«Вредительство». Как газетное клише стало статьей УК

Анна Козкина
Опубликовано на сайте Медиазона 17 февраля 2017 года


Иллюстрация: Аня Леонова / Медиазона

Парадокс, но статья «вредительство» появилась в Уголовном кодексе РСФСР только в 1960 году. Чтобы выносить приговоры «вредителям» во времена Большого террора, советским судам хватало различных составов 58-й статьи — и передовиц «Правды», разъяснявших разницу между «общими недостатками работы» и контрреволюционным преступлением.

Слово «вредитель», которое в СССР служило обиходным синонимом «врага народа», вошло в обличительный лексикон власти в конце 1920-х годов. Как пишет историк и антрополог Галина Орлова, еще в первой половине десятилетия оно обозначало исключительно насекомых или животных, наносящих урон сельскому хозяйству.

В начале 1925 года газета «Правда» во время кампании против частных собственников публикует очерк «Вредители»: «Много на селе вредителей, есть полевые, садовые, огородные, амбарные, но самые вредные и отвратительные — это вредители советской сельской общественности. Их можно встретить всюду: в кооперации, в рике (районном исполнительном комитете — МЗ), на базаре, на мельнице, на сходе. Всюду они — "свои люди" — мило улыбаются властям, говорят о своей любви и преданности советской власти и тут же крадут и разрушают советское имущество».

Описывали журналисты и «другую породу вредителей»: «Сидят они в риковских канцеляриях и точат... точат... в результате видим целое имущество расхищенным, видим бесхозяйственность и волокиту».
С этого момента неологизм все чаще мелькает в газетных заметках, но «вредительство» еще не расценивается как «угроза политическому строю» — пока это скорее проступок, злоупотребление.

В 1926 году в «Правде» появляется рубрика «Вредители кооперации». А 8 февраля 1928 года газета печатает статью «Мелкие вредители» — о нецелесообразном отпуске сельским кооперативом дефицитного сукна. Автор заметки рассуждает о том, как трудно отличить банальную бесхозяйственность от преступления, которое «порождается психологией работников, общими недостатками работы». Так постепенно «вредительство» становится криминальным — теперь это понятие подразумевает уже не случайную ошибку, а преступление.

Широкое распространение термины «вредители» и «вредительство» получают после Шахтинского дела. Корреспондент «Правды» Давид Заславский в первые дни судебного процесса, который начался 18 мая 1928 года, писал об обвиняемых инженерах треста «Донуголь» так: «Вредитель — это новое слово в советском словаре. Раньше такого слова не было. Вернее, этот термин применялся только к насекомым, птицам, портящим посевы. <...> Среди людей до сей поры такой профессии не было. Те люди, что причиняли вред, не были непременно вредителями. <…> Никогда не было такого вот упорного изо дня в день подтачивания, выедания, порчи орудий производства и хозяйственной организации… Сколько угодно было небрежения, лени, наплевательского отношения, но не вредительства».

Филолог Петр Червинский в своей книге «Негативно оценочные лексемы языка советской действительности» пишет, что Шахтинское дело возвело «вредительство» в ранг «официального советского юридического термина». Как замечает ученый, борьба с «вредителями» служила «средством создания и поддержки постоянного напряжения и неуверенности каждого, делая из него <...> послушный объект манипулирования». Дела против «вредителей» помогали властям объяснять «постоянные и слишком наглядные срывы, кризисы и неудачи» в экономике и, натравливая друг на друга рабочих и специалистов, не допускать появления независимых объединений на производстве.

Долгий путь в УК

Парадокс, но при Сталине в Уголовном кодексе РСФСР не было статьи о «вредительстве» — она появится в УК лишь в оттепельном 1960-м. А в годы Большого террора дела против «вредителей» возбуждались по принятой в 1926 году статье 58.7 — «противодействие нормальной деятельности госучреждений и предприятий или соответствующее использование их для разрушения и подрыва государственной промышленности, торговли и транспорта в контрреволюционных целях». Она была включена в главу «Контрреволюционные преступления» и предполагала расстрел и конфискацию всего имущества, а при смягчающих обстоятельствах — лишение свободы на срок не меньше пяти лет.

Вторая часть статьи 58.7 — саботаж, или сознательное неисполнение служебных обязанностей, заведомо небрежное их исполнение или осложнение излишней канцелярской волокитой; эти преступления наказывались лишением свободы на срок от шести месяцев.

После внесения поправок в июне 1927-го статья 58.7 стала почти идентичной по формулировке будущей статье «Вредительство» из УК 1960 года — «подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы, совершенный в контрреволюционных целях путем использования госучреждений и предприятий или противодействия их нормальной деятельности, в интересах бывших собственников или заинтересованных капиталистических организаций». Единственное существенное отличие — в статье 1960 года собственники и капиталисты уже не упоминались.
Среди других вариантов наказания статья 58.7 в редакции 1927 года предусматривала «объявление врагом трудящихся» и лишение гражданства с «изгнанием из пределов Союза ССР навсегда».

Кроме того, саботаж тогда же вывели в отдельную статью 58.14 УК, которая предполагала не меньше года лишения свободы с конфискацией имущества, а при «особо отягчающих обстоятельствах» — расстрел.
При этом сам термин «вредительство» впервые появился в УК лишь 11 лет спустя: в 1938-м, когда ВЦИК своим постановлением отредактировал статью 28, устанавливавшую возможные сроки лишения свободы. Нижнюю планку тогда повысили до года; верхнюю оставили прежней — десять лет. Однако «по делам о шпионаже, вредительстве и диверсионных актах (ст. ст. 58.1а, 58.6, 58.7 и 58.9 настоящего Кодекса)» поправка позволила назначать более длительные сроки: максимальный — 25 лет.

Однако самостоятельным составом «вредительство» стало только в Уголовном кодексе РСФСР от 1960 года — его описывала статья 69 из раздела «Особо опасные государственные преступления». Формулировка, как и было сказано, почти дословно повторяла статью 58.7 из предыдущего УК. Возможное наказание — лишение свободы на срок от восьми до 15 лет с конфискацией имущества или от двух до пяти лет ссылки.

Статья «вредительство» в Уголовном кодексе РСФСР пережила Советский Союз и действовала вплоть до 1996 года, когда в силу вступил уже российский УК.

«Вредители» в суде: Шахтинское дело и другие процессы

Первое громкое дело «вредителей» — Шахтинский процесс. 10 марта 1928 года в газете «Правда» вышло сообщение прокурора Верховного суда СССР: «На Северном Кавказе, в Шахтинском районе Донбасса, органами ОГПУ при полном содействии рабочих раскрыта контрреволюционная организация, поставившая себе целью дезорганизацию и разрушение каменноугольной промышленности этого района <…> Тщательный анализ многочисленных дезорганизующих промышленность явлений (пожары, взрывы, порча машин, завалы шахт) привел к обнаружению контрреволюционных преступников».

Утверждалось, что «руководящий центр» группы составили бывшие собственники и акционеры каменноугольных предприятий Донбасса, находящиеся за границей и связанные с агентами «германских промышленных фирм и польской контрразведкой».

В подпольной организации якобы состояли инженеры, техники и служащие, «многие из них были раньше агентами белой контрразведки». Следователи настаивали, что «ненужные затраты капитала», снижение качества продукции, затопления и взрывы на шахтах были результатом саботажа. «Закупалось за границей ненужное оборудование, иногда устарелые машины, иногда, наоборот, самые новейшие, применение которых заводами было невозможно по техническим условиям южноугольного района», — отмечал прокурор. Главной же задачей заговорщиков был «срыв всей промышленности» и ухудшение обороноспособности СССР.

Фигурантам дела предъявили обвинения по статьям 58.7 и 58.11 УК (организационная деятельность по подготовке государственных преступлений). В сообщении говорилось, что обвиняемые уже арестованы. При этом первые аресты прошли еще в июне 1927 года — через месяц после того, как в Шахтах начались волнения горняков.

Согласно документам из архива президента России, заместитель председателя ОГПУ Генрих Ягода доложил Сталину о раскрытии контрреволюционной организации в Шахтах 2 марта 1928 года.
Перед группой следователей, которые вели дело, поставили задачу любыми средствами добиться чистосердечных признаний и придать процессу «общегосударственный характер», пишут авторы сборника «Репрессированные геологи». Обвиняемых на трое суток и больше лишали сна, запугивали, обещая неприятности их родным; на допросах арестантам зачитывали текст будущих показаний, который им предстояло повторить в суде. В итоге некоторые из фигурантов дела признались в умышленном вредительстве, получении денег от зарубежных сообщников и рассказали о планах по переброске оружия из-за границы.

Судебные слушания начались 18 мая 1928 года. Верховный суд СССР под председательством ректора МГУ Андрея Вышинского рассматривал дело в Колонном зале Дома Союзов. Процесс был открытым и длился 41 день. На улицах шли демонстрации, участники которых требовали максимально сурового наказания для «вредителей».

Гособвинителями выступали Николай Крыленко и Григорий Рогинский; кроме того, в процессе участвовали 42 обвинителя от общественных организаций. Обвиняемыми по делу проходили 53 человека, их защищали 15 адвокатов. Большинство обвиняемых, 35 человек, были горными инженерами с дореволюционным образованием.
23 подсудимых отрицали вину, десять человек признали ее частично, остальные — признали полностью.

Суд приговорил 11 обвиняемых к расстрелу; шестерым высшую меру заменили лишением свободы на 10 лет. Четверо (двое из них — германские поданные) были освобождены, еще четверо получили условные сроки. Остальных приговорили к срокам от одного до 10 лет.

«Нельзя считать случайностью так называемое шахтинское дело. "Шахтинцы" сидят теперь во всех отраслях нашей промышленности, — говорил Сталин на пленуме ЦК в апреле 1929 года. — Многие из них выловлены, но далеко еще не все выловлены. <…> Буржуазное вредительство есть несомненный показатель того, что капиталистические элементы далеко еще не сложили оружия, что они накопляют силы для новых выступлений против Советской власти».

