16 декабря 2011
Для сотен тысяч советских граждан начало роковых событий, вошедших в историю как Большой террор, датируется 3 июля 1937 г. В этот день секретарь ЦК ВКП(б) И. В. Сталин телеграфировал народному комиссару внутренних дел СССР Н. И. Ежову и региональным руководителям партийных организаций о принятом днем ранее постановлении Политбюро «Об антисоветских элементах». В постановлении указывались контингенты репрессий — бывшие кулаки и уголовники — и применяемые в отношении их репрессивные меры. Для осуждения виновных предусматривалось создание внесудебных органов — троек. Их кровавый след ретроспективно прослеживается еще со времен Гражданской войны.
На пике проведения сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса тройки при полномочных представительствах ОГПУ осуществляли массовый террор против крестьянства. «Создание этих троек, — указывалось в отчете Прокуратуры СССР за 1931г. — являлось мерой чрезвычайной и обусловливалось, главным образом, необходимостью быстрейшего нанесения удара по контрреволюции, оживившейся в связи с ликвидацией кулачества как класса, как как направление дел в коллегию ОГПУ удлинило бы срок рассмотрения их”.
В 1937 г. тройки в ускоренном режиме судопроизводства должны были приговаривать к смертной казни «наиболее враждебно настроенных» кулаков и уголовников (первая категория), в то время как остальные — «менее активные, но все же враждебные элементы» — были бы взяты на учет и высланы в районы по указанию НКВД (вторая категория).
В соответствии с указанным постановлением региональные партийные руководители должны были представить на рассмотрение Политбюро ЦК предложения по комплектованию трибуналов из трех лиц, в число которых, как правило, входили начальник УНКВД, первый секретарь ЦК, краевого или областного комитета ВКП(б) и прокурор края, области или республики. Эти предложения с указанием количества зарегистрированных кулаков и уголовников представлялись затем на рассмотрение высшему партийному руководству в течение пяти дней.
В тот же день Н. И. Ежов в директиве № 266 информировал руководителей республиканских НКВД и начальников краевых и областных УНКВД о решении Политбюро и обязал их предоставить требуемые данные до 8 июля.
Следует отметить, что Ежов проявил инициативу: откорректировал определение целевой группы запланированной операции и ввел в качестве дополнительного критерия побег из лагерей и поселений для кулаков.
Массовое бегство из исправительных учреждений принудительного характера привело к тому, что в 1930-е гг. среди населения СССР сформировалась особая группа, получившая в официальных документах название «беглые кулаки». Именно эта категория, по убеждению властей, была той силой, которая пополняла отряды «бандитов», ряды «террористов» в деревне и «вредителей» в городах и на стройках. Кроме того, в 1936-1937 гг. беглые кулаки, нелегально вернувшиеся на родину, требовали возвращения имущества, конфискованного в 1930-1933 гг. Поэтому органы безопасности должны были уделять повышенное внимание контролю над ними.
В указанной директиве № 266 Ежов также проинформировал, что дополнительно сообщит о дате начала операции и порядке ее проведения.
Для Украины точкой отсчета роковых событий стало 4 июля 1937 г., когда по распоряжению Политбюро ЦК КП(б)У нарком внутренних дел УССР И. М. Леплевский передал директиву всем подразделениям НКВД. Леплевский, по всей видимости, составил ее еще до того, как к нему и в областные управления НКВД поступила директива № 266. Только так можно объяснить его указания начальникам УНКВД получить в обкомах КП(б)У информацию о планах партийного руководства в Москве и таким образом легитимировать указания по регистрации и отбору уголовных и кулацких элементов согласно первой и второй категориям.
В свою очередь городские и районные отделы НКВД, используя весь аппарат госбезопасности и милиции, должны были проанализировать имевшиеся у них списки «врагов», материалы оперативного учета и агентурные материалы (сообщения агентов, осведомителей и резидентов) и до 6 июля 1937 г. передать их областному руководству НКВД. Распоряжение не передавать районным отделам НКВД информацию о том, что скрывалось за шифром «первая категория», свидетельствует о намерении сделать минимальным круг лиц, осведомленных о запланированном массовом убийстве.
1.1. ИНИЦИАТИВА ПЕРИФЕРИИ
Можно с уверенностью предположить, что после ознакомления с директивой № 266 все подразделения ГУГБ НКВД, задействованные и операции, приступили к просмотру картотек и архивов. Целью было выявление бывших кулаков, осужденных во время раскулачивания к заключению в ИТЛ и вернувшихся в родные места после отбытия наказания или досрочного освобождения, несмотря на существующий запрет. В связи с тем, что в колхозах был недостаток рабочих рук, местные власти, сельсоветы, правления колхозов и районные отделы органов госбезопасности фактически не только не противились их возвращению, но и халатно относились к контролю над этим контингентом. Что же касается бежавших кулаков из лагерей и спецпоселений, то они жили по поддельным документам как в деревнях, так и в городах.
Регистрацией освобожденных и бежавших из мест заключения лиц также занималась милиция — отдел уголовного розыска. В период проведения репрессивной кампании этот отдел стал вторым по важности действующим лицом, так как в 1930-е гг. в ходе чисток советских городов от «социально опасных» и «социально вредных элементов» его сотрудниками был накоплен большой опыт учета маргиналов и борьбы с ними.
Выполняя директиву Ежова, руководство областей, краев и республик СССР в течение 3-11 июля телеграфировало в Москву о составе I роек и взятом на учет репрессируемом контингенте.
Руководители различных ведомств органов госбезопасности (и на это следует обратить особое внимание) направляли свои отчеты на имя наркома внутренних дел СССР Н. И. Ежова. В настоящее время полностью опубликовано только семь таких телеграмм, цитировались также отрывки из шифровки начальника управления НКВД по Западно-Сибирскому краю С. Н. Миронова от 8 июля 1937 г.
