Внутрення тюрьма НКВД Хабаровска прячет свои секреты

Светлана КОЛЕСНИКОВА,
Председатель правления Хабаровского краевого движения «Мемориал»
Опубликовано в газете "30 октября" № 115, 2013 год


Не первый год длится история с установкой мемориальной доски в Хабаровске на фасаде дома № 146 по ул. Волочаевской. В 1930-е годы во дворе этого здания была внутренняя тюрьма НКВД, где расстреляли тысячи заключенных. Несмотря на документы, предоставленные инициаторами установки мемориальной доски, местная администрация считает недоказанным факт того, что расстрелы производились именно здесь.

Строевая подготовка личного состава хабаровской внутренней тюрьмы,

1930-е гг.

Русский философ И. Ильин писал: «Когда однажды пробьет час непредвзятого исследования русской истории и выяснится число уничтоженных, заключенных в лагеря, изгнанных и сосланных людей, мир не поверит ни глазам своим, ни ушам».
В 1954 г. органы госбезопасности в докладной записке для Н.С. Хрущева отмечали, что за период с 1921 по 1953 г. по статье 58 УК РСФСР и соответствующим статьям УК союзных республик были осуждены 3 777 380 человек, из которых 642 980 человек расстреляны. Но в записке не были учтены другие формы репрессий, такие, как ссылка, спецпоселения, административные выселения, а это миллионы людей.
Работники УФСБ по Хабаровскому краю во главе с начальником подразделения А.П. Лавренцовым установили, что по Хабаровскому краю был реабилитирован 29 431 человек, из которых 9 935 человек посмертно.
Имена этих людей занесены в шеститомное издание книги-мартиролога «Хотелось бы всех поименно назвать». По сведениям «Мемориала», в Хабаровске с июля 1937 г. по октябрь 1938 г. было расстреляно от 9 до 11 тысяч человек. Более точная цифра не приводится, поскольку судебно-следственные дела на военнослужащих, например, отправлялись в Москву, откуда возвратить их не удалось даже в пору реабилитации.
Из свидетельских показаний, воспоминаний очевидцев известно, что суды и вынесение приговоров, в том числе и к высшей мере наказания, в Хабаровске происходили во внутренней тюрьме по адресу: ул. Волочаевская, 146.
Краевое движение «Мемориал», зная масштабы деяний карателей в этой тюрьме, выступило с инициативой установить на фасаде здания мемориальную доску в память о невинно убитых с примерно таким текстом:
«Здесь, во внутренней тюрьме НКВД, в годы сталинских репрессий были расстреляны по политическим мотивам около 11 тысяч жителей Дальневосточного края. Посмертно реабилитированных. Светлая память погибшим».
Необходимые документы были подобраны и представлены городской комиссии, которая на заседании 13 октября 2008 г. отказала «Мемориалу» в просьбе.
В протоколе заседания комиссии приводятся доводы выступавших. Ответственный секретарь краевого отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры Тамара Бессолицына посчитала, что «память жертв политических репрессий уже увековечена в Хабаровске памятным знаком возле Института культуры и мемориальным комплексом на центральном городском кладбище». Председатель городской комиссии по увековечению памяти о выдающихся событиях и личностях Валентина Платонова отметила, что «текст доски вызывает негативные эмоции».
Ко второму заседанию комиссии 29 апреля 2009 г. пакет документов дополнили газетные публикации, показания свидетелей, обращение VIII отчетной конференции, фотографии подобных мемориальных досок. На этот раз комиссия отнеслась к инициативе с пониманием и рекомендовала определить конкретное место установки на фасаде здания, указать размеры доски, получить согласие владельца здания и главного художника города.
Все пункты протокола заседания были выполнены, кроме одного — копий архивных документов, подтверждающих достоверность событий, происходивших в тюрьме.
Администрация города и «Мемориал» запросили такое подтверждение у УФСБ по Хабаровскому краю.
В ответных письмах УФСБ подтвердило, что расстрелы происходили в самой тюрьме и что принципиальных возражений на установку доски оно не имеет.
В письме от 2 июня 2009 г. сообщается, что «в коллекции материалов по реабилитации есть объяснение бывшего начальника внутренней тюрьмы НКВД в 1940-е годы, что расстреливали лиц, приговоренных к ВМН, в самой тюрьме, но местоположения тюрьмы и количество расстрелянных он не указывает. В управлении ФСБ России по Хабаровскому краю официальных документальных материалов о внутренней тюрьме УНКВД-УНКГБ-УМНБ и количестве в ней расстрелянных граждан не имеется».
В ответе от 30 ноября 2009 г. говорится: «Управление ФСБ России по Хабаровскому краю принципиальных возражений против установки мемориальной доски на фасаде здания по адресу ул. Волочаевская, 146 в память о жертвах политических репрессий с упоминанием о нахождении в указанном здании внутренней тюрьмы УНКВД не имеет».
21 декабря 2009 г. состоялось очередное, третье заседание комиссии, которая, рассмотрев все документы, вынесла положительное решение, но попросила скорректировать текст: «Здесь, во дворе этого дома, во внутренней тюрьме УНКВД по ДВК, в годы сталинских репрессий были расстреляны тысячи безвинных граждан. Светлая память погибшим. ХДК «Мемориал». С таким изменением текста — без упоминания числа расстрелянных и политических причин - «Мемориал» согласился.
В мае 2010 г. у мэра города спросили, почему нет решения городской думы по установке доски, на что он ответил: «Меня попросили притормозить и взяли пакет документов для ознакомления». Кто взял, мэр не ответил.
После этого пошла утомительная переписка «Мемориала» с администрацией города и УФСБ.
Заместитель мэра по социальным вопросам С.И. Шевченко потребовала согласия УФСБ на установку доски, заменив в тексте их письма «принципиально не возражаем» на «принципиальное согласие».
Однако свою позицию УФСБ не изменило, но еще раз подтвердило, что в этой тюрьме действительно происходили массовые расстрелы лиц, приговоренных к высшей мере наказания.
«Как следует из объяснения бывшего начальника внутренней тюрьмы НКВД по ДВК, в период с 1943 по 1948 г. «массовые расстрелы репрессированных происходили в 1937— 1938 гг. в городе Хабаровске...» «расстреливали лиц, приговоренных к высшей мере наказания, в самой тюрьме...» Другой, более подробной информации о конкретном месте расстрела репрессированных лиц в объяснении бывшего сотрудника НКВД, к сожалению, не имею. Заместитель начальника Управления Ю.Б. Вакалов».
Такое объяснение Шевченко не удовлетворило. «В соответствии с п. 9.3 Положения об установке мемориальных досок на территории г. Хабаровска..., администрация города совместно с заявителем обязана предоставить копии архивных документов, подтверждающих историческое событие. Объяснения бывшего начальника внутренней тюрьмы НКВД по ДВК не являются архивным документом».
«Мемориал» обратился в УФСБ с просьбой дать копию этого объяснения.
Начальник управления А.С. Де­мин объяснил, что она находится в областной прокуратуре: «Подлинник объяснения, полученный из Управления КГБ УССР по Одесской области, в апреле 1989 г. направлен в прокуратуру Хабаровского края для проведения расследования и документального установления мест захоронений...»
Ответ прокуратуры на запрос о выдаче копии объяснения бывшего начальника тюрьмы краток: «установить документально факт поступления такого объяснения не представляется возможным ввиду уничтожения по истечении срока хранения журнала учета входящей корреспонденции за 1989— 1990 гг.». То есть прокуратура не знает, где искать оригинал объяснения, и выяснить это не может.
Собранные Александром Лавренцовым свидетельства людей, чьи родные погибли за стенами внутренней тюрьмы, данные, опубликованные в книге Александра Сутурина «Дело краевого масштаба», подготовленной с использованием судебно-следственных дел, материалов краевого управления КГБ. документов государственного и партийного активов, шесть томов Книги памяти с воспоминаниями и свидетельствами — это все только косвенные доказательства.
«Мемориал» обратился к председателю городской думы С.Н. Савкову с просьбой внести изменения в положение «О мемориальных досках», когда историческое событие подтверждается косвенными свидетельскими показаниями. Ответ последовал незамедлительно: «Предлагаемая формулировка для внесения в Положение «содержит коррупционную составляющую». Очевидно, по мнению гордумы, инициаторы установки мемориальной доски хотят внести изменение в городской закон с выгодой для себя.
А.П. Лавренцов рассказал, что в ответ на постановление ЦК КПСС от 30 июня 1989 г. об увековечении памяти жертв репрессий периода 1930-1940-х и начала 1950-х годов, а также на постановление бюро крайкома КПСС от 18 июля 1989 г. об активизации работы по реабилитации... был составлен и передан в краевой комитет КПСС отчет УФСБ, в котором имеется все, что требует администрация города. Однако в краевом архиве документы также не обнаружили. Круг замкнулся. Вызывает сомнение тот факт, что в УФСБ не осталось никаких архивных документов.
УФСБ предложило свой вариант текста: «Во дворе этого здания в годы репрессий (1935—1939) находилась внутренняя тюрьма». О расстрелах — ни слова.
Согласиться с такой формулировкой «Мемориал» не может.

