Накануне отметил 85-летие Иван Чижевский. Подростком он попал в оккупацию, юношей – на фронт, а после – в НКВД. На своем веку видел, как менялись эпохи, политические режимы, идеалы, как ломались люди. Но также он видел и сам был из числа тех, кто в любых условиях предпочитал оставаться человеком.
Ваня родился в Киевской области. Семья жила в большом селе на тысячу домов – было много сверстников. Вместе дружили с девчатами, мечтали стать механизаторами, шоферами или трактористами – самые завидные на деревне профессии. Когда началась война, им было по 14.
– Мы с отцом пасли в лесу скот. В 4 часа утра 22 июня он начал реветь. Выскочили из шалаша – ничего не поймем. Подняли головы – все небо черное: сплошным потоком идут самолеты, гул стоит страшный.
Утром прискакал зампредседателя колхоза и объявил, что началась война. Нам велели до особого распоряжения оставаться на месте. Но немцы быстро продвигались вглубь страны, и уже в июле скомандовали гнать скотину на восток. Мама, на которой были еще полуторагодовалый брат и сестра десяти лет, хотела оставить меня дома, но я попросился с отцом.
Стояла ужасная жара. Крупный скот гнали все совхозы и колхозы, некоторые взяли свиней. Те от зноя подыхали. По дороге шли войска, везли раненых – был страшный хаос. Добирались примерно месяц. К этому времени мясокомбинаты перестали что-либо принимать: были забиты. Коров раздали воинским частям и стали добираться до родного села. Оно уже было под немцем.
Как лютовали оккупанты, Иван Кириллович не вспоминает. Вспоминает сельского старосту дядю Мишу. Он трижды предупреждал его мать, чтобы увезла на время сына. Иначе немцы угнали бы его вместе с остальными юношами и девушками на работы в Германию. В четвертый раз спасти Ваню не удалось: отступая, венгерские части окружили дома, выгнали молодых и повезли в Житомир. Под этим городом в суматохе Иван с другом бежал. Ночи проводили в скирдах сена, днем шли от деревни к деревне. В одной их напоила молоком бабушка, в другой, как и своих детей, утаила в погребе тетка. А дальше пришли наши. Был 1943-й.
Как только столицу Украины освободили, отца Ивана сразу забрали в армию. А его и еще 35 мальчишек-сверстников как ополченцев перевезли в Киев. Три месяца они расчищали перерытый бомбами Крещатик. В декабре их быстро обмундировали, построили, разбили по ротам, батальонам и объявили, что они идут на фронт: нужны бойцы под Ленинградом. Однако после короткой учебы тем, кому не исполнилось 18, велели выйти из строя (в 43-м на год повысили возрастную планку). Среди примерно тридцати человек, которым отсрочили бои, оказался и Иван. Их направили в 269-й стрелковый полк. А пятьсот парней уехали под Ленинград. Оттуда ни один не вернулся живым.
…Чижевский воевал на 1-м Украинском фронте, затем – на 2-м Белорусском. 19 января 1945 ему в окопах исполнилось 19 лет, а 26-го тяжело ранило в колено.
Он попал в Куйбышевскую область, в госпиталь Серноводского совхоза Сергиевского района. Врач, лечивший его ногу, твердил, что парень родился в рубашке: пуля прошла между суставами, лишь немного задела кость.
Он попал в Куйбышевскую область, в госпиталь Серноводского совхоза Сергиевского района. Врач, лечивший его ногу, твердил, что парень родился в рубашке: пуля прошла между суставами, лишь немного задела кость.
4 мая Ивана выписали и направили на пересыльный пункт в Куйбышев. Признали годным к нестроевой службе и определили в Приволжский военный округ в мехмастерские. А потом по радио объявили: война закончилась. В этот день на «пересылке» все ощутили сладкий и пьянящий вкус Победы: вместо положенных двух раз покормили трижды, с Жигулевского пивзавода привезли бочки хмельного напитка.
11 мая Ивана и других направили в распоряжение НКВД СССР Куйбышевской области.
Они оказались на местном крекен-заводе. Нога у Вани не сгибалась, ходить было сложно – его взяли писарем.
Через год ему, наконец, довелось на несколько дней вернуться домой. Повод был печальный: умер отец.
После короткого свидания с семьей была учеба в школе ГУЛАГа в Калининградской области.
Курсантов кроме всего прочего обязательно учили танцам. Устраивали те каждую субботу. Здесь Иван вместе с закадычным другом познакомился с двумя девчушками. Женились на них и так как распределения по месту жительства не было, махнули в Якутию.
Чижевский стал старшим инструктором боевой подготовки штаба охраны внутренних войск, затем – начальником секретной части и канцелярии ал-данского треста «Якутзолото». Через четыре года с подорвавшей здоровье в 50-градусных морозах женой Тоней и дочкой попросился на материк.