В конце 2000 года Генпрокуратура России реабилитировала всех осужденных по Шахтинскому делу: ведомство заключило, что аварии и затопления на шахтах были следствием послереволюционного упадка промышленности Донбасса.

Тем не менее, именно Шахтинский процесс сформировал стандарты уголовного преследования «вредителей». С 25 ноября по 7 декабря 1930 года в Москве слушалось дело Промпартии. Обвинителем по нему также выступал Крыленко, председательствовал — Вышинский. На скамье подсудимых на этот раз оказались восемь человек, в основном, ученые и технические специалисты — директор Теплотехнического института Леонид Рамзин, зампред производственного сектора Госплана Иван Калинников, инженер Всесоюзного текстильного синдиката Ксенофонт Синтин. В этот раз вину признали все фигуранты дела. По версии следствия, они пытались спровоцировать экономический кризис, который стал бы прелюдией к иностранному военному вторжению, а также в шпионаже и диверсионной работе по заданию Генштаба Франции.
Пятерых подсудимых тогда приговорили к расстрелу, но затем это наказание заменили сроками до 10 лет. Остальные фигуранты дела Промпартии получили по восемь лет лагерей.

В 1931-32 годах на советских электростанциях участились аварии — из строя выходили котлы, моторы, турбины и генераторы. Это стало поводом для еще одного дела «вредителей». Эксперты, привлеченные обвинением, утверждали, что поломки оборудования были результатом «преступной небрежности или прямого вредительства». 17 фигурантов дела — начальников нескольких электростанций, их подчиненных и сотрудников английской фирмы «Метрополитен-Виккерс», инженеры которой обслуживали станции — обвинили по четырем статьям, в том числе по 58.7 УК. Помимо вредительства им инкриминировали сбор секретных сведений военно-государственного значения и передачу их британцам. ВС приговорил троих подсудимых к 10 годам лагерей с конфискацией всего имущества. Двух британцев осудили на три и два года лишения свободы, еще трое отделались выдворением из СССР, один был оправдан. Остальные обвиняемые получили сроки от полутора до восьми лет лагерей; лишь один — гражданин СССР — был оправдан.

В марте 1930 года кампания против «вредителей» коснулась нефтяников — «Нефтяной бюллетень» вышел со статьей о невыполнении плана «Азнефтью» и вредительстве на предприятии. Вскоре были арестованы инженеры, руководившие нефтяной промышленностью Баку. Аресты продолжились и в 1931 году; в 1937-м как вредителей арестовали нескольких высокопоставленных чиновников — например, начальника Главного управления нефтяной промышленности Михаила Баринова.

В 1954 году по «вредительской» статье 58.7 осудили следователя Михаила Рюмина, который вел одиозное «дело врачей». Верховный суд признал его виновным в фальсификации материалов, «на основании которых были созданы провокационные дела и произведены необоснованные аресты ряда советских граждан, в том числе видных деятелей медицины».

«Как показали в суде свидетели, Рюмин, применяя запрещенные советским законом приемы следствия, принуждал арестованных оговаривать себя и других лиц в совершении тягчайших государственных преступлений — измене Родине, вредительстве, шпионаже», — писала «Правда» в июле 1954 года. Ввиду «особой опасности вредительской деятельности» Рюмина приговорили к расстрелу.

От «вредительства» к «шарашкам»

Осужденными по «вредительским» статьям чаще всего становились профессора и инженеры. В 1931 году коллегия ОГПУ по статье 58.7 и 58.11 УК (организация вредительства) осудила 50-летнего профессора Сельхозинститута Михаила Архангельского на пять лет лагерей; лишение свободы затем заменили высылкой в Сибирь.

В 1933 году по тем же статьям к расстрелу приговорили 50-летнего селекционера Зональной опытной станции зернового хозяйства, профессора Виктора Берга из Омска. Год и четыре месяца лагерей по статье 58.7 УК получил в 1930 году инженер Народного комиссариата путей сообщения Евгений Блиняк. Через два года в Казахстан сослали профессора Казанского государственного ветеринарного института Михаила Крылова, осужденного по статьям 58.7 и 58.11 УК. Все они позже были реабилитированы.

В 1989 году возглавляемая Александром Яковлевым Комиссия по реабилитации установила, что только за 1929-30 годы как «вредителей» в СССР осудили более 600 ученых и инженеров. Как отмечает «Мемориал», борьба с «вредительством» в первую очередь касалась высококвалифицированных специалистов — поэтому она стала главным источником кадров для «шарашек», где осужденные продолжали работать по специальности.

Свой последний приказ "основатель Магадана" Эдуард Берзин подписал 79 лет назад

Опубликовано на сайте MagadanMedia 3 декабря 2016 года

Через несколько недель его арестовали, а спустя восемь месяцев расстреляли

Первый директор "Дальстроя" Эдуард Берзин за день до своего отпуска, 3 декабря 1937 года, подписал приказ № 391 о назначении Карпа Павлова своим заместителем. На следующий день "основатель Магадана" отправился "на материк", чтобы провести свой заслуженный отдых и решить часть накопившихся дел. Буквально через 15 дней, 19 декабря (по некоторым данным 8 февраля 1938 года), недалеко от Москвы его арестовывают, как организатора и руководителя "Колымской антисоветской, шпионской, повстанческо-террористической, вредительской организации", сообщает ИА MagadanMedia.


Первый директор Дальстроя Эдуард Берзин за своим
рабочим столом.
Фото: Из архивов магаданцев

Последние дни Эдуарда Берзина

В Магадане по традиции каждый пароход встречали и провожали торжественно, 3 декабря для всех отъезжающих в отпуск был прощальный ужин, а на следующий день у борта "Феликса Дзержинского" гремел оркестр и произносились речи. Но когда Эдуард Петрович подошел к трапу, часовой потребовал документы.

Берзин спокойно достал бумаги и поблагодарил часового за хорошее несение службы. Возглас вохровца неприятно задел провожающих. Многим показалось тогда, что провожают они своего директора не в отпуск, а насовсем.

Писатель Михаил Белов в отрывках романа "Из моего времени" рассказывал:

В Москве поезд приехали встречать жена Берзина с сыном и дочерью. Состав медленно подошел к перрону. Открылась дверь вагона, спрыгнула на перрон проводница, а мужа не видно было. Из вагона вышел шофер Берзина Ян Круминь, жена бросилась к нему, он ответил по-латышски, что Эдуард Петрович задержан в Александрове. В это время в квартире Берзина шел обыск.

"Двое людей тщательно делали свое привычное дело. Эти люди собирали в чемодан альбом фотографий, фотоаппарат, фотографии времен гражданской войны. Исчезла и шашка с орденом Красного Знамени на эфесе — награда за разоблачение заговора Локкарта в 1918 году.

Эдуард Берзин со своей женой Эльзой.
Фото: Из архивов магаданцев

Поезд прибыл на станцию Александров. До Москвы оставалось еще 100 км. Но как только поезд остановился, в вагон вошли люди в форме НКВД. Берзину предъявили ордер на арест, подписанный наркомом Николаем Ежовым, потребовали снять орден Ленина, которым директор Дальстроя был награжден в 1935 году за освоение Колымы. Эдуард Петрович всегда носил награду на своей гимнастерке рядом со значком "Почетный чекист". Людям, пришедшим его арестовать, он спокойно сказал: "Лучше это сделайте вы сами".

И с него сорвали орден и значок. Арестованного доставили в Лефортовскую тюрьму. Берзина допрашивали работники наркомата. Ни одно обвинение не было доказано, а относились они к нему как к предателю, врагу народа. Семь с лишним месяцев физических страданий и душевных мучений…"

Лишить воинского звания и подвергнуть высшей мере наказания – расстрелу с конфискацией имущества. Приговор окончательный и в силу постановления ЦИК СССР от 1 декабря 1934 года подлежит немедленному исполнению.

Весной 38-го Эдуарда Берзина исключают из партии, а 1 августа за измену Родине, подрыв государственной промышленности, совершение террористических актов и организационную деятельность, направленную на свержение существующего строя, Военной коллегией Верховного суда СССР его приговаривают к высшей мере уголовного наказания. Через 20 минут его расстреляли. Труп куда-то утащили. Приговор исполнил Начальник 12-го отделения 1-го спецотдела НКВД СССР, лейтенант госбезопасности Шевелев. Позже выяснилось, что тело Берзина после расстрела было вывезено на окраину Москвы — на спецобъект "Коммунарка", где вместе с другими трупами расстрелянных сотрудниками НКВД сброшено в общую яму. Его останки в настоящее время находятся там.

В следственном деле № 16283 с пометкой "хранить вечно" зафиксированы последние слова Берзина перед казнью:

Партия и правительство поручили Дальстрою освоение Колымы. Дальстроевцы не жалели сил и здоровья, чтобы выполнить задание. Не обошлось, конечно, без ошибок и недостатков, но за это дают выговор по службе, а не расстрел.

Дом Эдуарда Берзина в Магадане.
Тогда улица Берзина, ныне – часть проспекта Карла Маркса.
Фото: Из архива Александра Глущенко

Магаданский историк Давид Райзман писал о том, как было сфабриковано "дело Берзина" и Колымской антисоветской повстанческой организации: "По поручению органов НКВД некто Семенов, бывший профессор обществоведения из Ростова-на-Дону, осужденный за троцкизм, стал автором этого "дела", в котором он обосновывает обвинения Берзина в том, что с его ведома пароходами отправляли золото для финансирования контрреволюционной деятельности, создания повстанческой армии с целью отторжения Северо-Востока России в пользу Японии".


После ареста Берзина магаданские партийцы
в срочном порядке собрали общественность
и переименовали улицу Берзина в улицу Сталина.
Фото: Из архива Александра Глущенко

Берзинский пряник для заключенных

Гуманное отношение Эдуарда Берзина к заключенным тоже было расценено как вредительский шаг. Одно из предъявленных обвинений гласило: "Нарушение минимальных основ лагерного режима, установление одинаковой платы з/к и вольнонаемным и целый ряд вопиющих нарушений привели к разложению лагеря и срыву трудовых навыков и норм".