Товарищи генералы? Расстрелять!

Владимир ВОРОНОВ
Опубликовано на сайте ежемесячника "Совершенно секретно" 29 Июля 2013 года

Чем напугала военная верхушка Иосифа Сталина в 1950 году

Генералы Павел Понеделин и Николай Кириллов в плену.
Этой «фотосессии» Сталин им не простил
(www.ukrcenter.com)

 В 1950 году в расстрельных подвалах Москвы вовсю гремели выстрелы. Хотя смертную казнь в СССР отменили в мае 1947 года, но 12 января 1950 года, «идя навстречу», как водится, «многочисленным просьбам трудящихся», Президиум Верховного Совета СССР решил допустить применение смертной казни «к изменникам родины, шпионам, подрывникам-диверсантам».

24 августа 1950 года были расстреляны Герой Советского Союза маршал Советского Союза Григорий Кулик (формально этих званий Кулик был лишен еще в 1942 году, но в 1957-м он посмертно восстановлен в маршальском и геройском званиях) и Герой Советского Союза генерал-полковник Василий Гордов. На следующий день, 25 августа, расстреляны генерал-майоры Филипп Рыбальченко, Николай Кириллов и Павел Понеделин. 26 августа 1950 года чекистские пули приняла очередная генеральская тройка – генерал-майор авиации Михаил Белешев, генерал-майор Михаил Белянчик и комбриг Николай Лазутин. 28 августа в подвал повели генерал-майоров Ивана Крупенникова, Максима Сиваева и Владимира Кирпичникова. Еще один высокопоставленный военный, бригврач (соответствовало званию «комбриг») Иван Наумов, чуть-чуть не дотянул до «положенной» ему чекистской пули – умер 23 августа 1950 года от пыток в Бутырке. Всего же, по данным Вячеслава Звягинцева, работавшего с материалами Военной коллегии Верховного суда СССР, только с 18 по 30 августа 1950 года к расстрелу было приговорено 20 генералов и маршал.

