«Дела сегодняшних дней напоминают мне 37-й год», – интервью с подполковником ФСБ в отставке Владимиром Киеней

Игнат Бакин
Опубликовано на сайте РИА Новый Регион – Екатеринбург 07 марта 2014
Спецпроект «Архивные дела», ЧАСТЬ VI

На этой неделе в России отметили 61-летие со дня смерти советского диктатора Иосифа Сталина. В Екатеринбурге по этому случаю прошла акция в память о жертвах репрессий тоталитарного строя: активисты зажгли свечи и прошлись около здания бывшего УНКВД, ныне – УФСБ РФ по Свердловской области. Продолжая тему сталинского террора, «Новый Регион» в рамках спецпроекта «Архивные дела» пообщался с подполковником ФСБ в отставке Владимиром Александровичем Киеней, который в составе специальной группы занимался реабилитацией советских политзаключенных. О том, какое раньше наказание грозило за убийство бычка по кличке Комсомолец, когда Ельцин накрывал бетонкой трупы и как фальсифицировались уголовные дела – в нашем материале.

НР: Владимир Александрович, начните с того, почему вы занимались реабилитацией жертв политических репрессий, сколько через ваши руки прошло уголовных дел подобной категории?

В.К.: В начале 90-х годов я работал в подразделении тогда еще УКГБ Свердловской области, в группе сотрудников, собранных специально для реабилитации жертв политических репрессий. В группе нас было более 30 человек. Работа заключалась в том, чтобы изымать из архива областного КГБ архивные уголовные дела, как это предписывал изданный в 91-м году закон «О реабилитации жертв политических репрессий», и готовить документы реабилитации для утверждения их помощником прокурора области по надзору за органами госбезопасности.

Дел было порядка 100 тысяч (начиная с 7 ноября 1917 года и до последних дней советской власти). В течение нескольких лет мы их пересмотрели все. Одновременно отбирали информацию, которую можно было бы передать родственникам реабилитированных лиц. Формировали справки о смерти, направляли их в загсы, и те выписывали свидетельства о смерти.

Владимир Киеня на рабочем месте, беседует с родственниками репрессированных

НР: Сколько реабилитировали людей в Свердловской области, на каких основаниях?

В.К.: Из 100 тысяч дел в категорию «не подлежат реабилитации» попали примерно шесть тысяч. Фигурантами этих дел были настоящие предатели, изменники родины, то есть те люди, у которых была кровь на руках и чья вина не вызывала никаких сомнений. Более 90 процентов приговоренных по политическим делам были реабилитированы по тем причинам, что их вина не была доказана или деяние не соответствовало квалификации. Многие попросту были оговорены или шли под общую гребенку, когда в одном деле фигурировали десятки («участники контрреволюционных организаций») или даже сотни людей (церковники, лица некоренных национальностей).

НР: Насколько я понимаю, многие обвинения были абсурдны по своей сути…

В.К.: Да, в этом и был весь ужас запущенного в те годы НКВД маховика репрессий невинных людей. Многие дела включали в себя всего 8-9 страниц, среди которых – опись, справка на арест, ордер на обыск, протокол обыска, пара-тройка фотографий и 1-2 протокола допроса, постановление «тройки» УНКВД о расстреле и справка о расстреле.

Вот вам пример обычной для тех дел справки – некий красноармеец, «проходя мимо портрета товарища Сталина, сплюнул и антисоветски улыбнулся». Это тогда квалифицировалось по статье 58 п.10 Уголовного кодекса РСФСР как «антисоветская агитация и пропаганда» – очень серьезное обвинение. Еще один вариант вменяемых деяний: «Пастуха из Серова за то, что убил бычка по кличке Комсомолец – расстрелять». Или: «Ассенизатор Петров, проезжая по центру города Красноуфимска, с контрреволюционной целью распространял зловоние». Сегодня это звучит дико и абсурдно, но в 37-м за это приговаривали к лишению свободы и даже расстреливали.

НР: Каким образом выносились приговоры, можете привести конкретный пример?

В.К.: Большинство дел, насколько я помню, обычно рассматривалось Военной коллегией Верховного Суда СССР, в 1937 году, при пике репрессий, большая их часть пропускалась через «тройку» – внесудебный орган, в который входили три человека: первый секретарь обкома, прокурор области и начальник УНКВД. Так, в 30-е годы начальником Свердловского областного НКВД был Дмитрий Матвеевич Дмитриев, он же – Плоткин Мейер Менделевич. При нем в это время было сфабриковано множество дел, по которым расстреляли тысячи невинных людей. Сделано это было из чисто карьеристских побуждений.