В предлагаемом читателю сборнике впервые публикуются донесения начальников областных УНКВД УССР и наркома внутренних дел Молдавской АССР. Эти донесения, включая и свои комментарии к ним, нарком внутренних дел УССР И. М. Леплевский переслал Ежову 10 июля.
Телеграммы Ежову, датированные 8-10 июля 1937 г., ограничивались данными о зарегистрированных бывших кулаках и уголовниках.
Партийные организации, задействованные в операции, адресовали свои письма (шифровки) с предложениями по составу троек и сообщениями о численности зарегистрированных бывших кулаков и уголовников по адресу: Москва, ЦК ВКП(б), тов. Сталину. Шифровки утверждались Политбюро под названием «Об антисоветских элементах», а указанные в них, как правило, три кандидата официально утверждались членами троек, призванными рассматривать дела в ускоренном внесудебном порядке. Как вскоре выяснилось, лимиты, утвержденные Политбюро, не были окончательными. Фактически Политбюро принимало данные с периферии к сведению. В нашем распоряжении находятся 85 таких телеграмм, отправленных в Москву.
Большинство шифровок ограничивалось лишь воспроизведением фамилий кандидатов в состав тройки и требуемыми цифрами репрессируемых. В 25 из них указано, что численность репрессируемых представляет собой только отражение процесса регистрации, поэтому данные подаются как «предварительные», «ориентировочные», а учет — «неполный». Часто отмечается, что из-за недостатка времени не охвачены все районы, прежде всего отдаленные. Партийные руководители извещали, что окончательные данные сообщат дополнительно.
Например, Е. Г. Евдокимов, превратившийся из чекиста в руководителя парторганизации Азово-Черноморского края, сообщал: «Сведения по группе уголовного элемента сугубо предварительные». Аналогичное сообщение прислал первый секретарь Ярославского Обкома ВКП(б) Н. Н. Зимин: «Однако эти цифры считаю преуменьшенными, так как органы НКВД не имеют полных данных о составе уголовников, работающих на заводах области. На одном только резиновом комбинате выявляется наличие свыше 300 бывших уголовников, из них значительная часть ведет себя как дезорганизаторы производства. Аналогично и на ряде других предприятий. В ходе работы будем выявлять и проверять их, что увеличит сообщенную общую цифру». Именно такой прогноз, в соответствии с которым дальнейший ход регистрации приведет к росту численности репрессируемых, встречается в шифротелеграммах чаще всего. В конце июля 1937 г. он подтвердится прежде всего по Казахстану, Карельской АССР и Воронежской области.
Не вызывает удивления и просьба многих регионов о продлении срока присылки данных о численности репрессируемого контингента. Например, об отсрочке до 1 августа 1937 г. ходатайствовали первый секретарь Татарского обкома А. К. Лепа и первый секретарь Красноярского крайкома П. Д. Акулинушкин, о продлении сроков до 13 и 15 июля — первый секретарь Дагестанского обкома Н. П. Самурский, первый секретарь Киевского обкома С. А. Кудрявцев и первый секретарь Донецкого обкома Э. К. Прамнэк. 14 июля первый секретарь Ленинградского обкома А. А. Жданов обратился к Сталину с просьбой «отсрочить представление количества лиц, подлежащих расстрелу и высылке, до 16 июля”. Заместитель начальника УНКВД по Ленинградской области В. Н. Гарин 9 июля 1937 г. телеграфировал Ежову о «предварительных данных», удивительно низких для первой категории, относительно регистрации кулаков и уголовников по линии НКВД (первая категория — 808 чел., вторая категория — 5843 чел., всего — 6651 чел.) и обещал форсировать выявление.
Начальник УНКВД по Ленинградской области Л. М. Заковскнй и партийный руководитель А. А. Жданов, вероятно, хотели послать Сталину более внушительные цифры, но процесс регистрации в нескольких районах области остановился. Поэтому Гарин в угрожающем письме начальникам девяти районных отделов НКВД от 16 июля указывал на их «преступно-халатное выполнение указаний начальника Управления НКВД ЛО.
Тесное сотрудничество руководителей партийных комитетов и органов безопасности подтверждается также и на примере Украины. Нарком внутренних дел УССР И. М. Леплевский в письме Ежову от 10 июля 1937 г. так комментировал количество взятых на учет по Донецкой (по первой категории — 466 чел., по второй — 1355 чел.) и Днепропетровской (соответственно 234 чел. и 1971 чел.) областям: «По этим цифрам обращает на себя внимание, что данные по Донбассу и Днепропетровску явно преуменьшены. Соответствующие указания [по] этим областям даны».
Первый секретарь Донецкого обкома Э. К. Прамнэк телеграфировал Сталину 10 июля 1937 г.: «Цифры сообщу через несколько дней». К сожалению, шифровки Прамнэка с контрольными цифрами взятого на учет контингента по Донецкой области не найдены.
Следует отметить, что указанные в шифровках цифры зарегистрированных «врагов» до 10 июля 1937 г. наглядно свидетельствуют о перевесе репрессируемых по второй категории. В целом для Украины соотношение количества репрессируемых по первой п по второй категориям составляло 1:3,8. В Киевской (1:5), Винницкой (1:5,4), Черниговской (1:5,6) и Днепропетровской (1:8,4) областях, а также и Молдавской АССР (1:22,5) эта разница была еще более значительной. Однако те данные, которые Леплевский сообщил Ежову 10 июля 1937 г., не были окончательными для Украины, как это считалось до сих пор.
