Лукса с новой, с родной для них, казалось бы, властью. Их поведение одновременно было похоже и на подвижничество до самозабвения, и на искупление каких-то грехов, и на стремление убежать, спрятаться от чего-то, что они, опытные революционеры, уже заметили, а остальным было еще недосуг…
Так оно, в принципе, и было. Старший научный сотрудник ДВО РАН Александр Козлов в автобиографии Лукса откопал такие слова: «Оглядываясь назад на все пережитое и передуманное и задавая себе вопрос, что я хотел бы не переживать, я твердо себе отвечаю: все оставил бы, ничего не выбросил бы, но внес бы две поправки: 1) так или иначе добился возможности учиться и 2) не смотрел бы уж с таким доверием на партийных «главковерхов», как это часто делал».
Есть в этих строках ключ для разгадки поведения бывших красных командиров. Они хотели бороться за счастье народное, а эту их борьбу пытались вставить в свои схемы, использовать для каких-то политических и мировоззренческих абстракций «главковерхи» – политические, партийные, чиновничьи.
 |
| На месте бывшего концлагеря… |
Скачко, воюя в 1919-м в Украине, видел, как его большевистские начальники использовали бойцов Нестора Махно на фронте, а дома расправлялись с их семьями, выжигая «партизанщину». А потом и вообще пытались зажечь «мировую революцию» в Европе, бросая в ее «топку» красноармейцев, оставляя тот же Донбасс для завоевания его белогвардейцами Антона Деникина, который не щадил красных. Как напоминает в своей недавно изданной книге «Донецко-Криворожская республика. Расстрелянная мечта» журналист Владимир Корнилов, Скачко, предупреждая об этом, писал тогда командующему красных войск Юга России Владимиру Антонову-Овсеенко о нежелательности похода в Галичину: «Когда я сейчас получаю известия, что Каменец-Подольск взят, что мы уже в пределах Галиции, не радостное, но злобное чувство овладевает мною. Мы сами уходим туда, куда нас вытесняет из России реакция, мы побеждаем для того, чтобы в чужих странах, в которые мы сейчас входим победителями, оказаться в роли жалких изгнанников, потерявших свою страну, отдавших ее во власть реакции, благодаря увлечению широкими планами». Но «главковерх» Антонов-Овсеенко отвечал: «Ваши соображения о западе – слабоваты: там наш толчок развязывает новые силы, которые сами доделают свое дело… Вся задача в организации удара, способного сокрушить последние барьеры для развития революции… Раз там тронется – руки у нас целиком развязаны». Но ничего не тронулось и ничего никому не развязало. Галичина осталась польской, в Донбассе и на юге России белогвардейцы перестреляли и перепороли десятки тысяч крестьян, поддержавших либо большевиков, либо их тогдашних союзников – махновцев. Крики истязаемых, треск расстрелов и пожарища сел, не исключено, возвращались к Скачко по ночам встревоженной совестью. До самой смерти в концлагере в Каргополе, куда он попал в ходе репрессий, развязанных «главковерхом»-победителем…
 |
| Кладбище в Амбарчике |
Еще сложнее в этом плане сложилась судьба Лукса. Если Скачко был царским офицером, пришедшим в революцию в 1917 году, то Лукс – профессиональный революционер. Он родился 14 (26) марта 1888 года в бывшем Салдусском районе Латвии. Известно, что он окончил всего лишь несколько классов волостной школы и сельского училища, был матросом на парусной шхуне и уже с 15 лет вступил на путь борьбы с царизмом. В революционном движении – с 1904 года, когда стал членом Латышской социал-демократической рабочей партии. Участвовал в первой русской революции – был неуловимым партизанским вожаком крестьянских отрядов. Известны его подпольные партийные клички – Мемора, Викмера, Виктор Лондо, Волнин.
Первый раз царская охранка арестовала его в 17 лет, второй – в 18 и третий – в 21 год. В общей сложности Лукс провел в Любавской, в Лодзинской, Петрозаводской и Каргопольской тюрьмах, в Шлиссельбургской крепости и в Орловском централе более десяти лет. А потом, после окончания срока каторги в Орловской каторжной тюрьме, был отправлен на вечное поселение в Иркутскую губернию. Там его застали февральская и октябрьская революции. Он участвовал в работе Сибирской конференции общественных организаций, был избран в состав организационного комитета по созыву областного съезда, работал в кооперативных организациях Забайкалья, а когда началась гражданская война, понадобился и его партизанский опыт первой русской революции – он возглавил красные партизанские фронты и победил...
Но беда Лукса была в том, что он все то бурное время был… меньшевиком-интернационалистом. И с большевиками только тактически сотрудничал. Историки уже установили, что в 1917-1918 годах меньшевики Забайкалья во главе с Луксом «повели на страницах газеты «Луч» (Чита) бешеную пропаганду против Совнаркома, принявшего германские условия мира. Главным аргументом противников Брестского мира в данном случае служила уступка немцам Латвии, причем Советское правительство обвиняли в позорном нарушении прав народов на самоопределение».