Известный писатель Варлам Шаламов не раз упоминал в своих произведениях директора "Дальстроя": "Первый колымский начальник с правами высшей партийной, советской и профсоюзной власти в крае, зачинатель Колымы, расстрелянный в 1938 году и в 1956 году реабилитированный, бывший секретарь Дзержинского, бывший командир дивизии латышских стрелков, разоблачивший знаменитый заговор Локкарта, – Эдуард Петрович Берзин пытался, и весьма успешно, разрешить проблему колонизации сурового края и одновременно проблемы "перековки" и изоляции. Зачеты, позволявшие вернуться через два-три года десятилетникам. Отличное питание, одежда, рабочий день зимой 4–6 часов, летом – 10 часов, колоссальные заработки для заключенных, позволяющие им помогать семьям и возвращаться после срока на материк обеспеченными людьми".

"Заключенные стали первыми героями легендарной в истории Колымы зимней тракторной переброски грузов через перевалы в 1934 году при морозе свыше 55 градусов. Оказалось, обиженный горемыка-мужик тоже способен на подвиг. Директор Дальстроя моментально выписывал им освобождение за этот подвиг, несмотря на то, сколько им оставалось еще сидеть.

То же самое – мгновенное освобождение – распространялось на заключенных, выполнявших в сезон норму на 200%. Система Берзина была гуманной, системой "пряника без кнута".

Вольнонаемные на Колыме закреплялись с большим трудом, не выдержав тяжелых условий, уезжали. Способен работать был только зек. Берзин понимал это и старался, как мог, поощрять "колымармейцев" (как он их называл). По зарплате они приравнивались к вольнонаемным, и получали по 800–1500 рублей, отправляя большую часть денег на материк (средняя зарплата в стране была 250–300 рублей). Система зачетов, когда можно было значительно скостить свой срок, сохранялась, и это было мощнейшим стимулом. При этом рабочий день летом был 10 часов в день, в декабре –6 часов, в январе-феврале – 4 часа", – вспоминал Варлам Шаламов.

"Я обеспечил вам нормальную жизнь, вы должны обеспечить мне план"

В 1929 году Эдуард Берзин оказался на хозяйственной должности. Возглавил строительство целлюлозно-бумажного комбината на Северном Урале. Именно там, на Вишере, им был впервые использован хозрасчет в работе с заключенными, опыт которого позже успешно применялся и на Колыме.

В Вишерлаге Берзин выстроил отличную инфраструктуру, которой тогда не могли похвастаться даже города на воле. Варлам Шаламов вспоминал:

"Принимать новый лагерь летом 1930 года прибыл из ОГПУ Берман. Лагерная зона, новенькая, "с иголочки", блестела. Каждая проволока колючая на солнце блестела, сияла, слепила глаза. 40 бараков — соловецкий стандарт 20-х годов, по 250 мест в каждом на сплошных нарах в два этажа. Баня с асфальтовым полом на 600 шаек с горячей и холодной водой. Клуб с кинобудкой и большой сценой. Превосходная новенькая дезкамера. Конюшня на 300 лошадей".

Легендарный пароход "Сахалин".
Фото: Из архивов магаданцев

С 1930 года концлагеря превратились в тресты. ГПУ заказало и получило для зеков валенки, ботинки, сапоги, бушлаты, фуфайки, ватные брюки, гимнастерки, шапки, рукавицы и даже накомарники.

Такая "перестройка" лагерной системы ОГПУ не замедлила сказаться на результатах строительства. Химкомбинат на Вишере трудом зеков был сдан за полтора года вместо двух. "Я обеспечил вам нормальную жизнь, вы должны обеспечить мне план", — говорил заключенным Берзин. Подсчеты экономистов показали, что производительность труда заключенных была на 70% выше, чем у вольных. В бригадах зеков в два раза было меньше производственного травматизма и аварийных ситуаций.

"Система Берзина" доказала свою эффективность, и Сталин распространил ее на все лагеря, которые были созданы при больших стройках.

В ноябре 1931 года был организован государственный трест "Дальстрой", руководство которого прибыло в Нагаево в марте 1932 года на пароходе "Сахалин" вместе с вольнонаемными и заключенными специалистами с Вишеры.

Эдуард Берзин на борту парохода "Сахалин"
со стрелками военизированной охраны следует
к новому месту службы – на Колыму.
Фото: Из архивов магаданцев

Страна остро нуждалась в валюте на индустриализацию — золоте, которого много было на Дальнем Севере. Сталин здраво рассудил, что только "система Берзина" способна в экстремальных условиях Колымы дать быстрый результат. С 1933 по 1937 год численность зеков там выросла с 27 тысяч до 80 тысяч.

На плечи Эдуарда Берзина легла колоссальная нагрузка: освоение Колымы начиналось с нуля, создавались прииски, прокладывалась Колымская трасса, строились горняцкие поселки и город Магадан. Все это время он не имел заместителя. Производство росло, расширялось, и директор "Дальстроя" почти не знал выходных.

Стройку в поселке Нагаево Эдуард Берзин
контролировал лично.
Фото: Из архивов магаданцев

На своей машине даже в 50-градусные морозы выезжал на горные предприятия. Не раз случалось, что отказывала спина, и Эдуарда Петровича приносили домой врачи на носилках. Местные врачи лечили как могли, и он никогда не долечивался – лишь бы быстрее подняться да работать. Дальстрой из года в год удваивал золотодобычу. В 1937 году золотодобытчики Колымы тоже дали два годовых плана (было добыто 51,4 тонны золота — на 80 тысяч заключенных). С трудовой победой дальстроевцев поздравил Сталин.

"Ровно 5 лет, 10 месяцев и 15 дней было у Эдуарда Петровича на то, чтобы заложить город, построить первые причалы морского порта, промышленные предприятия, электростанцию, — пишет ягоднинский исследователь истории Иван Паникаров в книге "Колымский ГУЛАГ в 30-е годы". — При нем открылись первая школа и школы-интернаты для детей местного населения, библиотека, появились киноустановки в двух добротных клубах из рубленого леса для показа немых, а потом и звуковых фильмов. Уже в год его приезда в системе Управления Северо-Восточных исправительно-трудовых лагерей (УСВИТЛа) был создан небольшой театральный коллектив, с которого началась история Магаданского государственного музыкально-драматического театра. В центре будущего Магадана, по указанию Эдуарда Петровича, оставили нетронутым огромный таежный массив, чтобы превратить его в городской парк культуры и отдыха. Глядя сегодня на фотографии 30-х годов, с удивлением узнаешь в старых просеках парка современные асфальтовые дорожки, остатки строений тех лет и испытываешь чувство огромной благодарности к людям, которые еще в те страшные годы думали о нас… А через два года после приезда первого директора Дальстроя Колыма стала ведущим валютным цехом страны!"

Давид Райзман писал:

Берзин был сыном советской эпохи. Он верно служил партии большевиков и советской власти. И в беззакониях, творящихся в стране, в том числе на Колыме, также замешан, как и руководители ВКПб и СССР. В этом его личная трагедия. Все же, объективно оценивая заслуги Эдуарда Берзина в освоении некогда пустынной окраины, в превращении ее в промышленный район России, надо хранить о нем память.



Дом Эдуарда Берзина.
Фото: Из архива Александра Глущенко

Лишь в 1956 году Эдуарда Берзина реабилитировали. В 1961 году прииск Верхний Ат-Урях на Колыме переименовали в прииск имени Берзина. В Магадане его именем назвали улицу на 31-м квартале, в 1988 году там же на здании школы № 15 появилась мемориальная доска в честь первого директора Дальстроя. И как дань уважения одному из руководителей строительства будущего города Магадана перед зданием мэрии города в 1989 году был установлен бюст Эдуарду Берзину.

Две пули на память

Ярослав Шимов
Опубликовано на сайте "Радио Свобода" 24 августа 2016 года

Сталин (слева) и соратники: Алексей Рыков, Григорий Зиновьев и Николай Бухарин. Все трое были расстреляны в 1936-38 годах

"Почти все бывшие вожди СССР оказываются наймитами капитала и прислужниками гестапо"

Перед расстрелом Зиновьев, бывший вождь Коминтерна, "партийный царь" Ленинграда, а до этого – сосед Ленина по вошедшему в большевистскую мифологию шалашу в Разливе, утратил человеческий облик. Он рыдал, выл, порывался целовать палачам сапоги, умоляя о пощаде. Был не в состоянии идти, так что к месту казни его дотащили, как мешок. Второй наиболее именитый из 16 казненных в ту ночь, Лев Каменев, вопреки мягкой профессорской внешности, держался стойко и с легкой брезгливостью сказал Зиновьеву: "Перестаньте, Григорий. Умрем достойно". Их расстреляли ровно 80 лет назад – в ночь на 25 августа 1936 года.

Пули, которыми были убиты два видных большевика, в качестве своего рода сувениров хранил у себя шеф НКВД Генрих Ягода. Когда через полтора года пришел его черед идти к расстрельной стенке, пули перекочевали к его преемнику Николаю Ежову, расстрелянному, в свою очередь, еще два года спустя. Пули, которыми были убиты сами Ягода и Ежов, не сохранились: возможно, следующий обитатель главного кабинета на Лубянке, Лаврентий Берия, считал дурной приметой коллекционирование подобных сувениров. (Что, как известно, не уберегло от пули его самого.)

Так выглядел политический менеджмент в исполнении Сталина: в середине 1930-х, по его мнению, пришла пора не просто сменить поколение партийных вождей-бюрократов, но и дать ясно понять советским гражданам, что хозяин в стране один, а любое инакомыслие и даже намек на него будет караться самым беспощадным образом. Именно для этого в качестве обвиняемых на первом из трех крупнейших политических процессов, прошедших в Москве в 1936-38 годах, предстала группа старых большевиков во главе с Зиновьевым и Каменевым – людей, чьи заслуги перед советским режимом еще за 10 лет до этого никем не подвергались сомнению.

О причинах так называемого Первого московского процесса, о том, как происходит смена политических поколений при диктатуре, и о логике репрессий вчера и сегодня мы беседуем с историком, специалистом по сталинскому террору, сотрудником Международного общества "Мемориал" Никитой Петровым.