Впрочем, генеральское истребление не в августе началось, не августом (и даже не 1950 годом) и ограничилось. Скажем, 10 июня 1950 года был расстрелян генерал-майор Павел Артеменко, а 28 октября 1950 года в Сухановской тюрьме МГБ пулю в затылок получил замкомандующего Черноморским флотом по политчасти контр-адмирал Петр Бондаренко. В тот же день и в той же Сухановке умер забитый чекистами генерал-лейтенант танковых войск Владимир Тамручи, находившийся в заключении с 1943 года. «Первопроходцем» же применения указа от 12 января 1950 года стал маршал авиации Сергей Худяков, арестованный еще в декабре 1945 года: его расстреляли 18 апреля 1950 года, обвинив, как водится, в «измене родине».

Казнь в рассрочку

По тому же указу тогда под расстрел пошли еще не менее шести военачальников: комбриги Иван Бессонов и Михаил Богданов и четыре генерал-майора – Александр Будыхо, Андрей Наумов, Павел Богданов и Евгений Егоров.

Но здесь история особая: эти шестеро, если верить документам, поплатились за свое сотрудничество с немцами в плену.

Скажем, комбриг Бессонов – кадровый чекист, накануне войны по дискредитирующим обстоятельствам и с понижением в должности переведен в РККА – был начальником отдела боевой подготовки Главного управления погранвойск НКВД СССР и затем командующим Забайкальским пограничным округом, а стал – начштаба 102-й стрелковой дивизии. В конце августа 1941 года комбриг Бессонов попал в плен. Почти сразу же стал сотрудничать с немцами, а там и вовсе предложил им свои услуги в создании карательных формирований и лжепартизанских отрядов – для дискредитации настоящих партизан в глазах населения. Тут, несомненно, сказались чекистская школа и богатая практика самого Бессонова: он участвовал в спецоперации ОГПУ 1933–1934 годов в провинции Синьцзян (ныне Уйгурский автономный район. – Ред.) – когда несколько бригад и полков ОГПУ, переодетых в белогвардейскую и китайскую форму, вели боевые действия против «китайских мусульман» и войск Чан Кайши. Но самое интересное: Бессонов предложил немцам выбросить в районах лагерей НКВД десант из бывших военнопленных – до 50 тысяч парашютистов, которые должны были уничтожить лагерную охрану и поднять узников ГУЛАГа на восстание в советском тылу. Успел энергичный чекист поработать и по специальности – в качестве «наседки» в камере Якова Джугашвили…

Генерал-майор Павел Богданов, командир 48-й стрелковой дивизии, сдался действительно добровольно и, если верить документам, выдал немцам своих политработников, попутно предложив свои услуги в борьбе против Красной Армии. В 1942 году вступил в «русскую дружину СС», принимал участие в карательных операциях, в 1943-м возглавил контрразведку «1-й русской национальной бригады СС» Гиля-Родионова, но… был выдан партизанам.

Генерал-майор Александр Будыхо, бывший командир 171-й стрелковой дивизии, попал в плен осенью 1941 года, сотрудничал с немцами – вступил в РОА (Русская освободительная армия. – Ред.), формировал «восточные батальоны». Командир 13-й стрелковой дивизии генерал-майор Андрей Наумов угодил в плен тоже осенью 1941 года. Согласился работать на немцев, вербовал военнопленных в «восточные батальоны» и, как задокументировано, написал донос на пленных генералов, ведших антинемецкую агитацию, – Тхора и Шепетова… Их немцы и расстреляли по тому доносу.

Командир 4-го корпуса 3-й армии Западного фронта генерал-майор Евгений Егоров в плену с конца июня 1941 года: документы МГБ утверждали, что он вел среди военнопленных «профашистскую агитацию». Проверить сложно, однако он не был посмертно реабилитирован. Комбриг Михаил Богданов попал в плен в августе 1941 года, будучи начальником артиллерии 8-го стрелкового корпуса 26-й армии Юго-Западного фронта. Работал в организации Тодта, вступил в РОА, дослужившись там до начальника артиллерии.

Казалось бы, конкретно с этими военачальниками все ясно: предали – отвечайте. Но ведь и загадок полно. Например, что мешало осудить их много раньше, почему их столь долго держали «в загашнике», чтобы вынуть оттуда именно в 1950-м?
 
«Он слишком много знал…»

А вот генералы Артеменко, Кириллов, Понеделин, Белешев, Крупенников, Сиваев, Кирпичников и комбриг Лазутин в эту компанию уже никак не вписываются. Хотя и были в плену, но с противником не сотрудничали. Впрочем, генерал-майор авиации Михаил Белешев для Сталина был виноват, видимо, одним уже тем, что был командующим ВВС 2-й ударной армии – той самой, которой командовал Власов. Хотя данных о его сотрудничестве с немцами нет. Генерал-майор Павел Артеменко, замкомандующего 37-й армией по тылу, попал в плен в «киевском котле». Когда его освободили американцы, генерал буквально умирал от дистрофии. Чекистскую спецпроверку он прошел успешно: уже в 1945 году Артеменко был восстановлен в кадрах Вооруженных Сил СССР в звании генерал-майора. Более того, вдобавок к уже имевшемуся у него с 1938 года ордену Красного Знамени в 1946 году генерала Артеменко наградили еще двумя орденами: Красного Знамени – за 20 лет безупречной выслуги и Ленина – за 25 лет выслуги. Уж если бы у чекистов была бы хоть тень сомнения относительно безупречности поведения Артеменко в плену, о таком награждении и речи быть не могло! Впрочем, быть может, именно речи его и подвели – например, рассуждения о причинах поражения в 1941-м…

