13.05.2011
Хасан ТУРКАЕВ,
доктор филологических наук
Ни в советской, ни в постсоветской литературе эта трагедия народов не только не осмыслена: не была предпринята даже попытка писателей взглянуть на неё, понять её причины, дать ей общественную оценку.
Только во второй половине 80-х годов ХХ века, на закате горбачёвской перестройки, Анатолий Приставкин, написавший нашумевшую тогда повесть «Ночевала тучка золотая», снял наложенное советской цензурой на эту тему табу. Однако Приставкин не только не прояснил общественное сознание страны, стремившееся в эти годы к познанию правды о закрытых ранее темах и событиях, но внёс в него ещё большую сумятицу в вопросах роли чеченцев в истории страны, в понимании этой общественностью сути чеченского менталитета.
Я не виню Приставкина в том, что он не сумел проникнуть в глубины той трагедии; ибо он не был очевидцем тех кровавых событий, о них был лишь наслышан, и даже благодарен ему за «реабилитацию» этой ранее запрещённой темы.
Ахмет Хатаев – человек высокообразованный, полковник, в начале 90-х годов ХХ века возглавлял КГБ Чечено-Ингушской АССР. Так что мировоззренческий потенциал и профессиональная осведомлённость автора, имевшего доступ к наисекретнейшим документам спецслужб бывшей Чечено-Ингушской АССР, позволили ему правдиво и объективно (только объективно – в силу профессионального нравственного долга!) воссоздать вселенского масштаба катастрофу, настигшую полумиллионный народ в феврале 1944 года.
В слове от автора к первой книге трилогии «Эшелон бесправия» Хатаев пишет: «Я не ставил задачу кого-то в чём-то изобличать, к суду призвать, абсолютно не сгущал краски событий, а, наоборот, надеясь, что время как-то сгладило черты, старался мягче суть подать. Но это было, и оно должно иметь право на голос, ибо это правда…»
Для воссоздания правды истории и её анализа Хатаев избрал документально-публицистическую форму повествования. Другой жанрово-стилистический принцип и не способствовал бы раскрытию проблемы трилогии, ибо художественный вымысел принизил бы остроту её восприятия, воздействие трагизма прозы на умы и сознание читателя, его гражданское самочувствие.
«Длинные вереницы повозок и «студебеккеров» со своими пассажирами, словно бурные ручейки горечи и несчастья, вливались в реку трагедии и растекались вдоль вагонов – клетушек эшелона бесправия…»
Таким выдалось утро этого судного дня, увиденное глазами мальчика Эди, который безусловно является прототипом автора трилогии. Все события, изложенные в ней, восприняты им и пропущены автором через его душу, сознание, он даёт им оценки и в детские, юношеские годы, и во взрослой жизни, когда Эди научился видеть причинно-следственную связь событий и фактов. Но первое утро трагедии, свидетелем которого он стал, пробудило в его сознании чрезвычайно важные импульсы – сострадание к чужой боли, чужой беде.
Борьба за жизнь после месяца, проведённого в вагоне-камере, как для Эди, так и для взрослых чеченцев резко обострилась в бескрайних снежных просторах, где их высадили на верную гибель. Помимо голода и повальных болезней, в Казахстане чеченцы на первых порах столкнулись с совершенно неожиданным для них неприятием местным населением: бериевская пропаганда о них намного быстрее, чем эшелоны бесправия, докатилась до казахстанских степей. «Здесь о вашем народе всякое рассказывают, – говорит Густав – моторист колхоза, приехавший встречать переселенцев. – От коня для Гитлера, врагов народа и до людоедства всякого. Честно скажу, и у меня были некоторые сомнения относительно того, ехать ли мне вас встречать, не зная толком, вернусь ли я из этой поездки домой живым, не задерёте ли, осерчалые и отощавшие в пути, как бы невзначай по дороге в Зенковку. Смешно, пожалуй, слышать вам такое. Но мы с женой всерьёз были озабочены моей сегодняшней работой. Да и участью жить по соседству с вами».
С этого нелицеприятного признания представителя местного населения начинается описание нового этапа жизни «врагов народа» во второй части трилогии «Враг народа». Наряду с трагическими потугами в обустройстве на новом месте чеченцам пришлось приложить немало усилий, чтобы развеять у местного населения ложное представление о себе. Нет, не лестью, не заискиванием перед ним, а своим благородством, сочувствием к слабому и уважительным отношением к местному населению, которое, несмотря на античеченскую пропаганду, всё же приютило переселенцев, в меру своих сил обогрело их, оказывая помощь во всём.