Так, первый секретарь Днепропетровского обкома Н. В. Марголин предоставил главному чекисту Е.Ф. Кривцу достаточно времени для проведения регистрации. Только 23 июля 1937 г., т. е. с опозданием на две недели, он телеграфировал в Москву о составе тройки н о взятых на учет «врагах» по области: «...По первой категории кулацкого и враждебного элемента 1500 человек и уголовного элемента 1000 человек. По второй категории кулацкого и враждебного элемента 2000 человек и уголовного элемента 1000 человек». Эти цифры существенно превосходят первоначальные данные. Так, по первой категории, по сравнению с данными от 10 июля 1937 г., они увеличиваются более чем в 10 раз (2500 чел. против 234 чел.) и более чем в 1,5 раза — по второй (3000 чел. против 1971 чел.).
Впечатляющие цифры приводил и первый секретарь Московского обкома ВКП(б) Н. С. Хрущев, имевший намерение, очевидно, провести операцию в Москве и области как крестовый поход против преступности (соотношение кулаки — уголовники составляло примерно 1:4). Причем в число уголовников включались нищие, безработные, бездомные и лица без действующего удостоверения личности и разрешения на пребывание в соответствующих населенных пунктах. Этот секретарь обкома, предлагавшийся в состав тройки, 30 лет спустя ничего не мог вспомнить, а террористическую операцию представлял как исключительно дело рук НКВД. В мемуарах, опубликованных в 1992 г., Н. С. Хрущев упоминает о тройках, но хочет создать впечатление, что в их деятельности участвовали только представители органов безопасности: «Этих людей [узников лагерей | арестовывала госбезопасность, следствие вела также госбезопасность и судила госбезопасность. Тройки, которые были созданы в госбезопасности, творили, что хотели».
1.2. РАСШИРЕНИЕ ЦЕЛЕВЫХ ГРУПП НА ПЕРИФЕРИИ
Следует отметить, что для исследователей проблемы Большого террора вышеупомянутые шифровки представляют определенную ценность: они, например, являются источником изучения генезиса оперативного приказа № 00447 и возникающих по этому поводу дискуссий. В частности, исследователи по-разному объясняют неудовлетворенность региональных партийных руководителей цифрами лимитов, полученных от НКВД/УНКВД. В качестве примера процитируем шифровку второго секретаря Дальневосточного крайкома ВКП(б) В. В. Птухив ЦК: «Крайком просит распространить действие директивы ЦК также на находящиеся на Дальнем Востоке спецпоселки, в которых имеется, по данным НКВД, до десяти тысяч семей. Ввиду того, что на территории Дальнего Востока находятся 360 тысяч человек лагерников, часть из которых открыто проявляет свою резко враждебную деятельность, крайком просит разрешить дела в отношении таких лиц рассматривать на созданной тройке для применения к ним расстрела».
Обращение такого рода в ЦК ВКП(б) не является единичным. Примерно 30 % шифротелеграмм, поступивших в ЦК, содержали ходатайство региональных партийных руководителей подвергнуть репрессиям, наряду с кулаками и уголовниками, другие слои населения, отмеченные печатью враждебности. К указанному контингенту относились заключенные священники, «церковники», мусдуховники (исламское духовенство), ламы, националисты-террористы, белогвардейцы, спецпереселенцы (до 1934 г., а затем трудпоселенцы), «проявляющие за последнее время контрреволюционную активность и усиленное бегство из поселков», вредители на уборке урожая зерновых, поджигатели, члены банд, бывшие члены антибольшевистских партий, члены семей кулаков и уголовников, осужденных тройками по первой и второй категориям, помещики, члены казачье-белогвардейских организаций, реэмигранты, переправщики, жандармы, каратели и другие бывшие слуги царского режима.
В изобретении дополнительных врагов выделяются Азербайджан, Туркменистан, Узбекистан и Таджикистан. Так, в длинных списках «представителей зла» нашлось место многочисленным «местным врагам» — бывшим членам националистической организации «Туркмен-Азатлыги» («Свободная Туркмения»), бывшим басмачам, мусаватистам, иттихадистам, дашнакам. В Бурят-Монгольской АССР операция сконцентрировалась на преследовании многочисленного нимаистского духовенства4. В Азово-Черноморском крае были арестованы свыше тысячи членов «казачье-белогвардейской организации» и объектом преследования должны были стать поджигатели и другие «вредители», активизировавшиеся во время уборки урожая.
Таким образом, вышеприведенный «каталог врагов» читается как проскрипционный список будущего приказа № 00447.
Примечательно, что в шифровках партийных руководителей появляется требование о направлении репрессированных, отнесенных ко второй категории, не в спецпоселки, а в лагеря".
В первом разделе самого приказа под названием «Контингента, подлежащие репрессии», трудно найти хотя бы одну группу «врагов», уже не названную в шифровках с мест. Как правило, Политбюро не пресекало репрессивное усердие провинции, а одобряло «особые желания», если предложения поступили в Москву до 12 июля 1937 г. Так, ответ на цитированный ранее запрос из Дальневосточного края гласил: «Распространить действие директивы ЦК также на находящиеся на Дальнем Востоке спецпоселки. Разрешить тройке рассматривать дела лагерников, проявляющих враждебную деятельность, с применением к ним расстрела». Политбюро выполнило и «особые желания» партийного руководства Туркменской ССР: «Согласиться с предложением ЦК Туркменистана о включении на репрессии и высылку отбывших тюремное заключение членов националистической] к[онтр]р[еволюционной] организации "Туркмен-Азатлыги", мусульманское духовенство и т. п., поручив НКВД определить число подлежащих расстрелу и высылке». В этом решении Политбюро обращает на себя внимание указание, что НКВД Туркменской ССР должен определить численность «подлежащих расстрелу и высылке». Очевидно, прежние его предложения не получили согласия ЦК или Лубянки. Политбюро также утвердило просьбу руководства Северо-Казахстанской области расширить контингент репрессируемых, включив в него спецпереселенцев3. «Разрешить рассмотрение в тройке, - указывало Политбюро, — дел переселенцев с западных границ Союза, лиц, подлежащих расстрелу и высылке».