Начальник артиллерии 61-го стрелкового корпуса 13-й армии Западного фронта комбриг Николай Лазутин попал в плен в июле 1941 года. Будь на комбрига реальный компромат, его в 1956 году не реабилитировали бы. Начальник военных сообщений 24-й армии Резервного фронта генерал-майор Максим Сиваев попал в плен после окружения армии в октябре 1941 года под Вязьмой. Чекисты инкриминировали ему измену родине в форме добровольной сдачи в плен и выдачи немцам тайны военных перевозок, вот только ни единого факта, доказывающего это, так и не обнаружилось, что засвидетельствовала и посмертная реабилитация генерала в 1957 году. Генерал-майор Иван Крупенников, начальник штаба 3-й гвардейской армии Юго-Западного фронта, попал в плен в финале Сталинградской битвы, в декабре 1942 года: немецкие части, прорывавшиеся из окружения на Среднем Дону, захватили штаб 3-й гвардейской армии. Вот только с немцами плененный генерал не сотрудничал. Равно как не сотрудничал с пленившими его финнами и генерал-майор Владимир Кирпичников, командир 43-й стрелковой дивизии. Боевой командир, получивший орден Красной Звезды за Испанию и орден Красного Знамени за финскую войну, «прокололся» только в одном: когда его допрашивали финны, он слишком хорошо отозвался о финской армии. Как потом писал Абакумов в записке Сталину, «клеветал на советскую власть, Красную Армию, ее высшее командование и восхвалял действия финских войск». С таким «диагнозом» выжить было нереально.

А с генералами Понеделиным, бывшим командующим сгинувшей под Уманью 12-й армией Южного фронта, и Кирилловым, командиром 13-го стрелкового корпуса той же армии, еще сложнее – зуб на них имел лично товарищ Сталин. Еще 16 августа 1941 года за его подписью вышел печально знаменитый приказ № 270 Ставки Верховного Главнокомандования, гласивший: генералы Понеделин и Кириллов – предатели, изменники и дезертиры, добровольно сдавшиеся в плен и нарушившие присягу. По версии Сталина (если не весь приказ, то его основную часть писал или диктовал он сам), Понеделин якобы «имел полную возможность пробиться к своим, как это сделало подавляющее большинство частей его армии. Но Понеделин не проявил необходимой настойчивости и воли к победе, поддался панике, струсил и сдался в плен врагу, дезертировал к врагу, совершив таким образом преступление перед Родиной как нарушитель военной присяги». Тут вождь откровенно и нагло лжет: «подавляющее большинство» сгинуло в «уманском котле», попав в плен, так что в данном случае командарм, разделявший участь солдат своей армии, был взят в плен при попытке прорыва из окружения. Равно как и генерал-майор Кириллов. Про которого в сталинском приказе утверждалось, что он, «вместо того чтобы выполнить свой долг перед Родиной, организовать вверенные ему части для стойкого отпора противнику и выхода из окружения, дезертировал с поля боя и сдался в плен врагу. В результате этого части 13-го стрелкового корпуса были разбиты, а некоторые из них без серьезного сопротивления сдались в плен». Еще в приказе упоминался командующий 28-й армией генерал-лейтенант Владимир Качалов, штаб которого «из окружения вышел», но сам он якобы «проявил трусость и сдался в плен немецким фашистам …предпочел сдаться в плен, предпочел дезертировать к врагу». В действительности генерал-лейтенант Качалов погиб почти за две недели до выхода этого приказа – под Рославлем, от прямого попадания снаряда в танк, в котором командующий во главе остатков своей армии шел на прорыв. Но действительность, как известно, вождя интересовала лишь тогда, когда она устраивала его. Потому героически погибший генерал мало того что был оклеветан лично Верховным главнокомандующим, так еще 26 сентября 1941 года заочно (и посмертно!) приговорен к смертной казни, а его семья была репрессирована. 13 октября 1941 года к смертной казни заочно были приговорены и Понеделин с Качаловым, их семьи также подверглись репрессиям. В полном соответствии с тем самым сталинским приказом № 270, гласившим, что семьи этих генералов «подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров». Приказ фактически гласил: все, кто попал в плен, предатели. И потому каждый обязан «уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи». И хотя этот людоедский документ не был тогда опубликован, в нем были такие слова: «Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах и штабах». И с 1941 года вся действующая (и недействующая) армия знала: Понеделин и Кириллов – предатели и изменники, заочно приговоренные к смерти. Масла в огонь подлило то, что немцы постарались вовсю использовать факт пленения генералов, фотографируя Понеделина и Кириллова вместе с немецкими офицерами и разбрасывая затем листовки с этими фотографиями в расположение советских войск. А после Победы  вдруг выяснилось, что все не так и генералы вели себя в плену мужественно, отказавшись от любого сотрудничества с немцами и Власовым, хотя прекрасно знали, что объявлены трусами, предателями, изменниками и заочно уже приговорены к смерти. Но мог ли непогрешимый товарищ Сталин признать, что он так жестоко ошибся, назвав их предателями? Мог ли он их «простить», признав тем самым, что именно на нем лежит львиная доля вины за страшную трагедию 1941 года?

Зачистка перед боем

Но казалось бы, при чем здесь расстрелянный в 1950-м Худяков, Кулик, Гордов, Рыбальченко, Белянчик, Бондаренко или, например, Тамручи? Никто из них в плену не был, но всех их уничтожили по обвинению в мифических «измене родине», антисоветской клевете, террористическом умысле против советского руководства – и т.д. и т.п.