Кстати, мало кто знает, что в 1957 году, когда была восстановлена Чечено-Ингушская АССР, «со стороны руководства Казахской ССР принимались меры по приостановлению выезда чеченцев и ингушей из республики. Это было вызвано как обращением Чечено-Ингушского Обкома партии в ЦК КП Казахстана о временном приостановлении возвращения вайнахов в ЧИАССР, так и острой нехваткой рабочих рук в республике. Сельское хозяйство и промышленность Казахстана сильно ощущали нехватку рабочих рук, и выезд чеченцев и ингушей усугублял положение в народном хозяйстве».
Надо понимать, что чеченцы и ингуши, вместе с казахами, другими репрессированными народами, расселёнными в Казахстане, подняли многие колхозы и промышленность этого благодатного края. И никакие потуги внуков сталинистов не смогут стереть со страниц истории этот трудовой подвиг голодных, измождённых, униженных и оскорблённых политическими гонениями, масштабными и небывалыми крупными провокациями НКВД, наподобие усть-каменогорской, людей.
Хатаев обильно вводит в контекст своего историко-публицистического повествования архивные документы, относящиеся к депортации чеченцев и ингушей. Очень продуманное и взвешенное сочетание в трилогии документального материала, публицистического и художественного стилей, их органическое взаимопроникновение делает произведение Хатаева привлекательной жанрово-стилистической формой для осмысления реальных исторических фактов и событий. Этот синтез реального и художественного не помешал писателю изобразить в произведении человеколюбивые душевные порывы представителей разных народов, волею судьбы очутившихся в селении Зенковка.
Название третьей части трилогии «Ночи без бога» при первом прочтении вызывает недоумение. Но по мере углубления в её содержание, поражаешься проницательности автора, вникшего в самую суть нелюдей, развязавших в Чечне в 90-е годы ХХ века две войны. Они устроили этот кровавый шабаш, забыв о боге, унизив страну, которая их взрастила и дала образование.
Кровавые события, разворачивающиеся в республике, Эди воспринимает не только как жестокое крушение надежд народа на созидательную жизнь, но и как крах тех нравственных высот, воздвигнутых всеми народами России за предыдущие десятилетия их совместной жизни в упорном труде и борьбе. «И те, кто сделал всё это, и другие, кто им противостоит, есть порождение дьявола, пытающегося властвовать по всей стране на своё усмотрение», – произнёс Эди, показывая руками на разрушенную квартиру».
Конечно, авторы военных кампаний в Чечне знали, что согласно всесоюзной переписи 1989 года в Чечне проживало более 240 тысяч русских, десятки тысяч представителей более 101 наций и народностей. Согласно официальной статистике тех лет Чечено-Ингушская Автономная Республика являлась самой стабильной во всём СССР, с самым низким уровнем преступности. Знали эти преступники и о том, что начни они здесь военные действия под прикрытием лживой выдумки о «наведении конституционного порядка», под их бомбами и артобстрелами будут гибнуть не только чеченцы, но и все, кто проживает в этой республике. И всё же они устроили здесь пляску смерти.
Русская элита республики, состоящая из учёных, партийных и советских работников, писателей, загодя разгадала замыслы политических авантюристов и крупных дельцов, наводнивших пространства только что развалившейся советской империи, спешно покинула республику ещё до начала первой войны (1994 г.). Ну а те, кому некуда было уехать, остались с чеченцами, делить с ними тяготы войны и погибать под бомбами.
Образы именно этих русских людей – бескорыстных и смелых – нарисовал Хатаев в третьей части трилогии «Ночи без бога».
…Ахмет Хатаев художественным и публицистическим словом во времени и пространстве целого ХХ века показал трагическую судьбу своего народа. Его история и история других народов нашей страны в том веке весьма поучительна для будущих поколений: только тесное сближение друг с другом для осуществления общей национальной идеи – сохранения единства и упрочения России – убережёт их от новых тиранов и потрясений.
Ссылка: УХОДИЛИ ЭШЕЛОНЫ В НЕИЗВЕСТНОСТЬ - Литературная Россия
Хасан ТУРКАЕВ,
доктор филологических наук
Правда чеченского чекиста
Такого прецедента в новой и новейшей истории человечества не было: для нескольких народов бывшего СССР в 1943–1944 годы наступил апокалипсис. В мгновение ока они были сорваны с насиженных веками мест и, без объяснений каких-либо причин их вины, в лютый мороз погружены в товарные вагоны и в снежную февральскую пургу увезены в неизвестность.