– Давайте начнем с обстановки на момент начала Первого московского процесса. Он проходит уже после убийства Кирова, которое случилось в конце 1934 года. То есть машина террора к 1936 году уже набрала определенные обороты. Те люди, которые попали под удар в 1936-м, – это была прежняя, 1920-х годов, внутрипартийная оппозиция, в основном так называемая "левая", сторонники Троцкого и Зиновьева. В середине 30-х она что-то собой политически еще представляла или это были давно сдавшиеся люди, и то, что их привлекли к суду и с ними расправились, – это была чистой воды логика диктатуры, и за этим не стояло никакой реальной политической борьбы?

– Это можно назвать завершением политической борьбы. Потому что если посмотреть состав выведенных на процесс представителей оппозиции, и зиновьевской, и троцкистской, то мы увидим, что часть из них уже к тому времени сидела и имела приговоры за так называемую "моральную ответственность" за убийство Кирова. То есть был уже пропагандистский непреложный постулат, что Кирова убили зиновьевцы, и на этом базировалось все обвинение. Конечно, для политической борьбы это уже не имело никакого значения, потому что и Зиновьев, и Каменев имели приговоры к тому времени на 10 лет, они и так бы сидели и не вышли. Но в данном случае процесс нужен был по идеологическим соображениям. Сталину важно было не только расправиться с оппозицией, но и показать, что вообще все те, кто когда-то выступал против него, они не по идейным соображениям выступали, а на самом деле всегда были злейшими врагами советской власти, более того, готовили террор. Ведь их обвинили не только в том, что они убили Кирова, но и в том, то они готовили террористические акты против Сталина, Ворошилова, Жданова, Кагановича, Орджоникидзе, Косиора и Постышева. (Два последних деятеля, в свою очередь, будут репрессированы и расстреляны в 1938-39 годах. – РС).

Григорий Зиновьев после ареста в 1934 году. Фото из архива НКВД

То есть в данном случае нужно было показать, что оппозиция вела борьбу не только против руководства ВКП(б), а борьбу против Советского Союза как такового. Сталин, когда процесс уже закончился, был недоволен тем, как его ход освещали в печати. Он говорил, что газета "Правда" в освещении процесса провалилась, она изобразила дело, дескать, так, что были какие-то плохие люди, которые боролись против хороших людей, находящихся в руководстве. На самом деле ничего подобного: борьба против Сталина и других, писал сам Сталин, является борьбой против СССР. Итак, речь шла о введении некоего общего единомыслия: если ты против Сталина, значит, ты против СССР. Вот эта связка тогда восторжествовала. Для этого, собственно говоря, и делалось шоу, которое называлось "процессом троцкистско-зиновьевского террористического центра". Оно открылось 19 августа 1936 года и завершилось 24-го.

– Часто, анализируя историю различных авторитарных и диктаторских режимов, говорят о борьбе разных группировок внутри самой системы. Выражаясь современным политическим жаргоном, "борьба кремлевских башен". Можно ли говорить об отсутствии единства в окружении Сталина? Я встречал некоторые свидетельства о том, что даже Ягода незадолго до 1936 года в каком-то частном разговоре заявил, мол, что-то многовато расстреливаем, наверное, надо это дело сворачивать. Была ли тогда "борьба башен" внутри сталинской системы или там был гранит, монолит?

– Нет, я не хочу сказать про гранит и монолит, но всегда противоречия в сталинской верхушке советологами или людьми, которые пишут политическую историю, преувеличивались или сознательно педалировались только для того, чтобы поинтереснее каким-то образом описать эту историю. Да, Ягода действительно был не способен сделать некий качественный шаг, сказать, что он готов выполнять любые распоряжения Сталина, даже те, которые противоречат его внутренним убеждениям. Тем не менее Первый московский процесс подготовил Ягода, именно при Ягоде этот процесс состоялся и приговор был приведен в исполнение. Это был первый расстрел вождей революции. Если до этого общество проглотило саму идею, что Зиновьев и Каменев якобы организовали убийство Кирова по распоряжению Троцкого из-за границы, то теперь общество проглотило и то, что эти люди, бывшие лидеры большевиков, соратники Ленина, были приговорены к расстрелу и казнены. Всё, с этого момента начинается то, что образно привыкли описывать выражением "революция пожирает своих детей". На уровне политбюро никто не ставил под сомнение – может быть, внутри сомневался, но публично не поставил под сомнение, – сам факт, что убийство Кирова было совершено зиновьевцами. А это главная выдумка, на которой, как на трех китах, стоит вся остальная система сталинского Большого террора. Вырастает из этого ложного постулата все остальное. Тот же Бухарин, который оправдывается на пленуме ЦК после расстрела Каменева и Зиновьева, когда ему самому уже грозят обвинения, тоже не ставит под сомнение главный постулат: то, что Зиновьев и Каменев ответственны за убийство Кирова, что именно они это организовали. Если читать приговор по процессу "троцкистско-зиновьевского террористического центра" – это абсолютное пустословие и голословные обвинения в том, что они готовили покушения. Но никаких фактов подготовки этих покушений вообще не приводится, только признания обвиняемых. Эти признания не вызывали у членов политбюро сомнений, хотя, может быть, внутри, как я уже говорил, кто-то и понимал, что это чушь. Но все-таки все они приняли эти правила игры.

Никита Петров

​– Если брать логику поведения или мышления самого Сталина: насколько он был рационален? Можно ли говорить, что он рассчитывал тем самым, начав физическое истребление бывших соратников, сменить поколение в партийном руководстве, привести туда более молодых, более лояльных людей? То есть речь идет о том же – просто в более брутальной форме, – что мы наблюдаем и в других авторитарных режимах, включая нынешний российский?

– Прежде всего было удовлетворено чувство мщения у самого Сталина, потому что ему нравилось именно таким образом расправляться со своими бывшими соратниками. Именно убивать. Мы же прекрасно понимаем, что, если нужно просто сменить поколение в правящей верхушке, в этом нет никакой проблемы: отправляют старых на пенсию и принимают на работу новых. Тем более что старых можно политически дискредитировать. Но ведь их дискредитируют непомерно – до такой степени, что изображают убийцами, наймитами международного капитала, что является полным абсурдом. Ведь на самом деле нет ничего большего, что подрывало бы идею самой социалистической страны, советской страны, как то, что почти все ее бывшие вожди оказываются наемниками капитала и прислужниками гестапо – на этом процессе говорилось, что по заданию гестапо были в СССР переброшены террористы и так далее. То есть ничего рационального здесь как раз нет, а есть, наоборот, тот инквизиторский посыл, который базируется на сталинской идее: показать, что враги всегда были врагами, никогда они не могли быть чем-то положительным, не может у них быть заслуг перед революцией. Он выстраивал ту хрестоматийную схему, которая в 1938 году вошла в "Краткий курс истории ВКП(б)".

​– А вот феномен самооговора подсудимых, которые возводят на себя напраслину, абсолютно, выступая на процессе, со всем соглашаются, все обвинения подтверждают, – это только следствие тех мучений, которым они подвергались на следствии, или там есть какой-то другой политический, психологический слой? Потому что это одна из самых больших загадок, сопровождающих сталинские процессы.

– Да нет, никаких загадок нет. Дело в том, что по каждому из этих процессов в 1956 году КГБ составил большую обширную справку, где показывался механизм подготовки процесса и воздействия на подсудимых. Когда мы это читаем, когда понимаем, какие им давались посулы, какие сыпались угрозы, то видим, что Артур Кестлер в романе "Слепящая тьма" изобразил этот психологический момент абсолютно точно. Их, конечно же, обманули, и Зиновьева, и Каменева, каждому из них говорили, что их не расстреляют, просто нужно для дела революции изобразить, что любая оппозиция – это всегда прямые ставленники капитала. Вот в эту игру с ними играли. Это доказанные факты, это есть в тех реабилитационных определениях, которые публиковались в годы перестройки, и в тех записках, которые были поданы Хрущеву и руководству ЦК КПСС в 1956 году. Другое дело, что тогда Хрущев и его соратники не решились реабилитировать всех, понимая, что ни Зиновьев, ни Каменев, ни другие подсудимые, которые были выведены на процесс, в убийстве Кирова не виновны, виновен был только Леонид Николаев, но у него были отдельные, свои собственные мотивы.

Троцкий, Ленин и Каменев на параде Красной армии в 1920 году

​– Вопрос более общего плана: если смотреть на режимы авторитарного или диктаторского характера, то, если начинается разгул репрессий, что мы наблюдаем на протяжении всей второй половины 30-х годов, насколько в этом случае сама система способна ими управлять? Насколько это подконтрольный власти процесс? Может быть, иногда власть и сама хотела бы остановиться, да не в состоянии прекратить то, что сама инициировала?

– Множество документов, давно рассекреченных и опубликованных, показывают, как начался террор по команде Сталина. Я имею в виду те массовые операции НКВД, которые начались в августе 1937 года. Был сначала июльский приказ 00447, был приказ по немцам, был приказ по полякам от начала августа, календарно уже в августе 1937 года эти операции пошли абсолютно управляемые. По кулацкой операции были лимиты, которые утверждались на уровне политбюро, на уровне наркома внутренних дел, по так называемым национальным операциям, здесь тоже шло все с контролем политбюро. И цифровые выкладки в 1938 году контролировались. То есть в каком-то смысле говорить о стихийности можно, когда мы говорим, например, об исключении из партии. Какая-то вакханалия, истерия на уровне низовых партийных организаций была, скажем, тот же Постышев, позакрывавший райкомы, за это его и выгнали из кандидатов в члены политбюро. Но в целом процесс как начался по команде из Кремля, так и четко закончился по команде из Кремля в ноябре 1938 года. Те полтора миллиона человек, арестованных за эти 15 месяцев, и почти 700 тысяч расстрелянных – это абсолютно точная вина сталинского политбюро и лично Сталина.

– В итоге к какому изменению самой советской системы привели чистки середины 30-х годов, помимо, естественно, человеческих жертв и тех трагедий, которые были порождены этим террором? Сам режим изменился каким-то образом или же прошла чистка, но суть системы осталась той же самой?