Формальную логику искать здесь бессмысленно: Сталин и после войны продолжал уничтожать своих военачальников по тем же мотивам, по каким уничтожал их и до войны, и в разгар ее. Расстрелы 1950 года стали естественным развитием начатого Сталиным сразу же после Победы погрома маршальско-генеральской группировки – в рамках целой серии развернутых тогда дел. Сталину необходимо было осадить военачальников, мало того что возомнивших себя победителями (а таковым мог быть, разумеется, только тов. Сталин!), так еще и осмеливавшихся в своем кругу болтать почем зря и о чем ни попадя. Первый урок строптивым дали, арестовав в декабре 1945-го маршала авиации Худякова, а в 1946 году развернулось уже полноценное «авиационное дело», стоившее постов (и свободы) куче авиационных маршалов и генералов. Летом 1946 года инициировано «трофейное дело», направленное против маршала Жукова, помимо этого маршала обвинили в «бонапартизме» и раздувании заслуг в разгроме Германии, сняли с поста главкома Сухопутных войск, отправив в малопочетную ссылку – в Одесский военный округ. Потом было «дело адмиралов» – и в опалу попал уже легендарный главком ВМФ Кузнецов… Правда, расстреливать того же маршала Жукова товарищ Сталин счел пока преждевременным: тот (как и ряд других военачальников) еще был нужен вождю – ввиду планируемой им войны против США.

В 1950 году подготовка к этой войне была в самом разгаре, и, как можно предположить, тов. Сталину необходимо было снова показать слегка «разнежившейся» военной верхушке, что рука его тверда, как и в незабываемом 1937-м. Потому он и стал нещадно расстреливать подвернувшихся под эту руку «болтунов» – типа Кулика и Гордова, запись разговоров которых показала, как они матерят тов. Сталина! Расстрелами того августа, да и вообще всего 1950 года, Сталин как бы дал понять военным, что это – традиционная зачистка в преддверии очередной большой войны. И во время этой войны поблажки не будет никому – ни болтунам, усомнившимся в мудрости вождя, ни тем, кто думает «отсидеться в плену» или, подобно Власову, надеется при случае замахнуться на святое – советскую власть (читай, личную диктатуру Сталина), перейдя на сторону «демократий». Не случайно в смертном приговоре генерал-майору Филиппу Рыбальченко, проходившему в одной связке с Куликом и Гордовым, говорилось, что он был «сторонником реставрации капитализма в СССР, заявлял о необходимости свержения советской власти», да еще «во вражеских целях стремился упразднить политический аппарат в Советской Армии». И в определенной логике товарищу Сталину отказать нельзя: он прекрасно понимал, что его власти реально могут угрожать лишь военные. Потому перманентно бил по их корпоративной сплоченности. В 1950-м он полагал, что в войне с США второго издания Власова и власовщины ему не осилить. В том, что новые пленные новой войны (а войн без них не бывает) уже наверняка станут тем костяком антисталинской армии, которую поддержат и измученное население страны, и… немалая часть армейской верхушки, Хозяин не сомневался. Потому и предохранялся, как мог и умел, дробя чекистскими пулями генеральские затылки в августе 1950-го.

Сто тысяч польских шпионов. Часть третья

Михаил НАКОНЕЧНЫЙ,
аспирант Санкт-Петербургского Института истории Российской академии наук, г. Псков
Опубликовано на сайте газеты "Псковская губерния" 24-30 июля 2013 года
Продолжение. Начало см. в № 25 (647) от 26 июня – 2 июля 2013 г. и № 28 (650)от 17-23 июля 2013 г.

Неосталинизм становится одним из основных политических течений в современной России. Часть третья

Как объяснить такое феноменальное количество арестованных польских агентов? Откуда взялись эта поразительная цифра в 102 тысячи шпионов, если их не существовало в таком количестве? В архивах государственного, республиканского, краевого, областного, районного уровня сохранилась масса свидетельств об уникальных процедурных особенностях оперативной практики госбезопасности тех лет, которые помогут ответить на этот вопрос. Современному человеку очень сложно представить атмосферу 1937-1938 гг. и те конкретные оперативные методы, схемы и принципы, по которым работала советская госбезопасность во время «массовых операций» НКВД. Даже по советским меркам деятельность НКВД 1937-1938 гг. очень сильно отличались от стандартных оперативно-розыскных мероприятий.

«Если польских шпионов не существует, то их необходимо придумать»

Михаил Михайлович Куклинский с братом.
Осуждён «двойкой» 02.02.1938 в рамках
«польской операции» и расстрелян 20.02.1938
в Канске.

Если шпионов в реальности, допустим, около тысячи, а арестовывают и репрессируют 80-100 тыс. человек, то мы имеем основания говорить именно о беспрецедентной катастрофе – с фальсификациями в оперативной работе госбезопасности. И эта катастрофа случилась, во многом, из-за реализации на практике печальной максимы Большого Террора: «Если польских шпионов не существует, то их необходимо придумать».

Откуда взялась цифра в 102 тысячи шпионов?

Попытаемся ответить на фундаментальный вопрос: почему фальсификаций было настолько много? Если настоящих шпионов в реальности было около тысячи (скорее всего, и того меньше), а на выходе по завершению операции НКВД арестовало 102 тыс. «шпионов», то как объяснить странную и чудовищную диспропорцию между реальностью и масштабом применяемой репрессии против невиновных людей?