Желание регионов вовлечь и другие целевые группы в крупную акцию общесоюзного масштаба основывалось на коалиции интересов регионов и московского центра.
Рассмотрим это на примере преследования членов религиозных общин.
Перепись населения, проведенная в январе 1937 г., встревожила как регионы, так и центр. В частности, власть обеспокоили ответы на пятый вопрос анкеты — «О религии».
Высокий (56,7) процент тех, кто записал себя верующими, подтверждал худшие опасения властей. На февральско-мартовском пленуме ЦК слышались многочисленные жалобы секретарей обкомов, подкрепленные сообщениями НКВД, на усилившуюся религиозную активность, направленную против выборов в Верховный Совет, против переписи и нового аграрного строя. Г. М. Маленков, А. А. Жданов и К. М. Ярославский получили задание обобщить эту критику.
К тому же, в марте начальник Центрального управления народно-хозяйственного учета Госплана СССР И. А. Краваль проинформировал секретаря ЦК и члена Политбюро А. А. Андреева «об отношении верующих к всесоюзной переписи 1937 г.».
Перепись, по словам Краваля, «сигнализировала» о связи, существующей между обсуждением Конституции, переписью населения и запланированными выборами, а также о фиаско антирелигиозной пропаганды.
Борьба против «контрреволюционной деятельности» верующих была вверена НКВД. 27 марта из Москвы ушел циркуляр НКВД, адресованный областным и краевым управлениям НКВД и содержащий приказ об усилении агентурной и оперативной работы по церковному активу (церковникам) и приверженцам сект.
Через месяц в Украине завершили сбор материалов по деятельности религиозных общин, содержание которых отвечало заданной тенденции. Документы подчеркивали отрицательное влияние религиозных общин на молодежь и «доказывали» их «организованную- антисоветскую деятельность, включавшую контакты с заграницей НКВД Украинской ССР циркуляром от 8 июня 1937 г. санкции пировал «начать решительные меры по ликвидации церковников и приверженцев сект».
В таких условиях требование секретарей региональных парторганизаций о включении духовенства в контингент, подлежащий репрессиям, было вполне логичным.
Репрессии в отношении священнослужителей и активистов церковных общин регулировались в ходе исполнения оперативного приказа № 00447 многочисленными дополнительными директивами и циркулярами как центра, так и региональных управлений НКВД.
1.3. МОСКОВСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ РУКОВОДСТВА НКВД
И ходе регистрации «враждебных элементов» у региональных руководителей возникли проблемы, разрешить которые они просили ЦК ВКП(б) и НКВД СССР. Например, из Бурят-Монгольской АССР н ЦК ВКП(б) был направлен запрос: «Требуется ли для применения расстрела обязательное личное признание или достаточно нескольких уличающих показаний». В свою очередь из Наркомата внутренних дел УССР был получен следующий документ, озаглавленный «Вопросы, подлежащие разъяснению»:
1. О семьях кулаков и уголовников 1-й и 2-й категории.
2. Должны ли тройки видеть всех арестованных по 1 и 2 категории.
3. Если едет [в ссылку] семья, то одновременно ли и в том ли направлении, что и глава семьи.
4. Какой минимум имущества могут с собой семьи взять, если будут высланы.
5. Как [поступать] с семьями, в составе которых имеются военнослужащие и орденоносцы.
6. Включаются ли во вторую категорию лица с явными признаками инвалидности.
Однако чаще всего в телеграммах партийных руководителей поднимался вопрос: «Сообщите, приступать ли к работе тройке или будут дополнительные указания». На почве этого разразился скандал. Политбюро ЦК КП(б) Украины 10 июля 1937 г. без консультации с партийным руководством в Москве и наркомом внутренних дел СССР приняло решение отправить первым секретарям обкомов следующую телеграмму: «Органы НКВД выявили и учли кулаков и уголовных [в] частности [по] первой категории. ЦК КП(б)У предлагает тройкам приступить к работе».
Москва не замедлила отреагировать. В Киев 12 июля пришел меморандум за подписью заместителя наркома внутренних дел СССР М. П. Фриновского. Содержащийся в нем призыв «операцию по репрессированию бывших кулаков и уголовников не начинать, повторяю, не начинать», адресовался не только украинскому Политбюро, но и другим инициативным региональным функционерам. Воспользовавшись формулировкой телеграммы Сталина от 3 июля: «взять ил учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно (подчеркнуто нами. — Авт.) арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки», периферия стали действовать.
Московский центр не мог допустить самовольных действий, по этому в меморандуме указывалось, что начало операции и способ ее проведения будет регулировать «особое распоряжение наркома» В данном случае речь шла об оперативном приказе № 00447.
Первоочередное значение для участников операции имели пункты 4 и 5 указанного меморандума Фриновского: «Четвертое — ввиду особой политической важности операции, Нарком созывает специальное совещание, на котором будут обсуждены: планы проведения операции, собранные материалы учета и техника проведения операции. Совещание будет проведено в две очереди.
Пятое — Вам надлежит прибыть на совещание к 16 июля, имея на руках план операции и все материалы учета».
Объявленная конференция, на которой следовало обсудить насущные проблемы, была безусловно важным этапом в подготовке операции.
Руководители НКВД из 46 республик, краев и областей, прежде всего из РСФСР, с Кавказа, из УССР и БССР, были на 16 июля вызваны в Москву. Украину на конференции представлял нарком внутренних дел И. М. Леплевский. По его распоряжению в Москву прибыли также семь начальников областных УНКВД и нарком внутренних дел Молдавской АССР3.