Такого прецедента в новой и новейшей истории человечества не было: для нескольких народов бывшего СССР в 1943–1944 годы наступил апокалипсис. В мгновение ока они были сорваны с насиженных веками мест и, без объяснений каких-либо причин их вины, в лютый мороз погружены в товарные вагоны и в снежную февральскую пургу увезены в неизвестность.
Только во второй половине 80-х годов ХХ века, на закате горбачёвской перестройки, Анатолий Приставкин, написавший нашумевшую тогда повесть «Ночевала тучка золотая», снял наложенное советской цензурой на эту тему табу. Однако Приставкин не только не прояснил общественное сознание страны, стремившееся в эти годы к познанию правды о закрытых ранее темах и событиях, но внёс в него ещё большую сумятицу в вопросах роли чеченцев в истории страны, в понимании этой общественностью сути чеченского менталитета.
Я не виню Приставкина в том, что он не сумел проникнуть в глубины той трагедии; ибо он не был очевидцем тех кровавых событий, о них был лишь наслышан, и даже благодарен ему за «реабилитацию» этой ранее запрещённой темы.
Ахмет Хатаев – человек высокообразованный, полковник, в начале 90-х годов ХХ века возглавлял КГБ Чечено-Ингушской АССР. Так что мировоззренческий потенциал и профессиональная осведомлённость автора, имевшего доступ к наисекретнейшим документам спецслужб бывшей Чечено-Ингушской АССР, позволили ему правдиво и объективно (только объективно – в силу профессионального нравственного долга!) воссоздать вселенского масштаба катастрофу, настигшую полумиллионный народ в феврале 1944 года.
В слове от автора к первой книге трилогии «Эшелон бесправия» Хатаев пишет: «Я не ставил задачу кого-то в чём-то изобличать, к суду призвать, абсолютно не сгущал краски событий, а, наоборот, надеясь, что время как-то сгладило черты, старался мягче суть подать. Но это было, и оно должно иметь право на голос, ибо это правда…»
Для воссоздания правды истории и её анализа Хатаев избрал документально-публицистическую форму повествования. Другой жанрово-стилистический принцип и не способствовал бы раскрытию проблемы трилогии, ибо художественный вымысел принизил бы остроту её восприятия, воздействие трагизма прозы на умы и сознание читателя, его гражданское самочувствие.
«Длинные вереницы повозок и «студебеккеров» со своими пассажирами, словно бурные ручейки горечи и несчастья, вливались в реку трагедии и растекались вдоль вагонов – клетушек эшелона бесправия…»
Таким выдалось утро этого судного дня, увиденное глазами мальчика Эди, который безусловно является прототипом автора трилогии. Все события, изложенные в ней, восприняты им и пропущены автором через его душу, сознание, он даёт им оценки и в детские, юношеские годы, и во взрослой жизни, когда Эди научился видеть причинно-следственную связь событий и фактов. Но первое утро трагедии, свидетелем которого он стал, пробудило в его сознании чрезвычайно важные импульсы – сострадание к чужой боли, чужой беде.
Борьба за жизнь после месяца, проведённого в вагоне-камере, как для Эди, так и для взрослых чеченцев резко обострилась в бескрайних снежных просторах, где их высадили на верную гибель. Помимо голода и повальных болезней, в Казахстане чеченцы на первых порах столкнулись с совершенно неожиданным для них неприятием местным населением: бериевская пропаганда о них намного быстрее, чем эшелоны бесправия, докатилась до казахстанских степей. «Здесь о вашем народе всякое рассказывают, – говорит Густав – моторист колхоза, приехавший встречать переселенцев. – От коня для Гитлера, врагов народа и до людоедства всякого. Честно скажу, и у меня были некоторые сомнения относительно того, ехать ли мне вас встречать, не зная толком, вернусь ли я из этой поездки домой живым, не задерёте ли, осерчалые и отощавшие в пути, как бы невзначай по дороге в Зенковку. Смешно, пожалуй, слышать вам такое. Но мы с женой всерьёз были озабочены моей сегодняшней работой. Да и участью жить по соседству с вами».