После анализа и сопоставления большого массива архивных материалов я пришел к следующему выводу. В 1937-1938 гг. чекисты в регионах были поставлены в совершенно парадоксальную и патовую ситуацию. Центр требовал стахановского нажима, углубления борьбы по всем фронтам с «польскими шпионами», но, увы, «польских шпионов» в тех количествах, которых хотелось Москве, в СССР не существовало.

В результате, боясь попасть под репрессии, сотрудники НКВД на местах изворачивались как могли, – шпионов пришлось «создавать».

Я согласен с точкой зрения А. Г. Теплякова: «На распространённый вопрос: «Что превращало работников НКВД в садистов?» общий ответ был дан давно — страх. Как нам представляется, это объяснение является совершенно верным и подкрепляется признаниями самих чекистов. Ужас оказаться в положении заключённого подавлял все иные чувства. Многие чекисты откровенно говорили о том, что испытывали парализующий страх за свою судьбу, слыша угрозы начальников арестовать и расстрелять, а также зная об участи отказавшихся фабриковать дела. Начальника СПО УНКВД НСО К. К. Пастаногова во время суда обвиняли и в терроризировании оперсостава, который тот запугивал угрозами арестовать. Аресты работников УНКВД ЗСК в 1937 г. «создали в коллективе настроение какого-то психоза» [ 39].

В «поляки» сотрудникам НКВД пришлось записывать белорусов и русских, попутно их избивая, чтобы те дали «правильные» показания в принадлежности к «подозрительной национальности».

Поскольку все массовые операции проходили в свойственном для Советского Союза тех лет духе социалистического соревнования, данная особенность оперативной работы органов лишь усугубляла ситуацию и, в конечном счете, спровоцировала катастрофу.

«Вы слышали? 55 тысяч арестованных! Ай да Горбач! Вот молодец!»

Адольф Казимирович Бобович. Осужден в
рамках «польской операции». Расстрелян в
Красноярске 22.11.1938.

Следует подробнее остановиться о механизме «соцсоревнования» между отделениями НКВД, чтобы адекватнее оценить происходящее тогда в стране.

«Дело доходило до того, что в проведении арестов организовывали соревнование. Вот что говорилось, например, в приказе наркома внутренних дел Киргизской ССР Лоцманова от 9 марта 1938 года «О результатах социалистического соревнования Третьего с Четвертым отделом УГБ НКВД Кир[гизской] ССР за февраль месяц 1938 года»: «Четвертый отдел в полтора раза превысил по сравнению с 3-м отделом число арестов за месяц и разоблачил шпионов, участников контрреволюционных организаций на 13 человек больше, чем 3-й отдел.

Сто тысяч польских шпионов. Часть вторая

Михаил НАКОНЕЧНЫЙ,
аспирант Санкт-Петербургского Института истории Российской академии наук, г. Псков
Опубликовано на сайте газеты "Псковская губерния" 17-23 июля 2013 года
Продолжение. Начало см. в № 25 (647) от 26 июня – 2 июля 2013 года

Неосталинизм становится одним из основных политических течений в современной России. Часть вторая

Рассмотрим статистику одиозной «польской» операция НКВД 1937-1938 гг. Мною были проанализирован и систематизирован широкий комплекс источников по теме, в том числе научные монографии по «польскому шпионажу», привлекающие данные из российских, украинских, белорусских, польских архивов.

Первый национальный

Справка на арест одного из

«100 тысяч польских шпионов».

Оперативный приказ НКВД СССР № 00485 от 11 августа 1937 года о начале «польской» операции содержал главные положения, которые легли в основу последующих аналогичных приказов по «национальным» линиям.

Преамбула подобных приказов состояла из утверждений об активизации на территории СССР деятельности разведорганов соответствующей страны и перерастании этой деятельности на современном этапе из разведывательной в диверсионно-террористическую и повстанческую.

В приказе обязательно был указан точный перечень репрессируемых «контингентов», определялись сроки проведения операции и формы отчетности по ней. Предписывался и особый (впервые вводимый в практику НКВД) порядок осуждения – «альбомный», когда работники управлений НКВД на местах по окончании следствия составляли справки – «альбомы» на осужденных с разбивкой их по категориям (расстрел или заключение в лагерь на 5–10 лет).

В дальнейшем эти справки, скомплектованные в специальный список («альбом»), подписывали, поддерживая или корректируя предложенные меры наказания, начальник УНКВД или нарком внутренних дел республики и местный прокурор, затем «альбом» направлялся в Москву, где окончательное решение выносили нарком внутренних дел и прокурор СССР (Ежов и Вышинский). Приговоры исполнялись по возвращении «альбомов» в местные УНКВД.

Приказ предусматривал внесудебное решение дел арестованных по спискам с кратким изложением сути обвинения. «Все арестованные по мере выявления их виновности в процессе следствия» подлежали подразделению на две категории:

а) к первой относились «все шпионские, диверсионные, вредительские и повстанческие кадры польской разведки», подлежавшие расстрелу;

б) ко второй категории – «менее активные из них», подлежавшие заключению в тюрьмы и лагеря, сроком от 5 до 10 лет» [ 21].

Приказ 00485 был утвержден Политбюро ЦК ВКП(б) 9 августа 1937 г. (П51/564), 11 августа подписан Ежовым и после этого вместе с закрытым письмом «О фашистско-повстанческой, шпионской, диверсионной, пораженческой и террористической деятельности польской разведки в СССР» [ЦХСД. Ф. 6. Оп. 13. Т. 6. Л. 8–51], также предварительно одобренным Сталиным и подписанным Ежовым, был разослан во все местные органы НКВД.

Необходимость одновременного издания этих двух документов была продиктована некоторыми особенностями предстоящей операции.