Дата второй конференции, на которую были приглашены руководители НКВД четырех центральноазиатских республик, Казахской ССР, восточносибирских областей и Дальневосточного края, к сожалению, неизвестна.
Ввиду отсутствия стенограммы и протоколов этих конференций, единственным ценным источником являются показания некоторых руководителей НКВД, полученные в ходе судебных процессов 1939 г. Эти показания имеют апологетический характер, поэтому их необходимо перепроверять и сопоставлять.
В частности, участник московской конференции, состоявшейся 16-20 июля, начальник УНКВД по Ивановской области В. А. Стырне рассказал, что на конференции Ежов выступил с докладом, в котором озвучил приблизительные цифры «врагов народа», подлежащих аресту и уничтожению. «Услышав эти цифры, — вспоминал Стырне, — все присутствующие так и обмерли... Они не могли мерить в реальность и какую-либо обоснованность названных цифр». Следовательно, руководители НКВД не только пришли в ужас от услышанных цифр репрессируемого контингента, но и засомневались в их обоснованности. С этим нельзя согласиться, так как, мы знаем из шифрограмм, что все данные, которыми оперировал Ежов, ему предоставила периферия. В связи с этим напрашивается вывод, что Ежов и Фриновский на конференции не встретили никакого сопротивления.
Не подтверждено также, что Ежов, следуя устной инструкции Сталина, разрешил чекистам «применять физические методы воздействия при допросах в ходе следствия по к[онтр]революционным] преступлениям». Источником данного утверждения являются показания бывших руководителей НКВД, которые были лично заинтересованы в более раннем сроке введения пыток.
Определенный интерес для нас представляют вспоминания начальника УНКВД по Западно-Сибирскому краю С. Н. Миронова: «Совещание проводили Ежов и Фриновский. Ежов дал общую директиву, а Фриновский уже в развитие ее прорабатывал с каждым начальником управления "оперативный лимит».
Вопрос лимитов, конечно, был центральной темой конференции. Некоторые руководители подразделений НКВД, вероятно, узнали здесь, что установленные ими и утвержденные Политбюро цифры репрессий не являются окончательными. Сам Миронов уехал с конференции, получив устное согласие, что лимит в 6600 кулаков и 4200 уголовников по первой категории, утвержденный Политбюро Западно-Сибирского края, больше не будет изменяться.
Когда же лимит изменился в соответствии с приказом № 00447, ом попытался в телеграмме Ежову и Фриновскому от 9 августа 1937 г. восстановить статус-кво: «Поскольку операция была мною проведена [на] основании устных указаний, полученных в Москве до получения вашего приказа, прошу:
1) сохранить лимит [по] 1 и 2 категориям [в] пределах ранее установленных».
Несомненную ценность в свете событий московской конференции представляют два документа, извлеченные нами из фондов Отраслевого государственного архива Службы безопасности Украины3. Они не только могут дать исчерпывающую информацию о темах, обсуждавшихся на конференции, но и показать, с какими представлениями об операции прибыла в Москву украинская делегация. Единственный их недостаток — отсутствие даты.
Документы озаглавлены: «Оперативный план изъятия кулаков и уголовников по первой категории» и соответственно «по второй категории». А это означает, что их содержание соответствует пункту Г) меморандума Фриновского («план операции и все материалы учета»). Именно с такими документами нарком внутренних дел УССР и, следовательно, начальники областных управлений НКВД должны были прибыть в Москву на конференцию чекистского руководства. Поэтому можно с полной уверенностью утверждать, что они состав лены высокопоставленными сотрудниками НКВД УССР после того, как был получен указанный меморандум Фриновского, но до того, как Лепневский уехал на конференцию в Москву, т. е. между 13 и 15 июля 1937 г.
Что же касается содержания указанных документов, представляются примечательными следующие пункты:
1. В обоих документах определяется, какие данные об арестованном и какие документы должны включаться в следственное дело. (и том числе санкция прокурора на арест и характеристика сельсовета).
2. В качестве главных действующих лиц операции названы УГБ (ведущие «практически подготовительную работу и следствие по кулакам) и органы милиции (ведущие «практически подготовительную работу... но уголовникам»). В поддержку им, как это уже часто бывало н ходе крупномасштабных карательных операций, должен был мобилизоваться актив «проверенных партийцев».
3. Предусмотренная в данном случае процедура ареста подозрительных н осуждения арестованных ориентируется на практику милицейских троек: для ареста необходимо было согласие прокурора, а на заседание тройки вызывался обвиняемый. Те, кто в наркомате внутренних дел Украинской ССР занимались планированием, хотели увидеть соблюденными минимальные правовые гарантии «социалистической законности», авторы же приказа № 00447 были более радикальными.
4. Важные задачи при аресте и следствии украинские планировщики из НКВД возлагали на 45 межрайонных оперативных групп («межрайопергруппы»), на которые они уже разделили Украину. В приказе № 00447 «оперативным группам» и их начальникам перс давались еще более широкие полномочия. Между прочим, эти «оперативные группы» играли важную роль уже в ходе первых больших массовых операций.
Вероятно, участники московской конференции также получили сообщение о расширении круга врагов, против которых должна быть направлена операция. Наряду с бывшими кулаками и уголовниками в число жертв следовало включить также «другой контрреволюционный элемент» и соответственно «другой/прочий антисоветский элемент».
Эта новая группа жертв впервые встречается в письме первого ее секретаря Харьковского обкома КП(б)У, направленном на имя Сталина 21 июля 1937 г.: «По линии НКВД есть указание включить в операцию другие категории активного контрреволюционного элемента» А день спустя первый секретарь Винницкого обкома конкретизировал в шифровке тому же адресату: «Кроме того, разрабатывается материал... участников повстанческого движения против советской власти, эсеров и участников других контрреволюционных политических групп». Так драматически расширялся круг жертв операции. Лини, немногие социальные группы остались незатронутыми террором.