– Большой террор сделал страну качественно другой. Это, во-первых, окончательное утверждение официального единомыслия. То есть все, разных мнений у советских граждан быть не может. Мнение по тем или иным политическим вопросам должно быть одно, иное мнение – это уже значит, что ты выступаешь против Советского Союза, против существующего строя. Отсюда – понимание у населения, что ничего лишнего говорить вообще нельзя, потому что это может стоить жизни. Это совершенно иное моральное состояние, не расслабленная эйфория, а пребывание в постоянной маниакальной зависимости от директив сверху и одновременно в тревожной мнительности. То есть та самая мобилизационная модель единомыслия. Очень долго последствия Большого террора сказывались в советской стране, они сказываются и по сей день, когда люди вдруг ни с того ни с сего вспоминают: а вот это "не телефонный разговор". Мы видим постоянное возвращение этих практик на уровне бытового сознания. Вот этот страх, который был тогда посеян, очень долго жил и очень долго держал советское общество в тисках – даже тогда, когда репрессии не были уже столь значительными, как в годы Большого террора. При Брежневе или Андропове тоже арестовывали за инакомыслие, но это были десятки людей. Однако остальные всё понимали, запугивания было достаточно, потому что прививка Большого террора действовала. Люди понимали, что можно, а чего нельзя.

Весна на Угрешской улице

Юрий Борисёнок (кандидат исторических наук)
Олег Мозохин (доктор исторических наук)
Опубликовано на сайте газеты "Российская газета" 02 марта 2016 года

Как в 1930-е искали злоумышленников в советской химической промышленности

Плакат на актуальную тему художника В. Дени. Трубка Сталина. 1930 .

Инициированная Политбюро ЦК ВКП(б) и лично И.В. Сталиным масштабная и продолжительная кампания по борьбе с вредительством органически вросла в советскую действительность второй половины 1920-х - 1930-х годов. Фабрикуемые судебные процессы преследовали нехитрую цель: репрессируя одних, через страх отмобилизовать оставшихся на своих рабочих местах и таким способом стимулировать развитие советской экономики, реальное состояние которой было весьма далеко от победных рапортов, раздававшихся с высоких трибун и с газетных страниц. Мифология вредительства была предельно проста и крайне удобна для власти - все проблемы можно было списать на вредителей и их непременных спутников - шпионов и диверсантов.

Под вредительство с необычайной легкостью подводили и обычные для социалистической индустрии небрежность и халатность, и отдельные весьма немногочисленные "злые происки врагов". Благодаря публикации рассекреченных документов механизмы фальсификации вредительских судилищ, начиная с самых известных из них - "Шахтинского дела" и процесса "Промпартии", - выявлены подробно и обстоятельно. Вышедшая в свет в конце 2014 г. двухтомная публикация документов значительно расширила представления о "борьбе с вредительством" в различных отраслях советской промышленности1. Недавно рассекреченные документы архива президента РФ добавляют новых красок в картину разоблачения и наказания неугодных советской власти "спецов".

Далеко не всегда чекистам удавалось сколотить сколько-нибудь удовлетворительные обвинения во вредительстве даже в бумагах, отсылавшихся для прочтения "вождю народов". Только в кино - например, в известной картине Александра Мачерета по сценарию Юрия Олеши "Ошибка инженера Кочина" (1939) прозорливый сотрудник органов Ларцев, в роли которого снялся обаятельный Михаил Жаров, лихо выводил на чистую воду всех вредителей и диверсантов, в том числе и шпионку с крепким телом Лебедеву, сыгранную Любовью Орловой. На практике особенно натужно давались не шибко грамотным в те годы следователям наукоемкие отрасли - такие как химическая промышленность.

22 марта 1933 г. только что назначенный на должность зампреда ОГПУ Яков Агранов бойко рапортовал Сталину о том, что "агентурным путем раскрыта и ликвидируется к[онтр]р[еволюционная] фашистская, вредительская организация среди инженерно-технических работников Угрешского химзавода, возглавлявшаяся начальником проектного отдела завода инженером Мовчаном С.Д."2. Полномочное представительство ОГПУ по Московской области, которым Агранов руководил до своего повышения, выявило 22 участника опаснейшего с виду заговора: "Организация ставила своей задачей свержение советской власти путем вооруженного восстания и иностранной военной интервенции и установление фашистской диктатуры по типу итальянского и германского фашизма. На совещаниях руководящего ядра организации обсуждался вопрос о создании фашистской организации, которую предполагалось назвать "Российской Национальной Народной Партией". [...] Деятельность группы направлялась и руководилась центром, в состав которого входили инженеры Всехимпрома - Горденин, Левинсон, Афанасьев и Зак. Этим центром были созданы аналогичные фашистские ячейки и на Чернореченском, Бобриковском и Воскресенском химкомбинатах"3.

На дворе начало весны 1933-го, Гитлер только что пришел к власти в Германии, и намерения угрешских вредителей в показаниях Сергея Дмитриевича Мовчана, 1901 г. рождения, из харьковских крестьян, образование всего лишь среднетехническое, выглядели настолько зловеще, что "кремлевский горец" подчеркнул то место, где речь шла о покушении на него самого: "Одним из наиболее действенных методов борьбы с соввластью я считал применение индивидуального террора в отношении виднейших руководителей Компартии и, в частности, организацию теракта в отношении Сталина"4.

Политики вплоть до якобы замышлявшейся безвестными подмосковными химиками "организации вооруженного восстания, подкрепленного интервенцией" с целью "установления в России фашистской диктатуры"5 в показаниях вредителя Мовчана чрезмерно много - видать, "агентурным путем" удалось выведать прежде всего антисоветские разговоры, а уж из них потом наспех слепили расстрельное дело. Но нарисованная тем же Мовчаном картина реальных "вредительских" действий на Угрешском химзаводе (ныне на Угрешской улице в черте Москвы, тогда - в пределах Московской области) ничего "фашистского" не содержит и близко.

Даже на случай начала путча потенциальные убийцы товарища Сталина всего лишь обсуждали "вопрос об остановке завода [...], было решено: в случае начала переворота внутри страны или интервенции взорвать умформерное отделение и камеры "Бакмана"6. Тут даже элементарной логики не просматривается - зачем нужны взрывы на второстепенном предприятии, если переворот с интервенцией уже начались?

А дальше за вредительство выдавалась обычная безалаберность довоенного производства, да еще укрытая за терминами, употребление которых стоило чекистам изрядных усилий. В показаниях Мовчана от 11 марта 1933 г. читаем: "В отношении вредительства было решено: поддерживать существующие неполадки завода, производить задержку работ завода и принимать все меры к срыву производственной программы завода"7. Но уже 16 марта тот же подследственный заявил, что даже в этом, совершенно невинном по сравнению с "фашистской диктатурой" направлении не было сделано практически ничего, ибо вместо "организованного вредительства" постановили: "на первое время в целях маскировки целесообразно ограничиться тем, что пассивно относиться к существующим неполадкам на заводе и задержке ремонта, производимого механическим цехом"8.

Следом Мовчан приводил целый список мелких вредительских деяний, которые не тянут не то что на расстрельную статью, но и, скорее всего, на наказание в виде несоответствия занимаемой должности. Сам допрашиваемый каялся, к примеру, в том, что "сорван пуск блоков "Х" и "Ж" умышленным пуском мною чертежей в работу с явными ошибками"9. Вряд ли и производивший допрос чекист Столяров понимал вредительскую сущность такого, например, деяния: "С ведома технорука инж. Галковича и нач. бл. "Э" инж. Соловьева на электролитические ванны "Кребс" нередко подавался рассол, не отстоявшийся и не отфильтрованный, т.е. не чистый, под предлогом невозможности создать запас чистого рассола из затвердевшей на складе соли"10.

По всему выходило, что испортить большевикам обедни эти вражеские ухищрения были не в состоянии, и большого публичного процесса угрешских химиков устраивать не стали. Инженер Мовчан, впрочем, пополнил список жертв политических репрессий.

Новый Мирбах явился

15 июня 1933 г. другой зампред ОГПУ, Г.Е. Прокофьев, вместе со своим товарищем по Киевскому университету, начальником Экономического управления (ЭКУ) того же ведомства Л.Г. Мироновым, сообщили Сталину о раскрытии в химпроме другой "контрреволюционной вредительской и диверсионной организации". По состоянию на 1 июня в Москве, Кинешме и в Рубежном (УССР) было арестовано "25 работников химической промышленности, из них: инженеров - 14, техников - 1, других специалистов - 3 и мастеров из бывших кулаков - 7"11. Любопытно, что бывший анархо-коммунист Прокофьев и бывший бундовец Миронов не стали делать этих вредителей "фашистами", несмотря на то что действовали они якобы "по заданиям" германского химического концерна "ИГ Фарбениндустри".

Следователи ОГПУ не разбирались в химических технологиях, поэтому их аргументы в поисках вредителей были дилетантскими, но оттого не менее убийственными. Фото: Родина

Организацию обнаружили по вполне конкретному поводу - 17 ноября 1932 г. на заводе им. Ворошилова в НИОПИК (Научно-исследовательский институт полупродуктов и красителей) произошел взрыв опытной установки резиновых ускорителей, в результате которого погибли 4 и тяжело ранены 3 человека. Из расследования ЭКУ ОГПУ получился изобилующий крутыми поворотами сюжета детектив на производственную тему с элементами откровенно ненаучной фантастики. Ответ на главный вопрос, почему стал возможен взрыв на важном для обороны страны химическом предприятии, прятал концы в воду: инцидент объявили диверсией, произведенной "по прямому заданию представителя фирмы "И.Г." - Мирбаха (ныне выехал в Берлин)"12. Получалось, что главный диверсант со знакомой после покушения левых эсеров на германского посла (6 июля 1918 г.) фамилией скрылся, а его пособников чекисты почему-то выявлять не поспешили, сосредоточившись на куда более мелком вредительстве на трех химкомбинатах и попутно, похоже, зацепивших экономический шпионаж немцев, но без цели диверсии.