Делалось это следующим образом. Например, начальник 11-го отделения транспортного отдела УНКВД, старший лейтенант Николай Шариков и замначальника УНКВД Берман поехали с проверкой в Нижний Тагил. Это был 37-й год. Просмотрели много оперативных материалов и нашли полковника петлюровской (он же – капитан царской армии) по фамилии Булгаков, который в то время работал инженером строительной компании. Они вызвали его на допрос и заявили, что необходима помощь советской власти в разоблачении врагов народа и убедительный рассказ о том, что он лично якобы нанес большой вред стране. Дали ему список сторонних людей – всего порядка 1300 фамилий, которые он переписал на отдельный листок, указав в протоколе допроса, что данные граждане якобы являются членами «Уральского повстанческого штаба». Этот листок отвезли Булгакову домой, положили под матрас, провели обыск, и все, дело было готово.

Булгакова расстреляли в числе первых, затем под высшую меру наказания попали еще около 300 человек, еще примерно 400 осудили. Приговор им выносила пресловутая «тройка», в том числе, Плоткин. Потом его самого вызвали в Москву, в 1939 году, и назвали врагом народа, посадили в одну камеру с маршалом Блюхером и вскоре расстреляли. Как и следователя Шарикова, кстати, за фальсификацию этого и других дел. Кстати, с приходом Берии в 1939 году многих из того придуманного «повстанческого штаба» выпустили на свободу, Плотников и Шариков, по понятным причинам, до сих пор не реабилитированы.

НР: С чего пошли репрессии, как они организовывались?

В.К.: Как мы выяснили, была соответствующая директива наркома внутренних дел СССР Николая Ежова – она есть в архиве за 37-й год. Документ обязывал проведение всесоюзной операции по ликвидации контрреволюционных элементов, и, как следствие, – составление списков таких людей. Всего было 8 категорий подлежащих репрессированию – это бывшие «белые», троцкисты, бежавшие кулаки, иностранные агенты и так далее. Каждому субъекту СССР и отдельно взятому району давались задания – лимиты. Например, Тавдинскому горотделу НКВД – 40 человек, Первоуральскому – 30 и т.д.

Всех арестованных согласно этой директиве делили на две категории. Первую – пропустить через «тройки» УНКД и расстрелять, вторую – лишить свободы на срок от 5 до 10 лет. С этого все и началось – каждый сотрудник НКВД хотел выделиться в «борьбе с врагами», появились дутые дела. Управления НКВД на местах периодически просили Центр увеличить лимиты по первой и второй категориям. Помню отчет нашего областного управления НКВД от 21 декабря 37 года, Плоткин в нем просил: «План года выполнили, просим увеличить лимит еще на тысячу…».

Отдельно, конечно, уделялось внимание иностранцам. Например, в отчете за 1937 год по линии борьбы с греческой разведкой было указано, что арестованы 400 с лишним человек, в том числе все 83 грека, проживающие на тот момент в Свердловской области. В одном из отчетов я читал, что был случай, когда расстреляли всех имевшихся в городе китайцев. После этого как-то Плоткин ехал по городу, увидел китайца и был страшно возмущен – как же так, ему доложили о том, что китайцев в Свердловске больше нет, а тут на тебе – один гуляет. Тогда опера НКВД срочно сняли одного китайца с поезда «Москва – Пекин», хорошо «допросили». Он, естественно, «признался», что является «агентом китайской разведки» и его расстреляли. Доложили об этом Плоткину, и он успокоился.

Все, что тогда творилось органами государственной репрессии, было противоправным и абсурдным на сегодняшний взгляд. Но это было привычным делом в любом УНКВД республик, краев и областей. Впрочем, были в системе органов госбезопасности СССР и честные, мужественные сотрудники. Об этом мы с вами расскажем в следующих публикациях на сайте «Нового Региона».

НР: Какая атмосфера царила в вашем коллективе, который занимался реабилитацией жертв политических репрессий? Я так понимаю, вас буквально заваливали письмами родственники осужденных…

В.К.: Обращений в Управление КГБ по Свердловской области было действительно очень много – их количество возросло в несколько тысяч раз. Многим родственникам реабилитированных лиц приходилось разъяснять, как и где получать на руки необходимые документы. В целом же лишь немногие граждане высказывали открытую ненависть к нам, большинство понимали, какую благородную цель мы преследуем, что мы все родились гораздо позже тех тяжелых лет и не несем моральной ответственности за прошлые дела, а докапываемся до правды, и за это благодарили. В многократно увеличившихся комнатах по приему заявлений нашего управления выстраивались целые очереди самих бывших репрессированных и их родственников.