НКВД республик и УНКВД краев и областей во второй половине июля 1937 г. также провели региональные конференции для подготовки руководителей городских и районных отделов к выполнению стоящих перед ними задач в ходе акции.
1.4. РАЗРАБОТКА ПРОЕКТА ПРИКАЗА
30 июля 1937 г. Фриновский представил личному секретарю Сталина А. Н. Поскребышеву 19-страничный «Оперативный приказ народного комиссара внутренних дел Союза ССР № 00447 об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Заместитель Ежова принимал активное участие н разработке проекта. Он информировал Сталина, а также других членов Политбюро о разработке операции и получал от них инструкции. На это указывает тот факт, что Фриновский в июле 1937 г. был трижды записан в книге посетителей кремлевского кабинета Сталина. Впоследствии Фриновскому было также поручено общее руководство операцией. Оперативный приказ № 00447 был одобрен Политбюро ЦК ВКП(б) 31 июля и в тот же день разослан всем руки водителям НКВД республик, краев и областей.
При сравнении первоначальных намерений центра, явствующих из телеграммы Сталина от 3 июля 1937 г., с содержанием оперативного приказа № 00447 от 30 июля 1937 г. обращают на себя внимание изменения, повлекшие тяжелые последствия для народа. Одновременно возникает вопрос: осознавали ли члены Политбюро 2 июля, какую гигантскую репрессивную лавину собирались они привести н движение?
Вероятно, самое сенсационное изменение отразилось в официальном названии плана операции: «Оперативный приказ народного комиссара внутренних дел Союза ССР № 00447 об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Мы уже объяснили, как и но чьей инициативе эта третья центральная категория жертв, называвшаяся в переписке НКВД так ж «прочие антисоветские элементы», была обобщена в первом раз деле приказа «Контингента, подлежащие репрессии». Из кулаков и уголовников, о которых шла речь в телеграмме Сталина, возникла пестрая огромная масса предполагаемых врагов советского строя. Однако хозяйственники, партийные работники, военные, писатели и советская элита, представители которой оказались на скамье подсудимых во время московских процессов и которые сформировали наше первичное представление о жертвах Большого террора, здесь не упоминались.
Предполагаемые враги советской власти были внесены в списки, составленные органами безопасности, под названием «антисоветские элементы». С первых дней советской власти они стигматизировались и частично подвергались правовой дискриминации в качестве так называемых лишенцев (лиц, лишенных избирательного права), которые рассматривались в качестве традиционных врагов режима. Клеймо кулака, белого, попа, «бывшего» (речь идет о должностных лицах Российской империи, Временного и белых правительств) было своего рода свидетельством их враждебного отношения к советской и власти. Такое отношение власти распространялось на детей и родственников этой категории населения. В 1937 г. Сталин назвал их «остатками разгромленных эксплуататорских классов» и предупредил „…чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будет успехов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше будут они пакостить советскому государству, тем больше будут они хвататься за самые отчаянные средства борьбы как последнее средство обреченных».
Остается также констатировать, что некоторые целевые группы, названные в приказе № 00447, оказались под прицелом ГУГБ НКВД еще до июля 1937 г. Фактически репрессивные меры были применены к ним с момента проведения февральско-мартовского пленума 1937 г. В первую очередь это касается эсеров, «немецких троцкистов», членов религиозных общин, меньшевиков, членов тюрко-татарских националистических организаций и участников вскрытой в Западной Сибири контрреволюционной повстанческой организации среди высланных кулаков.
Хотя многие партийные руководители указывали в своих телеграммах Сталину на то, что «данные предварительные», что «дальнейшая работа по учету даст большие цифры», архитекторы приказа № 00447 во втором разделе «О мерах наказания репрессируемых и количестве подлежащих репрессии» подвергли переданные периферией цифры незначительному сокращению. Разумеется, Ежов и Фриновский приняли такое решение не без согласия руководств; партии.
Исходя из анализа как опубликованных, так и архивных документов, следует, что в ходе подготовки операции в 59 республиках краях и областях были зарегистрированы 263 076 чел. «бывших кулаков и уголовников», из которых 81 514 чел. были отнесены к первой и 181 562 чел. — ко второй категории. Согласно же приказу № 00447 количество репрессируемых по первой категории составляло 59 200 чел., по второй — 174 500 чел., а общее количество подлежащих репрессии составляло 233 700 чел.
Это означает, что в соответствии с приказом № 00447 количество репрессируемых по первой категории сократилось на 22 314 чел., по второй категории соответственно — на 7 062 чел., а всего — на 29 376 чел.
Несмотря на трудности распознавания логики, в соответствии с которой исправлялись цифры репрессируемых, обращает на себя внимание то обстоятельство, что Н. И. Ежов и М. П. Фриновский в первую очередь уменьшали те данные из республик, краев и областей, где суммарное количество жертв составляло от четырех тысяч и более.
Изменения выглядели следующим образом:
по Московской области запрос составлял 41305 чел., а лимит по приказу — 35000 чел.;
по Западно-Сибирскому краю — соответственно 25000 и 17000 чел.;
по Белоруссии - 12800 и 12000 чел.;
по Свердловской области — 12 000 и 10 000 чел.;
по Воронежской области — 11000 и 4500 чел.;
по Узбекистану — 5435 и 4750 чел.;
по Азербайджану — 5400 и 5250 чел.;
по Мордовской АССР — 3513 и 1800 чел.;
по Орджоникидзевскому краю — 6133 и 5000 чел.;
по Куйбышевской области — 6140 и 5000 чел.;
по Горьковской области — 6580 и 4500 чел.;
по Курской области — 4784 и 4000 чел;
по Дальневосточному краю — 6698 и 6000 чел.;
по Оренбургской области — 4870 и 4500 чел.;
по Северной области — 6000 и 2750 чел.;
по Челябинской области — 7953 и 6000 чел.;
по Харьковской области — 6000 и 5500 чел.
