Сергей Тепляков
Опубликовано на сайте ИА «Амител» 27 сентября 2013 года
Правильно ли, что история самого большого из сталинских лагерей на Алтае оказалась никому не нужна? этим вопросом задается корреспондент газеты "Алтайская правда" Сергей Тепляков. Предлагаем читателям ИА "Амител" ознакомиться с его статьей.
Чистюнька вроде обычное алтайское село, но на деле – настоящий временной портал. При этом путешествия в дореволюционную эпоху и эпоху Гражданской войны здесь предлагают публике охотно, предъявляя памятник основоположнику экономической географии Баранскому и монумент в честь партизан Гражданской войны. В ближайшее время, есть надежда, через село пройдет новый туристический маршрут – "По следам "Царицы ваз", тоже перемещение во времени. Но есть в истории села страницы, гордиться которыми Чистюнька не спешит – с 1932 года больше 20 лет рядом с селом располагался один из лагерей ГУЛАГа, в сороковые – единственный на весь Алтай…
"Днём прятался на чердаке, а ночами работал в своём саду…"
Это в Германии из концлагеря Дахау сделали мемориал. В Чистюньке, как, впрочем, и в других местах, о мемориале речи нет.
Лагерь располагался в полутора десятках километров от Чистюньки – там, где сейчас поселок Кировский, в 30-50-е годы называвшийся Комендантск. Лагерное прошлое Кировского не отмечено никак.
– Я предлагал поставить в память о тех, кто сидел или погиб в лагере, часовню и памятный знак. И место есть подходящее – там, где был лагерный карцер, – говорит Сергей Поздин, директор Топчихинского музея, историк-исследователь. – А плиту памяти – на нынешнем сельсовете, это ведь здание лагерного штаба. Но как-то не встретил понимания…
Сергей Поздин возвращает из небытия имена и судьбы. Некоторые истории – мучительно-трогательные сюжеты для фильмов, которые, видимо, никогда не будут сняты. Сергей Поздин рассказывал нам о жителе села Володарка Архипове, владельце сада. Во время коллективизации Архипов отказался сдавать сад в колхоз, тогда его обложили непосильным налогом и за неуплату стали сажать – сначала на год, потом – на три. Сажали рядом, в Чистюньку, до Володарки – рукой подать. Архипов то и дело сбегал.
– И каждый раз приходил к себе домой, – рассказывает Сергей Поздин. – Он понимал, что его, безусловно, найдут, чтобы спастись, надо уходить подальше. Но он шел к саду. Днями прятался на чердаке, а ночами работал в саду…
После очередного побега и поимки лагерное начальство решило: чего возиться с этим садоводом? Архипова признали саботажником по 58-й статье, осудили к смертной казни и расстреляли…
Шутка про маму Сталина стоила жизни
Нынешним людям кажется нелепостью, что в лагерь можно было угодить за неудачную шутку про вождя. А зря…
– Я читал протоколы допросов зубного врача Веры Владимировны Мицкевич. Преступления у нее были такие: к соседям по бараку она обращалась "господа заключенные" – это квалифицировали как пропаганду дворянского образа жизни. В те времена по лагерям ходила байка, будто в Тбилиси, когда люди ехали на работу, на остановке трамвая в толкучке оттерли бабку от входа. А потом кто-то сказал: "Да это же мама Сталина!" И все расступились и пропустили ее. Мицкевич, выслушав это, сказала: "Если Сталин – отец народов, а его мама ездит на трамвае и ему дела до нее нет, то о нас он точно никогда не вспомнит". Это следствие представило как распускание слухов о Сталине. Она рассказала кому-то из заключенных про то, что к ней как к врачу приходил сын Постышева. Он хоть и сын одного из больших советских руководителей, а тоже попал в лагерь – сказал что-то не то про колхозы. Мицкевич спросила: "У вас же папа в Политбюро, не мог разве похлопотать?" Он ответил: "Отец ходил. Но Сталин сказал: "Пусть поучится колхозному строительству". Это расценили уже как антисоветскую агитацию. И… высшая мера, расстрел.