Работа наша в эмоциональном плане была очень сложной. Мы все без исключения были в шоке, когда видели своими глазами те лживые обвинения, которые предъявлялись людям, их разбитые судьбы. Очень сложно передать словами, что мы тогда пережили…

Нашего начальника Леонида Плотникова (именно он в начале 2013 года застрелился у мемориала жертв политических репрессий под Екатеринбургом, – прим. НР) мы по-человечески жалели. Как-то раз ему пришлось вручить одной семье сразу несколько свидетельств – о смерти мамы, отца, нескольких братьев и сестер. Его буквально шатало тогда. Да и какой нормальный человек может выдержать подобное испытание?

Кстати, именно при его непосредственном участии на 12-м километре трассы Екатеринбург – Пермь раскапывали могилы репрессированных граждан, а потом при нем же открывали мемориал, где он в итоге и покончил с жизнью. Перед этим он заболел смертельной болезнью. Репрессии 37-го убили полковника КГБ 1951 года рождения. Это был благороднейший человек, настоящий чекист. Мы за глаза называли его «Леня» за его доброту и сочувствие к людям.

НР: Расскажите подробнее о месте, где сейчас располагается мемориал, как его обнаружили?

В.К.: Как-то мне рассказали, что якобы к бывшему начальнику УВД области Емельянову обратились строители дороги Свердловск – Пермь. Они сообщили, что на 12-м километре начали вскрывать бульдозером землю и наткнулись на многочисленные трупы. Об этом было доложено Ельцину, но тот заявил: закрыть все бетонкой и строить дорогу дальше.

Когда мы начали заниматься реабилитацией политзаключенных, стали искать место массовых захоронений и вновь вернулись на это место. Взяли тракторы, около дороги Свердловск – Пермь вскрыли могилы и обнаружили здесь тысячи трупов. По архивным делам их оказалось более 17000 человек. Люди стали приносить сюда различные таблички, а через какое-то время открыли мемориал, который, как и дорога, сейчас стоит на людских костях.

На месте массового захоронения репрессированных

События тех лет выжгли у многих причастных офицеров КГБ-ФСБ, в том числе у меня, лет на 50 желание нарушать закон или поступать по отношению к людям несправедливо. О нынешнем поколении чекистов этого я, к сожалению, сказать не могу. Наш учитель Феликс Дзержинский говорил: каждый чекист – это три «Ч»: честность, чуткость, чистоплотность. Наш, андроповский, призыв в КГБ СССР, этим принципам следовал. Нынешним же сотрудникам органов госбезопасности именно этому в первую очередь надо учиться. Когда я читаю в прессе об их делах, мне начинает казаться, что в России закончили с «белыми», теперь принимаются репрессировать «красных». Чего только стоит пример с Хабаровым (Леонид Хабаров – арестован ФСБ и осужден на 4,5 года колонии, – прим. НР, – сейчас идет новый процесс).

НР: Вы тоже считаете, что в деле «уральских «мятежников» есть признаки фальсификаций?

В.К.: Когда я только прочитал в СМИ о начавшемся следствии, увидел название «Уральские мятежники имени полковника Хабарова», фотографии материалов из уголовного дела, все мне стало понятно… Обвинение в мятеже – это одно из самых тяжелых сегодня обвинений. А какие доказательства? Полведра ржавых патронов да две ручных гранаты, основные доказательства – кухонные посиделки и показания человека, которого признали психически больным. Я понял, что времена репрессий, о которых мы с вами говорили выше, могут вернуться.

Недавно Дмитрий Медведев сказал по телевизору, что у нас нет политических заключенных. Если Сердюков (бывший министр обороны РФ) за многомиллиардные махинации своих любовниц и родственников не осужден, а тот же Хабаров, публично критиковавший Сердюкова за развал армии, получил за «приготовление к мятежу» срок и сейчас сидит в колонии в Абакане, выходит, что в стране начали преследовать «красных» офицеров. Сегодняшние дела напоминают мне 37-й год. Все это очень прискорбно и может очень плохо кончиться…

***

Читатели «Нового Региона» могут считать интервью с Владимиром Киеней анонсом – скоро агентство опубликует несколько историй, демонстрирующих, как в советские годы фальсифицировались уголовные дела. В них речь пойдет о расстрельных приговорах нескольким командующим Уральским военным округом, письмах чекистов Сталину, которые пытались противостоять механизму репрессий, а также тех, кто понес наказание за сфальсифицированные дела. Кроме того, поскольку собеседник НР принимал активное участие в боевых действиях в Афганистане в должности старшего следователя Особого отдела КГБ 40-й армии, мы поговорим и о тех событиях.