Предыдущий оперативный приказ № 00447, изданный 30 июля 1937 г., вышел без всякого сопроводительного письма. Он не требовал такого подкрепления.

Во-первых, потому, что ему предшествовала месячная интенсивная подготовка (учет контингентов, подлежащих аресту, переписка по составам «троек», корректировка лимитов на аресты и расстрелы и т. д.).

Во-вторых, и это важнее, приказ этот был по своей направленности совершенно ясен не только руководителям, но и рядовым работникам НКВД, которым предстояло его осуществлять. Он был направлен против привычных для них категорий лиц — кулаков, уголовников, членов бывших политических партий, духовенства и т. д., то есть именно против тех, кто всегда считался в СССР «враждебным элементом» и кого они арестовывали и осуждали многие годы.

Не нов был и способ осуждения (местные «тройки»), опробованный частично в 1920-е гг., а повсеместно — в эпоху коллективизации. Таким образом, приказ 00447 выглядел скорее естественным завершением, «последней точкой» в деле уничтожения «традиционных» врагов советской власти, чем чем-то принципиально новым. В приказе поражали разве что заданность цифр и их масштаб (за четыре месяца по Союзу следовало арестовать, провести следствие и исполнить приговоры в отношении почти 300 тысяч человек).

Совсем иначе должен был восприниматься приказ 00485. Несмотря на то, что речь там велась не о поляках как таковых, а о польских шпионах, все-таки из него следовало, что под подозрением оказывается едва ли не все польское население СССР, а это довольно трудно увязывалось с официально провозглашаемыми государством интернационалистскими лозунгами. К тому же среди сотрудников НКВД было немало поляков.

Не могли не вызвать вопросов и отдельные формулировки, касающиеся категорий лиц, подлежащих аресту, например: все перебежчики или все бывшие военнопленные. Не те из них, кто подозревается во враждебной деятельности, а именно все. В практике ОГПУ–НКВД такого рода директива была новацией.

По признанию А. О. Постеля, сотрудника УНКВД по Московской области, «когда нам, начальникам отделений, был зачитан приказ Ежова об аресте абсолютно всех поляков (о всех поляках в приказе не говорилось, но характерно, что было услышано именно это. — Авт.), польских политэмигрантов, бывших военнопленных, членов польской коммунистической партии и др., это вызвало не только удивление, но и целый ряд кулуарных разговоров, которые были прекращены тем, что нам заявили, что этот приказ согласован со Сталиным и Политбюро ЦК ВКП(б) и что нужно поляков громить вовсю».

Найти и арестовать всех поляков

Сто тысяч польских шпионов. Часть первая

Михаил НАКОНЕЧНЫЙ, 
аспирант Санкт-Петербургского Института истории Российской академии наук, г. Псков
Опубликовано на сайте газеты "Псковская губерния" 26 июня - 2 июля 2013 года

Неосталинизм становится одним из основных политических течений в современной России. Часть первая

Массовые операции НКВД 1937-1938 гг., получившие в историографии устойчивое наименование «Большой террор», еще задолго до распада СССР начали обрастать самыми невероятными слухами и мифами, как просоветскими, так и антисоветскими. В рамках этой статьи предпринята попытка последовательно проанализировать рационализацию и оправдание «массовых операций» и репрессий 1937-1938 гг. в публицистике так называемого неосталинского направления в современной Российской Федерации на примере «польской операции» НКВД.

Тамара Лицинская. Русская, беспартийная.

Студентка 2-го курса вечернего отделения

Рабфака им. В. И. Ленина. Проживала в

Москве: Хамовническая наб., д.96а, кв. 3.

Арестована: 1937.02.08. Осуждена 1937.08.25

Военной коллегией Верховного суда СССР.

Обвинение: участие в антисоветской

 террористической организации. Расстреляна

1937.08.25. Место расстрела: Москва, Донское

кладбище. Реабилитирована 1958.03.01

Военной коллегией СССР.

Напомню читателям, что понимается под термином «массовые операции». Само словосочетание является оперативным чекистским жаргонизмом еще со времен Гражданской войны в России.

Этот эвфемизм обозначал единовременную глобальную массовую репрессивную акцию со своими специфическими процедурными и оперативными особенностями по линии госбезопасности ЧК-ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД-МГБ (хотя в массовых операциях участвовали иногда как работники милиции, так и партийные структуры) по отношению к той или иной категории «врагов советской власти» (по мнению самой же советской власти), состав которых менялся в зависимости от конъюнктуры и внутриполитической ситуации в стране.

Массовые операции впервые проводились в ходе Гражданской войны, репрессии периода коллективизации 1928-1933 гг. также носили их структурные черты.

Но особе место среди всех советских репрессий занимают «массовые операции» 1937-1938 гг. Именно тогда в СССР произошла невиданная по масштабу репрессивная катастрофа. Дабы оправдать применение такого сильного эпитета, обратимся к статистике.

В 1937-1938 гг. в СССР было произведено 1.372 тысяч арестов (по линии госбезопасности, без милиции) по политическим обвинениям. [ 1] Из них около 600 тыс. получили лагерные и тюремные сроки, а оставшиеся 700 тыс. были уничтожены физически. Это поразительный уровень репрессивности к «политическим».




Страшнее Столыпина

Константин Александрович Курочкин.

Родился в 1898 году в Перми. Русский.

Беспартийный. Образование среднее.

Зав. лабораторией Троицкого консервного

завода управления «Союзмясо». Арестован

7 июля 1930 г. Обвинение: вредительство.