С этого нелицеприятного признания представителя местного населения начинается описание нового этапа жизни «врагов народа» во второй части трилогии «Враг народа». Наряду с трагическими потугами в обустройстве на новом месте чеченцам пришлось приложить немало усилий, чтобы развеять у местного населения ложное представление о себе. Нет, не лестью, не заискиванием перед ним, а своим благородством, сочувствием к слабому и уважительным отношением к местному населению, которое, несмотря на античеченскую пропаганду, всё же приютило переселенцев, в меру своих сил обогрело их, оказывая помощь во всём.
Кстати, мало кто знает, что в 1957 году, когда была восстановлена Чечено-Ингушская АССР, «со стороны руководства Казахской ССР принимались меры по приостановлению выезда чеченцев и ингушей из республики. Это было вызвано как обращением Чечено-Ингушского Обкома партии в ЦК КП Казахстана о временном приостановлении возвращения вайнахов в ЧИАССР, так и острой нехваткой рабочих рук в республике. Сельское хозяйство и промышленность Казахстана сильно ощущали нехватку рабочих рук, и выезд чеченцев и ингушей усугублял положение в народном хозяйстве».
Надо понимать, что чеченцы и ингуши, вместе с казахами, другими репрессированными народами, расселёнными в Казахстане, подняли многие колхозы и промышленность этого благодатного края. И никакие потуги внуков сталинистов не смогут стереть со страниц истории этот трудовой подвиг голодных, измождённых, униженных и оскорблённых политическими гонениями, масштабными и небывалыми крупными провокациями НКВД, наподобие усть-каменогорской, людей.
Хатаев обильно вводит в контекст своего историко-публицистического повествования архивные документы, относящиеся к депортации чеченцев и ингушей. Очень продуманное и взвешенное сочетание в трилогии документального материала, публицистического и художественного стилей, их органическое взаимопроникновение делает произведение Хатаева привлекательной жанрово-стилистической формой для осмысления реальных исторических фактов и событий. Этот синтез реального и художественного не помешал писателю изобразить в произведении человеколюбивые душевные порывы представителей разных народов, волею судьбы очутившихся в селении Зенковка.
Название третьей части трилогии «Ночи без бога» при первом прочтении вызывает недоумение. Но по мере углубления в её содержание, поражаешься проницательности автора, вникшего в самую суть нелюдей, развязавших в Чечне в 90-е годы ХХ века две войны. Они устроили этот кровавый шабаш, забыв о боге, унизив страну, которая их взрастила и дала образование.
Кровавые события, разворачивающиеся в республике, Эди воспринимает не только как жестокое крушение надежд народа на созидательную жизнь, но и как крах тех нравственных высот, воздвигнутых всеми народами России за предыдущие десятилетия их совместной жизни в упорном труде и борьбе. «И те, кто сделал всё это, и другие, кто им противостоит, есть порождение дьявола, пытающегося властвовать по всей стране на своё усмотрение», – произнёс Эди, показывая руками на разрушенную квартиру».
Конечно, авторы военных кампаний в Чечне знали, что согласно всесоюзной переписи 1989 года в Чечне проживало более 240 тысяч русских, десятки тысяч представителей более 101 наций и народностей. Согласно официальной статистике тех лет Чечено-Ингушская Автономная Республика являлась самой стабильной во всём СССР, с самым низким уровнем преступности. Знали эти преступники и о том, что начни они здесь военные действия под прикрытием лживой выдумки о «наведении конституционного порядка», под их бомбами и артобстрелами будут гибнуть не только чеченцы, но и все, кто проживает в этой республике. И всё же они устроили здесь пляску смерти.
Русская элита республики, состоящая из учёных, партийных и советских работников, писателей, загодя разгадала замыслы политических авантюристов и крупных дельцов, наводнивших пространства только что развалившейся советской империи, спешно покинула республику ещё до начала первой войны (1994 г.). Ну а те, кому некуда было уехать, остались с чеченцами, делить с ними тяготы войны и погибать под бомбами.
Образы именно этих русских людей – бескорыстных и смелых – нарисовал Хатаев в третьей части трилогии «Ночи без бога».
…Ахмет Хатаев художественным и публицистическим словом во времени и пространстве целого ХХ века показал трагическую судьбу своего народа. Его история и история других народов нашей страны в том веке весьма поучительна для будущих поколений: только тесное сближение друг с другом для осуществления общей национальной идеи – сохранения единства и упрочения России – убережёт их от новых тиранов и потрясений.
Ссылка: УХОДИЛИ ЭШЕЛОНЫ В НЕИЗВЕСТНОСТЬ - Литературная Россия
Комментариев нет:
Отправить комментарий