Следует отметить, что сокращения прежде всего коснулись первой категории. Вероятно, таким способом устанавливался барьер для проведения операции по принципу «сначала арестовать, а потом разобраться» и для перерастания ее во «вредную погоню за голыми количественными показателями выполнения и перевыполнения лимитов», как считал Ежов. Партийное руководство стремилось к «упорядоченной» акции, которая ориентировалась бы на установленные сверху правила. Не случайно, когда в августе 1937 г. некоторые регионы по ходу проведения операции стали просить Политбюро КЦ ВКП(б) повысить лимиты, оно отклоняло эти заявки.
Второй пункт второго раздела, по которому в приказе № 00447 корректировалось первоначальное указание в телеграмме Сталина, касался меры наказания для второй категории, которая включала в себя «все [...] менее активные, но все же враждебные элементы». Они подлежали аресту и заключению в лагеря на срок от 8 до 10 лет, а наиболее злостные и социально опасные из них — заключению на такие и сроки в тюрьмы. Таким образом, для этой категории наказания резко ужесточались, хотя телеграмма от 3 июля 1937 г. предусматривала лишь депортацию в трудпоселки по распоряжению НКВД.
«Кулацкая операция» изначально не была долгосрочной и тщательно спланированной акцией. Об этом свидетельствуют, в частности, изменения основных позиций телеграммы И. В. Сталина. Дело не только в корректировании цифр репрессируемых, представленных местными руководителями, — сначала Политбюро утверждает н и данные, а затем вносит изменения.
На неудовлетворительное планирование указывает и тот факт, что Н. И. Ежов, М. П. Фриновский и А. Я. Вышинский до сентября 1937 г. включительно рассылали директивы, меморандумы и приказы, которые могут считаться своего рода положениями о применении приказа № 00447. В них регулировались:
порядок предоставления отчетов республик, краев и областей 8-му отделу ГУГБ НКВД СССР (от 1 августа 1937 г.);
специальные акции истребления в ГУЛАГе (от 5 августа 1937 г.) и в тюрьмах ГУГБ (от 16 августа 1937 г.);
роль прокуроров в операции (от 7 августа 1937 г.);
преследование особо опасных преступников (от 7 августа 1937 г.).
Не было недостатка и в недоразумениях. Например, ЦК ВКП(о) 9 июля 1937 г. получил из Алма-Аты сообщение о том, что здесь создана тройка по Казахской ССР, были указаны имена членов тройки, а также численность зарегистрированных «вражеских элементов». Днем позже члены тройки и численность репрессируемых были утверждены Политбюро. В этот же день оно утвердило данные и по Северо-Казахстанской области. Интересно, что после этого заседания тройка по Казахской ССР больше не упоминалась.
Тройки, как уже говорилось, не были изобретением периода Большого террора, а берут свое начало со времен Гражданской войны и их кровавый след тянется до Катыни. Таким образом, они применялись в качестве «чрезвычайной меры» всякий раз, когда надлежало ликвидировать или лишить свободы «антисоветчиков» без соблюдения правовых норм, в больших количествах и с помощью ускоренной процедуры, не привлекая внимания общественности. Те, кто планировал акцию государственного террора, естественно, опирались на опыт, накопленный ОГПУ в ходе проведения масштабной террористической кампании 1930-1933 гг.
Приказ НКВД № 00447 обнаруживает большое сходство с приказом ОГПУ № 44/21 от 2 февраля 1930 г. по проведению «ликвидации кулачества как класса». Это касается и категорий жертв, и внесудебных репрессивных инстанций, и технологии осуществления операции (разделение территорий на оперативные сектора, определение квот, разделение репрессируемых на две категории и т. д.). Действовавшие при полномочных представителях ОГПУ с санкции Политбюро от 30 января 1930 г. и в соответствии с приказом ОГПУ № 44/21 тройки в 1930-1933 гг. осудили 392 524 кулака, священника, верующих, полицейских и бывших служащих административных органов царской империи, а также противников большевиков в Гражданской войне. В соответствии со ст. 58 УК РСФСР в 1930 и 1931 гг. эти тройки вынесли соответственно 18 996 и 9170 смертных приговоров.
В 1933-1934 гг. произошли изменения: 7 мая 1933 г. Политбюро лишило тройки ОГПУ права выносить смертные приговоры. В соответствии с постановлением ЦИК СССР «Об образовании общесоюзного Народного комиссариата внутренних дел» от 16 июля 1934 г. ОГПУ включили в состав Народного комиссариата внутренних дел в качестве Главного управления государственной безопасности (ГУГБ), а тройки ликвидировали. Однако в ряде областей, по ходатайству местных руководителей, для вынесения внесудебных смертных приговоров тройки возобновляли свою работу. Правда, срок их действия ограничивался одним-двумя месяцами. Кстати, в последний раз они были задействованы накануне массовых операций и Западно-Сибирском крае.
В преамбуле приказа № 00447 подчеркивается, что акция направлена на окончательное решение проблемы внутренних врагов Советского Союза: «Перед органами государственной безопасности стоит задача — самым беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских элементов... и, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой против основ Советского государства Приказ предусматривал расстрел 75 950 человек, в том числе 10 тысяч узников ГУЛАГа, и заключение 193 тысяч человек в лагеря и тюрьмы, а общий контингент репрессируемых охватывал 268 950 «антисоветских элементов».