Приговорён коллегией ОГПУ к смертной

казни 24 сентября 1930 года вместе с 41

другими обвиняемыми по делу. Расстрелян

в тот же день вместе с 38 другими

обвиняемыми по делу, остальные 3

обвиняемых были расстреляны через 9

дней после приговора. Все казнённые

оправданы в 1957 за отсутствием

состава преступления.

В Российской Империи не было ни одного года за последние сто лет ее существования, когда бы арестовывалось и осуждалось с таким размахом и жестокостью столько людей по политических мотивам за такие предельно короткие сроки.

В 1906-1912 гг., в разгар так называемый «столыпинской реакции», которую в советское время клеймили невероятно пафосными эпитетами, в гражданских судах по «политическим» делам прошло всего 35 тыс. человек, из них 10 тыс. были оправданы, а из 25 тыс. осужденных, лишь 1138 человек были осуждены к каторге и 2347 к ссылке на поселение, 10 979 к исправительно-арестантскому отделению, крепости и тюрьме и почти половина (40%) осужденных «политических» были присуждены лишь к аресту (по. Уголовному уложению 1903 г. от 1 дня до 6 мес.) [ 2]

Это статистику нельзя назвать полной, так как она не учитывала наиболее тяжкие «политические» преступления, которые обыкновенно разбирались в военных судах.

Военно-окружными судами в период 1905—1912 гг. из осужденных за государственные преступления были приговорены на сроки от 12 лет до вечной каторги 1456 человек или 26,5% (на сроки от 8 до 12 лет — 910, или 16,5%, на сроки от 4 до 8 лет — 3150 человек. [ 3]

К этой статистике следует прибавить около 400 человек, получивших каторжные приговоры в военно-полевых судах [ 4].

Итого: за 7 лет самых масштабных, по мнению советской историографии, «царских» репрессий с 1906 по 1912 гг. в период и сразу после первой русской революции государство приговорила к каторге и тюремному заключению (свыше 6 месяцев) всех видов около 18 тыс. «политических» заключенных.

А в 1937-1938 гг., за два года, к лишению свободы в лагерях, тюрьмах и колониях было осуждено около 630 тысяч человек [ 5].
Важно отметить, что эти данные не включают статистику осуждений по линии милиции, это только статистика госбезопасности.

Иначе говоря, за два года (!) в мирное время советская юстиция приговорила к лишению свободы примерно в 35 раз больше арестантов, чем «карательная машина царизма» за 7 лет в период ее самой масштабной деятельности. Подобные цифры в первом приближении доказывают беспрецедентность подобной интенсивности осуждений по политическим мотивам в истории нашей страны.

Приговор из протокола Особой (специальной)

тройки образца 1937 года.

Совершенно аномальной в мировом и национальном контексте выглядит и интенсивность осуждений к смертной казни по «политической линии» в 1937-1938 гг. даже по сравнению с отнюдь не мягкой «обыкновенной» советской практикой. Число расстрелянных по политическим мотивам увеличилось с 1.118 в 1936 г. до 353.074 в 1937 г. [ 6], иначе говоря, более чем в 300 (!) раз.

Справка Спецотдела МВД СССР о количестве арестованных и осужденных органами ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ (без милиции) СССР, составленная полковником Павловым 11 декабря 1953 г. дает следующую статистику. Из полутора миллиона арестованных в 1937-1938 гг. осуждено было 1.345 тыс., в том числе приговорено к высшей мере наказания 681.692 тыс. [ 7]

Это цифра неполна, потому что не учитывает репрессии некоторых видов судов. Новейшие исследования называют цифру от 725 до 740 тыс. чел. осужденных к расстрелу за эти два года. [ 8]

Как бы то ни было, очевидно одно: в этот период в течение года в среднем каждый день расстреливали по тысяче человек в день по политическим обвинениям.

Якутия: сталинские лагеря

© Леонид Каганов  lleo@aha.ru
Опубликовано в блоге Леонида Каганова 10 июля 2013 г.

Сегодня снова будет много фотографий. Как вы помните, я почти две недели пробыл в поездке по Якутии. Вторая часть поездки прошла в компании журналистов, блогеров, туроператоров и деятелей туризма — мы катались на теплоходе по Лене и посещали заповедники и туристические места. А вот первая часть была моим индивидуальным путешествием. Организованным, впрочем, тем же самым агентством AGT, правительством Республики Саха (Якутия), министерством по федеративным отношениям и внешним связям республики, министерством предпринимательства и туризма. Это была поездка по заброшенным лагерям ГУЛАГа. Что интересно — тему предложила именно приглашающая сторона. Вообще, повторю, Якутия на взгляд москвича производит впечатление какого-то заповедника открытости и честности. В том числе, и правительство Якутии. Уважение к истории своего края без попыток спрятать черные страницы — это редкое политическое качество, свойственное, пожалуй, только Германии: там не стесняются показывать туристам ни ужасы фашистской истории, ни ужасы истории социалистического ГДР (например, музей Берлинской стены). Есть свои музеи ГУЛАГа и в далеких районах Якутии. Потому что, по большому счету, вся история освоения Якутии — это история сталинских лагерей. И строить новый мир можно только сохранив память о черных страницах. Впрочем, возможно в Якутии бережно помнят свою историю как раз потому, что задумывала и руководила сталинским адом вовсе не Якутия.

ГУЛАГ действовал на всей территории страны, и Якутия была, быть может, не самой главной, но самой яркой частью. Помимо Соловков, Колыма и Магадан — вот самые громкие бренды. Колыма — это река на границе Якутии и Магаданской области, где нашли золото. И всё освоение дальней Якутии осуществлялось как дорога на Колыму — к золоту.