В 53-м умирает Сталин. Ивана направляют в сельскохозяйственный исправительно-трудовой лагерь (Сиблаг). Пять лет он служит начальником женской колонии.
– Считаю, в 50-60-е тридцать процентов людей сидели ни за что. Еще столько же – за незначительные преступления и лишь мизерная часть – за убийства, грабежи, – говорит он. – Мой земляк в 65 лет попал в Сибирь за восхваление иностранной техники. Наблюдая со стариками на завалинке, как студебеккер тянет пушку и везет расчет, а наш ЗИС-5 тоже с пушкой на прицепе расчет толкает, он сказал: «Смотри, Петро: во – машина, а это ж говно!» В моей колонии женщина сидела за кражу ведра картошки с колхозного поля. Ей нечем было кормить пятерых детей. За мелочи очень строго судили. Но мы не могли об этом ни писать начальству, ни говорить. Могли лишь с сочувствием относиться к несправедливо осужденным людям.
– Считаю, в 50-60-е тридцать процентов людей сидели ни за что. Еще столько же – за незначительные преступления и лишь мизерная часть – за убийства, грабежи, – говорит он. – Мой земляк в 65 лет попал в Сибирь за восхваление иностранной техники. Наблюдая со стариками на завалинке, как студебеккер тянет пушку и везет расчет, а наш ЗИС-5 тоже с пушкой на прицепе расчет толкает, он сказал: «Смотри, Петро: во – машина, а это ж говно!» В моей колонии женщина сидела за кражу ведра картошки с колхозного поля. Ей нечем было кормить пятерых детей. За мелочи очень строго судили. Но мы не могли об этом ни писать начальству, ни говорить. Могли лишь с сочувствием относиться к несправедливо осужденным людям.
…В один из дней Чижевский отправился в соседнюю колонию за лесом. Когда привязывал лошадь, услышал тихий стон из строя каторжан: «Кириллович!..» Словно кипятком обдало. Он обернулся на полосатые робы и увидел дядю Мишу. Капитана колонии Иван упросил о встрече, пообещав, что если узнают оперативники, всю вину возьмет на себя. Пока ждал старика, пролистал его дело:
– Только за то, что он был старостой при оккупации, никого не ударив, не расстреляв, не выдав, ему присудили 15 лет. В конце папки была подшита школьная тетрадка. В ней все сельчане подписали обращение к председателю Президиума Верховного Совета СССР Ворошилову, в котором говорили, что дядя Миша спасал людей… Он зашел в комнату, зарыдал, обнял меня и сказал: «Что мне делать – не знаю. Перевалило за шестой десяток, а срок еще длинный. В теплицах от непосильной работы несколько стариков повесились». Тогда уже говорили, что многие дела будут пересмотрены и тех, кто не принимал непосредственного участия в издевательствах, отпустят. И я пообещал, что через год-два он будет дома. Жена на следующий день собрала передачу – сало, масло сливочное, хлеб. Больше мы не виделись.
Спустя два года я приехал в отпуск в родное село. Когда утром сонный выходил из комнаты, мне в ноги бросился дядя Миша. Смеялся и плакал: «Ты спас меня той беседой. Я ведь хотел повеситься».
В 58-м Чижевский прошел переподготовку начсостава руководителей исправительных учреждений в Свердловске. Дальше – Куйбышевская область, в которую он едет с понижением, на рядовую должность и без предоставления жилья. Чтобы быть с семьей.
Здесь он строит колонии: 29-ю на кирпичном заводе, в Белозерках и колонию-поселение для лиц, совершивших преступления по неосторожности. На пенсию уходит в 1988-м в звании полковника.
В его трудовой книжке лишь две записи. Одна от 1944 года: «находился на службе в вооруженных силах СССР». Другая от 1945: «служил в органах внутренних дел 43 года 16 дней».
Он не выбирал время, в котором ему пришлось жить. Как и не выбирал профессию.
– Окаянным ремеслом нашу работу называют: никогда ее не воспринимают как борьбу со злом, – говорит полковник. – Для меня же самое важное было – остаться человеком.
Пожалуй, у него это получилось. Рассказывая о своей жизни, он с особой радостью перебирает открытки. Одна – приглашение на торжественную роспись дочери бывшего заключенного колонии-поселения. Ему Чижевский, смягчая режим после рождения крохи, шутливо кинул: «Ну, на свадьбе будем гулять!» Вторая – поздравление с юбилеем от другого судимого. Сколько таких карточек в коробке? Не счесть.
В свои 85 лет Чижевский думает только о том, как бы еще пожить. Хочет поставить на ноги троих правнуков. Воспитать их так, чтобы «в каких бы условиях, перестройках, переделках не оказались – не теряли бы облика человеческого».
Комментариев нет:
Отправить комментарий