Из многостраничных приложений к записке взору Сталина открывалась довольно сумбурная картина: показания Ивана Ивановича Лосева, бывшего заведующего планово-техническим отделом НИОПИК, отразили движение, скорее всего, реальных денег в сумме 12 и 9,5 тысячи рублей, полученных из германского посольства за сведения о советском химпроме, в особенности о заводе в Кинешме13. Но при этом Лосев раскаивался и в том, что диверсии и вредительство финансировались немцами, причем почему-то постфактум и без проверки сообщенных данных.

Масштаб же проплаченных злодеяний был явно мелок - утомительные даже для любознательного вождя описания аварий химического оборудования с терминами типа альфанафтиламин и эпизоды откровенного ротозейства, к примеру, на Кинешемском химзаводе: "Проведенная электриком Соловьевым по заданию главного механика затяжка с переменой мотора в нитровальном цеху приводила к недостаточно интенсивной работе вентиляционной системы цеха, что увеличивало случаи отравления в цеху, особенно в жаркое время"14. А на Дорогомиловском химкомбинате им. Фрунзе в корпусе N 11 3 февраля 1933 г. в аппарате системы Фредеркинг была обнаружена гайка в коробке шестерни, "что привело к повреждению подшипника и остановке аппарата на ремонт". Сталина убеждали в том, что случившееся "могло быть следствием умышленного подкидывания ее (гайки. - Авт.) с целью порчи и выведения из строя важнейшего аппарата корпуса"15.

Большого процесса не стали устраивать и после записки Прокофьева и Миронова - иначе пришлось бы публично доказывать, что немцы, которые сами же и поставляли химическое оборудование, устраивали на нем же диверсии вплоть до подбрасывания гаек и "обреза болтов при действии мешалки".

"Разве Бродов не арестован?"

Если в 1933 г. выявление вредителей на химических производствах было делом хлопотным и утомительным, то уже в 1935м и тем более в 1937м дела "химических диверсантов" состряпывались без излишней оглядки на тонкости технологического процесса. 4 декабря 1935 г. Г.Е. Прокофьев сообщал Сталину о выявлении группы диверсантов из четырех бывших членов ВКП(б), собиравшихся с помощью динамита взорвать парокотельную установку азотно-тукового комбината в Горловке. Два мастера (Фома Шаврин и Иван Винокур), механик Николай Щадных и старший экономист Николай Добычин (он "дважды исключался из партии за пьянство и разложение") составили преступную группу, которая собиралась на квартире у Шаврина, "пьянствовала там, вела антисоветские разговоры и за саботаж в работе комбината была уволена"16. Озлобившись против партии, горловские вредители планировали проникнуть на комбинат в пустом товарном вагоне, заложить 20 кг динамита и получить от Щадных 5 тысяч рублей.

Любопытно, что иностранные разведки в этом сообщении не фигурируют. А вот в 1937 г. для ареста и расстрельного приговора для работников химической отрасли не требовалось и такой незатейливой легенды. 25 августа 1937 г. неутомимый прокурор А.Я. Вышинский рапортует Сталину и В.М. Молотову в старорежимной стилистике: "Доношу, что 20-го сего августа военным трибуналом Ленинградского военного округа рассмотрены дела диверсантов-террористов, орудовавших на заводах химической промышленности. Военным трибуналом приговорены к расстрелу:

1. Федоров В.А. - бывш. технический директор з-да N 52.

2. Лысенко Г.В. - б. инженер з-да N 52.

3. Павловский Н.Я. - б. конструктор з-да N 52.

4. Тумчонок И.Ф. - б. зам. нач. 3го цеха з-да им. Морозова.

5. Курочкин А.А. - б. рабочий з-да им. Морозова.

6. Данилов М.А. - б. нач. цеха з-да N 6"[17].

Андрей Януарьевич не забыл сообщить, что приговоры в исполнение приведены, а вот о деталях обвинения умолчал. Впрочем, подробности по химической части иногда требовались в процессе ареста "врагов народа". Так поступил работавший в ЭКУ с 1922 г. Д.М. Дмитриев в бытность свою начальником управления НКВД по Свердловской области. Дело происходит в Березниках, уже известных тогда советским людям с подачи Константина Паустовского как "республика химии". 15 августа 1937 г. Дмитриев шлет наркому Н.И. Ежову меморандум N 26448, в котором просит "ускорить санкцию" на арест директора Березниковского химкомбината Михаила Ивановича Пучкова. Дело отлагательств не терпит: в аммиачном цехе "создалось крайне угрожающее положение, чреватое взрывом с угрожающими последствиями. В большом газгольдере на нижнем телескопе образовалась трещина длиной 15 сантиметров при ширине 2-3 миллиметра, из которой на вторую площадку поступает чистый газ"18. Попутно сообщается, что Пучков изобличен как агент германской разведки.

Сталин ставит на этом сообщении резолюцию "Важно", и делу дают дальнейший ход. В меморандуме Дмитриева Ежову под N 34824 от 29 сентября 1937 г. отмечается, что Пучков организовал повстанческую группу и собирался взорвать "весь химкомбинат в момент начала войны"19. Через год, 23 октября 1938 г. тот же Дмитриев, будучи арестован сам, показал на допросе у Л.П. Берии, что "мы имели исчерпывающие агентурные данные о контрреволюционной деятельности Бродова - начальника Главазота Наркомтяжпрома СССР. Бродов вел организованную работу, добиваясь развала азотной промышленности. Действовал он не один, а с целой группой. Я законсервировал это дело, изощряясь при этом в подлогах и не допуская реализации его путем арестов". Но в 1937-м именно Дмитриев доложил Ежову, что немецкого шпиона Пучкова завербовал именно Евель Львович Бродов, "ныне являющийся начальником Главзолота Наркомтяжпрома"20. Перепутав Главазот с Главзолотом, Дмитриев привлек к этому делу внимание Сталина. "Ежову. Разве Бродов не арестован?" - задался вопросом вождь. Оказалось, что нет.

Но большого "химического" процесса не получилось и на этот раз. Арестованный 5 октября Бродов был расстрелян 10 декабря 1937 г. как член "антисоветской троцкистской организации" и немецкий шпион. Приговор в отношении Пучкова как участника "контрреволюционной террористической и диверсионно-вредительской организации правых" был приведен в исполнение 14 января 1938 г. Так и не стала химическая промышленность СССР площадкой для еще одного большого процесса вредителей-интеллигентов, о которых еще в 1930 г. прозорливо писала Александра Коллонтай: "Показательные процессы отшатывают от нас сочувствующую интеллигенцию... Много падут и без настоящей вины. Это мне всегда неизбежно больно"21. Сталину и прочим участникам вредительских спектаклей ни тогда, ни потом больно не было...

***

Примечания
1. Архив Президента Российской Федерации (АП РФ) Политбюро и "вредители". Кампания по борьбе с вредительством на объектах промышленности. Сб. документов под общей редакцией О.Б. Мозохина. Т. 1-2. М., 2014.
2. АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 358. Л. 1.
3. Там же. Л. 1-2.
4. Там же. Л. 6.
5. Там же. Л. 10.
6. Там же. Л. 11-12.
7. Там же. Л. 12.
8. Там же. Л. 13.
9. Там же. Л. 14.
10. Там же. Л. 15.
11. Там же. Л. 23.
12. Там же. Л. 24.
13. Там же. Л. 76-79.
14. Там же. Л. 74.
15. Там же. Л. 164.
16. Там же. Л. 172.
17. Там же. Л. 177.
18. Там же. Л. 176.
19. Там же. Л. 179-180.
20. Там же. Л. 179.
21. РГАНИ. Ф. 3. Оп. 62. Д. 104. Л. 54.

XX съезд КПСС: как в Татарии было реабилитировано 50 тысяч «политических»

Михаил Бирин
Опубликовано на сайте электронной газеты "БИЗНЕС Online" 28 февраля 2016 года


О роли личностей и судьбах простых людей в непростой истории страны

60 лет назад, 25 февраля 1956 года, на закрытом заседании XX съезда КПСС, когда повестка дня уже была исчерпана, Никита Хрущев предложил вниманию делегатов сенсационный доклад «О культе личности и его последствиях». Первый секретарь ЦК выступил с обвинениями против Сталина. Как эти события сказались на жизни ТАССР и ее граждан, «БИЗНЕС Online» выяснял у сегодняшних специалистов и свидетелей того времени.

ВНУК ЗА ДЕДА ОТВЕЧАЕТ

Елена Табейкина

«Закрытое утреннее заседание проходило без присутствия зарубежных представителей, стенограммы его выступления не велось, за время 4-часового доклада главы государства никто из присутствующих не проронил ни слова, — по просьбе „БИЗНЕС Online“ восстанавливает подробности тех событий Елена Табейкина, потомственный историк, кандидат наук, доцент Казанского энергоуниверситета. — По свидетельству очевидцев, стояла такая тишина, что слышно было, как пролетает муха. Прений по докладу не открывали. Сам доклад был зачитан уже после окончания основной работы съезда, когда Хрущева переизбрали Первым секретарем партии. Снять его с высшего поста было уже невозможно. Несмотря на такую секретность, сразу же после съезда с информацией об основных тезисах выступления лидера СССР делегаты выступали на заводах, в райкомах и обкомах партии. Практически сразу о докладе и его содержании стало известно за границей».

В день 60-летия хрущевского доклада по центральному ТВ выступил уважаемый многими, блестящий политолог и политик Вячеслав Никонов. Он же — внук делегата того самого ХХ съезда, небезызвестного Вячеслава Молотова, фамилию которого сделали нарицательным не его пакт с Риббентропом, и даже не его должности и близость к вождю в сталинском окружении, а одноименный «коктейль», любителями которого стали не только герои Второй мировой с обеих сторон, но и продолжают быть таковыми активисты киевского майдана и организации под названием ИГИЛ. Итак, рассказывая о впечатлениях деда о съезде, политик делает вывод о том, что главный его итог — подрыв мощи мирового коммунистического движения (из компартий сразу ушла половина их членов), нанесение ущерба политическому реноме СССР, достижение Хрущевым личных политических амбиций. В общем, беду принес в страну товарищ Хрущев, да и только. Нет, ну конечно, было что-то еще... Имя этому «что-то» — миллионы и миллионы граждан СССР.