По словам Поздина, самые тяжелые времена в лагере – это 1937-1938 годы.
– Это был самый разгул репрессий внутри лагерей, в Сиблаге. На воле шла "большая чистка", и те, кто ее проводил, получали ордена и медали. Но опера в лагерях тоже ведь хотели орденов и медалей! И они стали из уже имеющихся под рукой "врагов народа" "выявлять" заговорщиков.
И в Чистюньском лагере в эти годы одну за другой "выявили" несколько групп заговорщиков. Первая – из шестерых финнов, обвиненных в том, что они из лагеря сотрудничали с финской контрразвездкой, сообщали ей секретные данные, например, о лагере и железной дороге Новосибирск – Барнаул.
– Лорви Адам Иванович, которого сделали лидером финских заговорщиков, сказал, что с трудом представляет, где Барнаул: "Меня привезли в вагоне, и я не видел ничего". Но это никого не интересовало. Их расстреляли, – рассказывает Поздин. – Потом были поляки – 11 человек. Их привязали к ПОВ (Польская военная организация. – Прим. "АП"). Потом – немцы, 10 человек. Их обвинили в сотрудничестве с фашистской контрразведкой и в том, что они готовились в случае нападения Германии на СССР поднять восстание в лагере. Далее, в августе 1937 года, – 11 священников…
Святых отцов обвинили в том, что они "вели среди заключенных контрреволюционную агитацию, распространяли провокационные слухи о войне и близости свержения советской власти". Лидером группы следователи считали архиепископа Рязанского и Шацкого Иувеналия, отбывавшего в Чистюньке относительно мягкий срок в пять лет за контрреволюционную деятельность.
Одним из них был Мирон Ржепик, московский священник. Арестованный еще в 1931 году по "делу Инюшина", по которому почти все были расстреляны, Ржепик получил 10 лет за антисоветскую агитацию, а теперь НКВД, видимо, решил исправить недосмотр.
Из числа остальных – Сальков, Баранович, Востоков, Жигалов, Карпенко, Симонов, Васильчишин, Трусевич, Никольский, Кирсанов. Выяснить хоть что-то удалось лишь о Салькове: Евгений Сальков (если это он) – преследовавшийся большевиками еще с 20-х годов сподвижник епископа Глуховского Дамаскина. Имея юридическое образование, Сальков ухитрился в 1922 году выиграть "процесс крымских церковников", обвиненных в утайке от властей церковного имущества.
Обвинялись святые отцы в том, что под прикрытием отправления религиозных обрядов они якобы вели контрреволюционную агитацию, дискредитировали советскую власть. Следствие велось быстро. – Например, известно, что Мирона Ржепика приговорили 7 сентября, а 13-го уже расстреляли. Архиепископа Иувеналия казнили в ночь на 25 октября 1937 года.
Архиепископ Иувеналий и священник Мирон Ржепик причислены к лику святых новомучеников и исповедников российских. Но на том месте, где они окончили свои земные дни, ни креста, ни камня…
– Место, где под Чистюнькой были расстрельные рвы, в принципе, известно, – говорит Сергей Поздин. – Но для подтверждения надо заложить шурфы, провести раскопки. Я предлагал: давайте. Но…
О жертвах войны говорят: "Вспомним всех поименно, это нужно не мертвым, это надо живым". Репрессированных вспоминать поименно мало кто стремится, неужели нам, живым, это не надо?
Уголовные или политические?
В годы своего расцвета лагерь был больше, чем село.
– В 1942 году здесь находилось больше 4200 заключенных, – рассказывает Сергей Поздин. – Из них 1112 человек – политические, по 58-й статье. Остальные – бытовики: кто за растрату, кто за невыполнение продналога, кто за расхищение госсобственности.
Это вроде бы подтверждает основное возражение тех, кто не верит в репрессии, мол, далеко не все сидели за политику, многие сидели по уголовным статьям. Но давайте разберемся, что значила в те времена уголовная статья.