А потом начались гражданская война и практическая работа с большевиками. Когда они вместе победили, перед Луксом встал выбор: с кем? Он выбрал большевиков и осенью 1923 года написал письмо ко «всем бывшим и настоящим членам социал-демократической организации Сибири, Европейской России и русским социал-демократам, живущим за границей». В нем он заявил, что «выработанное годами и испытанное в годы гражданской войны мировоззрение революционного марксизма послужит и впредь руководящей звездой для всех наших товарищей». Письмо имело большой резонанс, положительный для большевиков…
Уже тогда наступало время, когда в только созданном СССР всех заставляли каяться. И пока за старые грехи почти не расстреливали, а поощряли. Как бы собирали бывших врагов в одном месте…
Покаялись даже такие злостные враги советской власти в исполнении большевиков, как генерал Яков Слащев, «крымский вешатель», и эсер, бывший террорист Борис Савинков. Они получили прощение, но прожили недолго. Лукс об этом узнал позже. А пока он тоже получил индульгенцию и в 1925 году был принят в ряды Коммунистической партии без прохождения кандидатского стажа.
Но что-то удержало Лукса, расставшегося с почитанием старых «главковерхов» и потерявшего родину – Латвию, от безоговорочной веры новым. Он, самоучка, ушел в практическую науку, став с 1926 года уполномоченным Главнауки при Наркомпросе РСФСР. Потом, как уже было сказано, стал «северным работником» и осуществил три научные экспедиции (1927, 1928 и 1930-1932 гг.) в северные районы Дальнего Востока с целью обследования их и проведения работы по социалистическому строительству в этом забытом Богом крае. Или, как он писал, «а) снабжению, б) советскому устройству, в) новым экономическим мероприятиям».
Официально задачи всех экспедиций формулировались так: «экономическое, зооветсанитарное, геоботаническое обследование, выбор массивов под оленесовхозы, изучение кормовой базы и организация пастбищ, при одновременном проведении политической и массовой работы по особой программе, разработанной орготделом и Комитетом Севера». А еще искали природные ископаемые. Любые. И строили коммуникации, искренне веря, что несут новую жизнь малым народам. Как министр Дальне-Восточной Республики по делам национальностей, а потом и ученый, Лукс твердо отстаивал право малых народов на самобытность, на сохранение своей культуры, языков, памятников. Даже известного путешественника и ученого, автора знаменитой книги «Дерсу Узала» Владимира Арсеньева за определенную вольность в общении с туземцами Лукс называл «музейным вором и авантюристом»…
…А создали они Магадан, столицу Колымского края, политую кровью и слезами. И этот «пепел Клааса» еще долго будет стучаться в сердца там живущих и помнящих о том крае…
…Сам Лукс, как мы видим, репрессий не дождался. Погиб, и было ему всего 44 года. Ученый Козлов нашел в Госархиве Магаданской области телеграмму, датированную 25 января 1933 года. В ней сказано: «Мы, трудящиеся Среднеканского района – якуты, юкагиры, тунгусы, – собравшись на пленуме РИК (райисполком. – Авт.) и узнав о трагической смерти горячо любимого члена Комитета Севера при ВЦИКе Карла Яновича Лукса, положившего много сил и энергии на проведение ленинской национальной политики среди народов Севера, выражаем глубокую скорбь о преждевременной кончине. Пленум заверяет, что дело, начатое Карлом Яновичем, мы доведем до конца, и планы культурно-хозяйственного подъема народов Севера нами будут выполнены».
 |
| От благодарных потомков… |
29 июля 1968 года, через 36 лет после гибели, в поселке Амбарчик был установлен небольшой памятник. На нем выбиты слова: «Карлу Яновичу Луксу, революционеру, борцу за установление Советской власти, члену ЦК народов Севера, начальнику научной экспедиции, трагически погибшему 29 августа 1932 г., от благодарных потомков – комсомольцев Нижнеколымского района». А в начале 80-х годов прошлого века по ходатайству красных следопытов магаданской школы №17, прошедших путем Колымской экспедиции, имя Карла Лукса было присвоено одной из улиц в юго-восточном районе Магадана…
…А у Магадана на сопке Крутая в 1996 году открыт 15-метровый монумент Эрнста Неизвестного «Маска Скорби», посвященный всем жертвам коммунистических репрессий. На три года раньше построили такой же, но гораздо скромнее, памятник и в Амбарчике на возвышении за полярной станцией. На нем написано: «Жертвам политических репрессий 1932 – 1954 от жителей Нижней Колымы». Год окончания репрессий совпал с превращением Магадана в областной центр…
 |
| В память о репрессированныхв Магадане и Амбарчике |
…И что? А ничего. В Амбарчик нередко приходили письма с «материка» с просьбой принять на работу в порт или в другую какую-нибудь организацию. Такие письма забавляли оставшихся там спецов, потому что здесь находится только гидрометеостанция. И для изучения морской навигации у капризного устья Колымы достаточного двух радистов-метеорологов, передающих погоду судам. В навигацию там устанавливался мариограф, постоянно фиксирующий уровень моря. Из-за небольших глубин с октября по июль покрытой льдами Колымской бухты порт из Амбарчика перенесли в нижнее течение Колымы на Зеленый мыс рядом с поселком Черский. Постепенно приходит в негодность и памятник Луксу с благодарностью «потомков-комсомольцев». Сильные и холодные ветра уже разрушили бараки пересылочного концлагеря и превращают во всепоглощающую пустыню кладбище несчастных зеков и их охраны...
… Sic transit gloria mundi. И придет ли туда, на Колыму, в Амбарчик, новый Лукс, но без Сталина и прочих «партийных главковерхов», и нужен ли он там – это в современной России доподлинно неизвестно. Исчезает даже память. Потому что жизнь продолжается. И Магадан на Нагаевской бухте стоит. Живет своей новой жизнью. До Москвы-то – 7 110 километров…
Комментариев нет:
Отправить комментарий