Рафгат Гизатуллин в молодости

95-летний казанский экс-прокурорский подполковник юстиции Рафгат Гизатуллин вспоминает, что никаких особенных директив и указаний в связи с взрывоопасными московскими событиями в то время «на места» не поступало. «Работали, как работали. Что-то смутное в виде слухов, конечно, просачивалось и до нас, но повседневную рутину не нарушало ничего особенного». Если, конечно, считать за «рутину» специфику прокурорской повседневности: убийства, насилия, грабежи... Но это всего лишь «уголовка» — не война же! «Все мы плакали, когда умер Сталин, — вспоминает Радия-апа, супруга бывшего прокурорского. — Всех обуял страх неизвестности: как же дальше?». Не был исключением и ее супруг, хотя в приснопамятном 37-м его отца, оренбургского продавца (а может статься, и хозяина) продуктовой лавки расстреляли без особых объяснений. Супруга «врага народа» и шестеро детей остались без кормильца и отца, но в 9-м классе Рафгата без особых разговоров призывают в армию. Почти сразу пришла война, и сапер-минер Гизатуллин прошел ее, слава Аллаху, от начала до конца почти без царапин (при его-то воинской специальности!). 10-й класс фронтовик заканчивал уже после войны, его славное боевое прошлое (два ордена и около тех десятков медалей) стали хорошим подспорьем для учебы на юриста в Казани. Потом — следователь в Юдино, прокурор поочередно в нескольких районах ТАССР, работник республиканской прокуратуры — Рафгату-абый ни профессионального, ни боевого, ни просто человеческого опыта не занимать. И с верхотуры этого опыта уполномочен однозначно заявить: хотя он и осознал это позже, но прошедший «где-то там» ХХ съезд и хрущевский на нем доклад в жизни его были значимыми хотя бы потому, что вернули доброе имя его отцу.

ПРОБРАЛО ДАЖЕ ПАЛАЧА

Известный казанский профессор-историк Алексей Литвин, научные интересы которого всегда были связаны с изучением Гражданской войны, карательной политики Советского государства в одном из своих последних интервью сообщил о масштабах сталинских репрессий в Татарии: «По данным КГБ, с 1918 по 1953 год в Татарии по политическим мотивам были арестованы 40 496 человек. 4 399 из них были расстреляны. Всего же, по данным «Мемориала», с 1921 по 1953 год в стране было почти 5 миллионов политзаключенных. Из них 10% осуждены несколько раз. В 1918 году в стране появились первые концлагеря — в Свияжске и в Арзамасе. Осужденных туда отправляли с такими формулировками: «посадить до окончания Гражданской войны», «посадить до свершения мировой революции». В 1930-е годы формулировки приговоров изменились: как правило, арестованных обвиняли в троцкизме, контрреволюционной деятельности. Татар, как и представителей всех других национальностей, кроме русской, обвиняли в национализме.

Одно из исключений из этого «правила» — дело татарского драматурга, писателя Карима Тинчурина. Его арестовали по доносу и судили в 1938 г. как японского шпиона. Были разнарядки: столько-то человек осудить как японских шпионов, столько-то — как польских... Судя по делу, Тинчурин был исключительно порядочным человеком, ни на кого не стал доносить. Он говорил: «Я никогда не видел живого японца — хоть покажите!» Молодой следователь, тоже татарин по национальности, на допросах ставил на колени этого уважаемого человека, которому было 50 лет... Я решил разыскать этого следователя, узнать о его судьбе. Оказалось, Берия «почистил» его в 40-м году, он стал секретарем какого-то сельского райкома. Из партии его потом исключили. А когда репрессированных начали реабилитировать, он называл себя жертвой культа личности.

Рафгат и Радия Гизатуллины

По делу одного из палачей мы с Аязом Гилязовым даже написали повесть. Охотника, уроженца одной из татарских деревень, который белке в глаз попадал, взяли на работу в «казанскую Лубянку», на Черное озеро. Он казнил осужденных, стреляя им прямо в сердце. Считал: то, что он делает, необходимо народу и стране. Но однажды среди арестованных оказался его односельчанин, друг детства. И палач не стал его убивать, только ранил. Ночью он выкопал этого человека из общей могилы заключенных на Архангельском кладбище, отвез его к своим знакомым, помог сменить имя. Во время войны палач стал известным снайпером. После войны он встретил своего друга в родной деревне..."

ДЕВЯТАЕВ ТАК И ОСТАЛСЯ ВРАГОМ

«Первый том мы выпустили в 2000-м году, — рассказывает корреспонденту «БИЗНЕС Online» Михаил Черепанов, член редколлегии Книги Памяти жертв политических репрессий Республики Татарстан, заведующий музеем-мемориалом Великой Отечественной войны в Казанском кремле. — Поручение о выпуске этой Книги было от Правительства республики. Реабилитация проходила уже давно, в 50-х годах. В 1989-м пошла самая главная ее волна. Большая волна была и в 94-м. Еще при Ельцине, 18 октября 1991 года вышел закон Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий», а потом его постоянно дополняли в 92-м, 93-м и так далее.

Ну так вот, после ХХ съезда и пошли реабилитации именно партийные в эти годы — с 1956 до 1958-го. Всяких писателей, секретарей обкомов-райкомов и так далее начали реабилитировать в эти годы. Даже вот агента ГРУ полковника Бушманова, друга нашего Михаила Девятаева, реабилитировали в 1957-м. То есть основная масса политических реабилитаций началась именно после этого доклада, конечно. А вот Девятаева не реабилитировали вообще. О нем вопросов никто не поднимал.

— Но его же выпустили!

Михаила Девятаева не
реабилитировали вообще.
О нем вопросов никто не поднимал

— Ты не путай разные вещи. Бериевская амнистия 1953 года — она была для всех преступников. Для полицаев, власовцев, всяких там бендеровцев, уголовников, насильников, да кто его знает для кого там еще! Взяли и всех, да и выпустили, понимаешь? В связи со смертью Сталина и годовщины Победы. Просто «по доброте душевной» Берия так решил. Про эти события есть замечательный фильм «Холодное лето 53-го». Это не политика государственного масштаба, это были чисто бериевские вещи. А вот настоящая политическая реабилитация, когда уже признали, что это никакие не уголовники, никакие не бандиты и враги народа, а безвинные жертвы политических разборок, они начались только после доклада Хрущева. Более того (и я об этом много раз писал), у нас политических реабилитировали, конечно, 50 с небольшим тысяч по Татарии. А вот тех, кого арестовывали ни с того, ни с сего, за «колоски» или «нарушения трудовой дисциплины» (опоздания на несколько минут на работу и проч.), за недосдачу двух-трех мешков навоза в налог, они уголовниками так до сих пор и числятся. Реабилитации для них никакой не было. Так что и Девятаев, наш легендарный Герой Советского Союза, — до сих пор «враг народа», потому что был в плену. И цифры до сих пор — кто из них враг, а кто нет — неизвестны, потому что их не все еще рассекретили.

Я с этим столкнулся — среди умерших в нашей знаменитой Казанской психушке, например, политических много, но далеко не все. Большинство из них было по «колоскам», опозданиям на работу, нарушениям паспортного режима и все такое. Никто их никогда не считал — вот в чем дело. Может, где-то они и посчитаны, но кто же их рассекретит? То есть, признается в собственных, пусть даже былых, но — грехах!"

«Один из «административно погибших» — Губочкин Федор Косьянович, 1894 года рождения, уроженец села Бетьки Набережно-Челнинского района, — продолжает рассказ Михаил Черепанов. — Имел четырех детей, был бригадиром в колхозе. Арестовали его 4 января 1942 года. За что — никто не знал. Как сообщила в редакцию его племянница Елена Андреевна Губочкина, вся родня считала, что его сразу расстреляли, потому все боялись за свою судьбу. И жена, и дети, и другие родственники постарались выехать из села Бетьки. Страх живет в памяти Губочкиных до сих пор.

Мне удалось найти Федора Косьяновича в списках умерших в исправительно-трудовой колонии № 5 на острове Свияжск. Оказалось, что скончался он 16 августа 1943 года. В деле Ф.К. Губочкина № 15166 зафиксировано: «Осужден 3 января 1942 г. по статье 111. Формулировка обвинения убийственная: «Халатность: не доведя до конца одно мероприятие, принимался за другое, не ставя в известность начальников своих». За это «страшное преступление» работоспособный человек в годы войны был отправлен не на фронт или оборонный завод, а осужден на 3 года исправительно-трудовых лагерей, где его замучали голодом. Правда, уже после смерти Губочкина в лагерь доставлен был приговор народного суда от 20 августа 1943 года: «Из-под стражи освободить». Только освобождать было уже некого...

«ПРОИЗВОДСТВЕННЫЙ ПЛАН» УНИЧТОЖЕНИЯ СОГРАЖДАН

Михаил Черепанов (фото: tatmuseum.ru)

«Прошло уже почти полвека с тех пор, как партийные чиновники разрешили советскому народу считать своих родных и близких, вырванных из мирной жизни, замученных в лагерях и тюрьмах, безвинными жертвами, — Михаил Черепанов старается сдержать эмоции. — Правда, сделано это было с большими оговорками. Поначалу были объявлены безвинными были только те, кто лично устанавливал, проливая кровь (в том числе и чужую), ту самую власть, которая их потом и сгубила. Оправдали и тех, кто был объявлен предателем лишь за то, что оказался во вражеском плену. Таких было около 800 тысяч. Работы по их реабилитации хватило на десяток лет.
В конце 50-х годов разрешили считать невинными и тех, кто всю жизнь трудился, укрепляя советскую власть экономически, а пострадал от нее лишь за то, что не полностью соответствовал положению раба. (Или, как выражался один из руководителей установления советской власти в России Лев Троцкий, „белого негра“). Таких оказалось несколько миллионов. И процесс реабилитации затянулся, а вскоре и совсем заглох».