– Я еще застал многих из тех, кто сидел в этом лагере, некоторые и сейчас живы. Вот дядя Ваня Лябушев рассказывал мне, за что получил срок. Учился в ремесленном, жили голодно, решили с пацанами обменять на продукты простыни из общежития. И надо же было им постучать с этим предложением в дом местного участкового! Пацаны сбежали, но Лябушева участковый поймал. Дали семь лет, – рассказывает Сергей Поздин о судьбах своих односельчан. – Марфа Мирошниченко в войну молодой девкой попала в лагерь на 10 лет. Во время войны весь хлеб вывозили из амбаров подчистую. Работали за трудодни, по которым не давали ничего. А работали дети, жены, родители тех, кто воевал. И председатель предложил: "Когда зерно повезут, две брички отстанут, вернутся и в амбар Марфе Мирошниченко ссыплют. Мы отчитаемся, а зерно это поделим, чтобы хоть что-то было". Ссыпали, разделили, и кто-то стукнул. Арестовали председателя, паренька-возчика и Марфу. Дали по десятке и всех отправили сидеть в Чистюньку. Председатель и пацан умерли, а она жива осталась. Дядя Коля Гендиберия в начале войны попал в оккупацию на Западной Украине, но посадили его не за это. В 1944 году Гендиберия забрали в армию, но в одном из первых же боев ему осколком оторвало пятку. Его комиссовали. Пришел он домой – у него жена, дети, а есть нечего. Украл ведро картошки. Его поймали и дали 10 лет…
Уголовники они или политические, если для решения самых насущных вопросов вынуждены были преступать закон? Тут у каждого ответ свой, а у многих и не будет ответа, мол, отстаньте, чего вы лезете со своей историей, давайте жить сегодняшним днем. Но при таком подходе не сползем ли из сегодня во вчера?
Лагерные зэки подкармливали колхозников
– Мне иногда говорят: "Чего вы носитесь с этими репрессированными, они в лагере жили лучше, чем в колхозе?!" – говорит Сергей Поздин.
Времена, когда в лагере было лучше, чем в колхозе, – это с 1946 по 1951 год, здесь согласно приказу МВД СССР № 0154 "Об организации специальных подразделений для оздоровления физического состояния заключенных, содержащихся в исправительно-трудовых лагерях и колониях МВД" устроили оздоровительный лагерь.
– Я думаю, что Берия рассматривал лагеря как большой хозяйственный механизм. Заключенные для него были рабами, но в то же время и выгодной рабочей силой, которую следовало использовать по максимуму. Старики рассказывали, что в лагере стояли бочки с горбушей, которой кормили свиней, но и заключенные могли брать ее и варить себе. Будто бы даже из лагеря подкармливали деревенских. С одной стороны, вот как хорошо жили в лагере! А с другой – но тогда как же жили крестьяне?! И почему они так жили? – задает Сергей Поздин один из неудобных сегодняшних вопросов.
В Чистюньлаг привозили доходяг, здесь их подлечивали, подкармливали и снова отправляли на стройки социализма. Тот же Иван Лябушев, попавшийся при попытке продать простыню, быстро истощился в лагере, по этой причине и направили его в Чистюньский ОЛП.
– Он рассказывал, что другие зэки поздравляли его, говорили, что теперь он спасется, – говорит Сергей Поздин. – И правда: по приезде сюда он уже не мог ходить и его вместе с другими доходягами везли в лагерь на телегах, а здесь довольно быстро поправился.
Если хорошо жили рабы, то о рабовладельцах и говорить нечего. Комендантск был почти городом, здесь имелись ДК, парк, школа, больница, аллея. Чистюнька рядом с Комендантском выглядела бедным родственником. Однако очень скоро великолепию Комендатска пришел конец.
Оздоровительным Чистюньский лагерь был пять лет, с 1946-го по 1951-й. Затем его реорганизовали в обычный. А потом настал 1953 год, в апреле которого лагерь одномоментно ликвидировали: уголовникам вышла амнистия, а политических отправили досиживать в Мариинск, столицу Сиблага.
Иван Лябушев, отсидев, уехал было на родину, но скоро вернулся в Чистюньку. Правда, не в лагерь, а… в совхоз. Но работал Лябушев на том же самом своем лагерном тракторе.