«Архивы снова закрыли в 1995 году, — писал не так давно Алексей Литвин. — В них смогли нормально поработать только те, кто попал туда раньше. Н. Петров, зампредседателя совета Научно-информационного и просветительского центра общества „Мемориал“, успел набрать хорошие материалы по истории репрессий и инакомыслия в СССР. А мне в архиве ГБ на Лубянке в 1993-94 годах уже не давали описей документов: я мог только гадать, что там есть. Называл тему — мне приносили документы. А все ли приносят, уже не знал...».

Потому что документы эти даже в хорошо отапливаемых архивных читальных залах, что называется, леденят кровь...

30 июля 1937 года все областные и республиканские управления НКВД СССР получили оперативный приказ Народного Комиссара Внутренних дел СССР № 00447 Н.Ежова, утвержденный на заседании Политбюро ЦК ВКП(б). Во втором отделе приказа «О мерах наказания репрессируемых и количестве подлежащих репрессиям» есть пункт 2:
«Согласно представленных вами учетных данных утверждаю вам следующее количество подлежащих репрессии:
Татарская АССР первая категория (расстрел) — 500 чел.,
вторая категория (высылка) — 1500 чел».
Иначе говоря, сотрудникам НКВД давался «производственный план» уничтожения собственного народа. Рядом публикуется еще один любопытный документ из архива КГБ РТ — «Сведения об использовании лимита по состоянию на 30 декабря 1937 года».
В нем секретарь оперштаба НКВД Татарской республики младший лейтенант Госбезопасности Горский рапортует о том, как выполняется план репрессий:
«1 категория (расстрел) — лимит — 2350 чел., осуждено — 2196 чел., остается — 154 чел.
2 категория (высылка) — лимит 3000 чел., осуждено 2124 чел., остается 876 чел».
Вдумайтесь: план из центра был таков — 500 человек приговорить к расстрелу. Через несколько месяцев офицер НКВД Татарии рапортует, что только в республике расстреляно 2196 человек и лимит не исчерпан. Осталось «недорасстрелянных» 154 человека! Что это, как не инициатива снизу? «Творчество масс» на местах. И это лишь в течение 1937 года.

Подобные сведения занесены в компьютер работниками редакции Книги Памяти при помощи сотрудников КГБ, МВД и Прокуратуры Республики Татарстан, членов патриотической организации казанских студентов «Снежный десант».

БАБИЙ ЯР ПО-ТАТАРСТАНСКИ

Памятник жертвам политических репрессий
в Казани (фото: inkazan.ru)

"Общие цифры репрессий системы против мирного населения Татарии таковы, — продолжает Михаил Черепанов. — Арестовано и осуждено по 58 статье (антисоветская деятельность и пропаганда) с 1918 по 1987 годы более 54500 человек. Приговорено к высшей мере наказания — расстрелу — около 10 процентов, умерло от голода, болезней и пыток в заключении — еще 15 процентов. 8 процентов жертв политрепрессий — женщины. Это тысячи чьих-то матерей, жен, сестер и дочерей, интеллигенции и крестьянок, простых домохозяек.

Звучит кощунственно, но формально еще можно «оправдать» расстрелы тех, кто сопротивлялся власти большевиков — солдат и офицеров Белой армии, зажиточных хозяев, не желающих отдавать свое имущество, бывших помещиков и капиталистов, священников, не смирившихся с новыми порядками, хватавшихся за вилы крестьян. Но чем можно оправдать массовое уничтожение женщин и детей, осуществляемое не только в годы гражданской войны, но и в мирные 30-е годы? Какая логика классовой борьбы может дать право кому бы то ни было лишать жизни матерей, оставляя сирот? Ради какой идеи можно безжалостно убивать престарелых и молодых женщин?

На страницах Книги Памяти жертв политических репрессий Республики Татарстан подобных примеров немало. Приведу лишь некоторые.

17 декабря 1918 года в Чистополе расстреляны 53-летняя русская дворянка В.А. Бутлерова, уроженка деревни Красный Яр и две ее дочери — Виктория и Татьяна. Чистопольская ЧК обвинила их в том, что они «выдавали врагу советских работников». Такой же приговор вынесла 21 марта 1919 года Мензелинская ЧК 50-летней хозяйке аптеки в деревне Новые Челны Т.В. Ермолаевой «за сочувствие белогвардейцам во время гражданской войны». Видимо, лечила раненых.
Но это было лишь начало. Самое страшное началось в 30-е годы. Встречая вполне естественное сопротивление сельчан в процессе коллективизации (а проще сказать — конфискации всего нажитого), борцы за великую идею не выбирали средств. Всех несогласных ждала или ссылка, или заключение.

11 июля 1931 года в Казани по решению тройки ГПУ ТАССР расстреляли 60-летнюю крестьянку из с.Каразерик Ютазинского района Г.Гарипову. Чтобы остальные были сговорчивее.

В 1937 году по строго секретному оперативному приказу Народного комиссара внутренних дел СССР Н.Ежова № 00447, утвержденному лично секретарем ЦК И.В. Сталиным, органы НКВД начали уничтожение «врагов народа» и членов их семей.
Сначала арестовали тех, кто когда-то проживал за пределами СССР. 21 ноября 1937 года прокурор СССР приговорил к высшей мере наказания 30-летнего кассира сберкассы станции Агрыз М.Г. Маслакову за то, что она родилась на станции Фульэрди Китайско-Восточной железной дороги (в начале века это была территория Российской империи) и 39-летнюю мать-домохозяйку из Казани Е.И. Кудиенко за то, что она когда-то проживала в Манчьжурии. 27 ноября этих «японских шпионок» расстреляли в Казани.
16 ноября 1937 года привели в исполнение приговор 49-летней жене муллы З.М. Мухутдиновой из деревни Верхняя Каменка Черемшанского района. Вопреки всем законам, ее расстреляли «за поджог дома председателя сельсовета», совершенный ею в 1931 году, хотя она только что отсидела за это 5 лет.

13 декабря 1937 года за «сокрытие своего социального происхождения» была приговорена к смерти 28-летняя С.Ш. Матыгуллина из Казани. Бригадира завода № 40 им. Ленина не спасло даже то, что она была с 1929 по 1933 год кандидатом в члены ВКП(б).
21 декабря 1937 года тройка НКВД ТАССР по тому же приказу «припомнила» 50-летней домохозяйке А.П. Лыхиной-Серебряниковой из Чистополя, что она «бывшая купчиха, служила у Колчака, дискредитирует политику Советской власти». В деле упомянуто, что в 1936 году ее сын осужден за антисоветскую деятельность к 10 годам ИТЛ. Народная власть сочла необходимым конфисковать все ее имущество, а хозяйку — расстрелять.

«Непростительное преступление» перед Советской властью совершила и 55-летняя жительница Казани Е.Н. Писарева. 16 декабря 1937 года товаровед Татарской конторы «Главрезина» была расстреляна потому, что ее «брат был разоблачен как изменник». Не забыли забрать и ее имущество.

Не было пощады и 44-летней продавщице казанского магазина № 3, кандидату в члены ВКП(б) с 1931 года. П.И. Камалетдиновой. Мало того, что она была немкой и родилась в Германии, она «поддерживала связи с родственниками в той стране». Наверное, писала им письма. Приговаривая ее к расстрелу 14 октября 1938 года, тройка НКВД ТАССР учла и то, что муж ее тоже был осужден. Решено было не оставлять сыну «врагов народа» и их скромное имущество.
В подобном преступлении «разоблачена» уроженка Волынской губернии С.В. Венцековская. В свои 32 года она имела дочь, была инструктором Татарского обкома ВКП(б) по Татнаркомлегпрому. Была в партии с 1926 года. Раз полька по национальности, значит «общалась с родственниками, живущими в Польше». 3 октября 1938 года расстреляли и ее.

Той же участи «заслужила» 44-летняя полька, домохозяйка из поселка Камское Устье А.И. Коляда-Волынец. Прокурор СССР 13 января 1938 года согласился с доводами оперативников НКВД, что она «поддерживает связь с родственниками» в своем родном польском городе Вилейка.

Удачным, по мнению Прокурора СССР, было и «разоблачение» бывшей дворянки из Казани 51-летней В.Р. Трацевской. Эта полька, находясь на иждивении сестры, умудрилась стать «участницей шпионской католической организации и занялась сбором разведданных». Судя по всему, для польской разведки. 7 июля 1938 года женщину расстреляли в Казани.

Не заслуживала снисхождения и уроженка Кишинева М.Я. Павленко. Она посмела «выйти замуж за человека, которого НКВД назвало агентом румынской разведки». Правда, свадьба состоялась задолго до ареста жениха. Но это не остановило Прокурора СССР. 6 апреля 1938 года он обрек 32-летнюю молдаванку на казнь. Приговор был приведен в исполнение 27 июня.

39-летняя Е.Г. Келер высшей меры наказания «заслужила» вполне. Во-первых, эта русская машинистка казанского завода СК-4 была родом из финского города Темерфорс. Во-вторых, поддерживала связь с родственниками в этой стране. А в-третьих, Прокурора СССР возмутил тот факт, что она «не донесла на мужа», которого тоже посчитали шпионом. 5 февраля 1938 года она разделила участь родного человека.

В 1941 году началась война с Германией. Руководство компартии, Советского государства показало свою беспомощность в организации обороны. На ком можно было выместить свой позор? На оккупантах? Но они оказались временно сильнее. Выход был найден тот же — «бей своих, чтоб чужие боялись». И били. Один из примеров — судьба 59-летней уроженки села Бурундуки Кайбицкого р-на М.Б. Ишмухаметовой. В 1937 году тройка УНКВД Тульской обл. осудила ее «как социально-вредный элемент» на 3 года лишения свободы. По возвращении на родину, 24 июля 1941 года женщина снова была схвачена. На сей раз Верховный суд ТАССР приговорил ее к расстрелу «за агитацию против колхозов».

По данным архивов республики только в ТАССР по политическим мотивам было арестовано более 50 тысяч человек. Каждый пятый из них — расстрелян или умер в заключении. Это и есть те «щепки», которые летели в процессе «рубки леса» — строительства «самого справедливого общества на земле». Не слишком ли дорогая цена, чтобы так быстро о ней забывать?