– Уезжали, освободившись, не все. "Враг народа" – это же оставалось клеймом, – рассказывает Сергей Поздин. – Наталья Алексеевна Сучилина, врач, отсидев в Чистюньке свой срок, никуда не поехала. Она сказала себе: дважды в одну воду не войдешь. И работала здесь же, в лагере, но уже вольным врачом. Потом – в женской колонии в Барнауле. Даже получила офицерское звание в МВД, вот какой поворот! Многие оставались. От этих людей я и узнавал про лагерную жизнь.
С тех пор сменились поколения и потомки тех, кто сидел, даже породнились с потомками тех, кто охранял. Были в Чистюньке и такие случаи.
– На одной свадьбе сидели деды – один сидел, а другой – охранял… Ничего, не подрались, – усмехается Сергей Поздин.
Из "достопримечательностей" осталось только здание бывшего лагерного штаба. В нем была школа, потом дом престарелых, в котором некоторые заключенные доживали свой век. Теперь в этих стенах снова власть – сельсовет. Поздин предлагал повесить на стену мемориальную доску. Но никто, как говорит он, не загорелся.
– Эта тема задевает меня не по личным мотивам – у меня никто не сидел. Но Сибирь – это не только место, где репрессировали сибиряков. Это каторжное место всей России, – объясняет Сергей Поздин. – А у нас в школе разве что про декабристов рассказывают. И дети не знают, что горе человеческое, оно вот, рядом было…
Сталинские репрессии остаются историей без покаяния и без прощения. Это одно из тех зеркал, в которые России неприятно смотреться – уж больно страшный получается лик. В Германии в концлагеря возят школьников, чтобы знали, как тонок слой человечности, как легко он сдувается и чем это оборачивается. Прививка получается болезненной – дети, говорят, заливаются слезами. Но, может, для того, чтобы оставаться людьми, нам всем не хватает именно этих слез?
О Руслановой
Одна из лагерных легенд о том, что в Чистюньлаге какое-то время отбывала срок знаменитая в советское время исполнительница народных песен Лидия Русланова. Ее муж, генерал Владимир Крюков, входил в ближайшее окружение маршала Жукова, которого Сталин в тот момент заподозрил в заговоре. Русланова была схвачена в сентябре 1948 года вслед за Крюковым. Судили ее по 58-й статье за антисоветскую пропаганду. Документальных данных о том, что она была в Чистюньке, нет. Более того, в книгах и публикациях о Руслановой говорится, что в лагерях она была всего три месяца – в Озерлаге (поселки Изыкан и Тайшет Иркутской области). Затем в 1950 году ее перевели во Владимир, где она оставалась вплоть до освобождения в 1953 году. "Есть люди, которые уверяют, что видели Русланову в нашем лагере своими глазами. По одним рассказам, она работала в теплице, по другим – пела для начальства, – говорит Поздин. – В те времена было в порядке вещей, когда начальник лагеря обращался с просьбой прислать в лагерь для выступлений кого-нибудь из артистов, которых в лагерях было множество. Могли из Чистюньки послать заявку и на Русланову? А почему нет..."
В издательстве «Новое литературное обозрение» вышла книга Александра Эткинда «Кривое горе: Память о непогребённых»: в ней известный историк, культуролог, профессор Европейского университета во Флоренции рассказывает о метаморфозах памяти после террора и ГУЛАГа, а также указывает на примеры работы горя в российской культуре — в фильмах, музыке, живописи, литературе. По просьбе The Village Алексей Павперов узнал у Александра Эткинда, как катастрофическое эхо прошлого влияет на современную жизнь и почему мы не можем от него избавиться.
В издательстве «Новое литературное обозрение» вышла книга Александра Эткинда «Кривое горе: Память о непогребённых»: в ней известный историк, культуролог, профессор Европейского университета во Флоренции рассказывает о метаморфозах памяти после террора и ГУЛАГа, а также указывает на примеры работы горя в российской культуре — в фильмах, музыке, живописи, литературе. По просьбе The Village Алексей Павперов узнал у Александра Эткинда, как катастрофическое эхо прошлого влияет на современную жизнь и почему мы не можем от него избавиться.