Кардинальное значение для динамики проведения операции при обрело положение, в соответствии с которым намеченные цифры являлись лишь ориентирами, допускалось повышение этих цифр, хотя только и по запросу, подаваемому в адрес НКВД. Благодаря этому положению был найден механизм, побуждавший региональных руководителей НКВД к соревнованию за самые высокие показатели и одновременно дававший центральному руководству в Москве и инструмент дозирования репрессий. Один из руководящих работников аппарата НКВД разъяснял позднее: «...Я точно знаю, что эти лимиты служили предметом своеобразного соревнования между многими начальниками НКВД (подчеркнуто в документе. — Авт.). Вокруг этих лимитов была в наркомате создана такая атмосфера: тот из начальников УНКВД, кто, скорее реализовав данный ему лимит в столько-то тысяч человек, получил от наркома новый, дополнительный лимит, тот рассматривался как лучший работник, лучше и быстрее других выполняющий и перевыполняющий директивы Н. И. Ежова по «разгрому контрреволюции»1. Под этим же углом зрения следует рассматривать и награждение орденами наиболее ревностных карателей, участвовавших в операции. Так, по случаю празднования 20-й годовщины основания ВЧК, 19 декабря 1937 г., десять руководителей УНКВД были награждены орденом Ленина и более двадцати — орденом Красной Звезды.
Третий раздел приказа определял время начала (5, 10 или 15 августа в зависимости от региона) и продолжительность акции (первоначально — четыре месяца), регулировал формы ее оперативного проведения. Тот факт, что в рамках операции поначалу должны были арестовываться и осуждаться только «контингента» по первой категории (переход к преследованию представителей второй категории требовал согласия центрального руководства НКВД), объясняется опасениями по поводу перегрузки и без того, вероятно, переполненных тюрем. Это несомненно произошло бы в случае одновременных арестов представителей обеих категорий.
В начале августа было еще непонятно, когда лагеря, многие из которых находились в стадии строительства, сумеют принять заключенных. В ряде регионов среди приговоренных тройками к смерти было поразительно много заключенных, уже находившихся в тюрьмах месяцами и арестованных вне рамок массовой операции. Это означает, что суды с ускоренной процедурой вынесения приговора сначала освобождали место в тюрьмах. При этом они могли ссылаться на содержавшееся в приказе указание, согласно которому преследовались также лица, «содержащиеся в данное время под стражей, следствие по делам которых закончено, но дела еще судебными органами не рассмотрены». Начальник УНКВД по Оренбургской области А. И. Успенский даже получил от наркома внутренних дел в ком не июля 1937 г. разрешение раньше времени начать «кулацкую операцию», чтобы освободить тюрьмы, переполненные уголовниками.
Центральная роль в операции выпала на долю руководителей оперативных секторов, на которые были разделены все республики, края и области. Эти руководители контролировали составление списков на арест, выписывали ордера, надзирали за ходом предварительного следствия и передавали тройке обвинительные заключения, нередки составлявшие не одну страницу. Следствие должно было проводится «ускоренно и в упрощенном порядке», т. е. без правовой помощи, очной ставки со свидетелями, опроса экспертов, сбора и проверки доказательств, не более чем с двумя-четырьмя поверхностными допри сами свидетелей и краткими допросами обвиняемого. Важнейшими компонентами следствия были: стандартизированный формуляр с 22 вопросами о личности (анкета арестованного), протокол допроса, также начинавшийся с 20 стандартизированных вопросов о личности выдававшаяся сельским или городским советом «характеристика», обвинительное заключение и опрос от двух до четырех свидетелей.
Пятый раздел приказа регулировал состав и компетенцию троек, создававшихся на уровне республик, краев и областей. Как уже отмечалось, в них входили начальник соответствующего органа НКВД, являвшийся председателем, прокурор данной административно территориальной единицы и первый или второй секретарь местного партийного органа.
В приказе № 00447 приведены имена «судей» всех 64 троек. Беглый анализ этого списка показывает, что здесь были представлены почти все видные руководители НКВД, тогда как партийное руководство часто представлялось вторыми секретарями. Назначение членов троек осуществлялось Политбюро, которое благодаря этом прерогативе имело еще один сильный рычаг для контроля над ходом репрессий. Каждый новый назначенец — это касается в первую очередь чекистов — способствовал интенсификации преследований. До окончания операции среди членов троек наблюдалась сильная ротация. Тот, кто властвовал над жизнью и смертью в качестве представителя регионального партийного руководства, руководства НКВД или прокуратуры, сам входил в группу риска, превращаясь из преследователя в преследуемого, из палача — в жертву.
10 июля 1937 г. Политбюро приняло решение о смещении многих начальников У НКВД; семеро из них будут арестованы в июле-августе 1937 г. Российский историк В. П. Данилов видел в этой карательной акции реакцию на сопротивление руководящих чекистов проводимой «кулацкой операции». Однако этот тезис нуждается в серьезной проверке.
Во второй половине июля Политбюро многократно корректировало свои собственные решения от 5-11 июля о составе троек. Разительный пример этому проведенный 23 и 28 июля полный отзыв троек в Саратовской, Омской и Ивановской областях. Это же происходило и в дальнейшем. Политбюро предприняло (до 20 августа 1937 г.) исправления в составе троек в 17 регионах. Карусель смены «судей» достигла апогея 2 ноября 1937 г., когда одновременно были назначены 15 новых председателей.
Между тройками периода раскулачивания и Большого террора существует как персональная (стоит вспомнить только фамилии С. Ф. Реденса, Л. М. Заковского, Е. Г. Евдокимова, В. А. Каруцкого, Б. А. Бака), так и функциональная преемственность. Существует также связь между контингентом жертв этих троек: многие кулаки, в 1937- 1934 гг. отправленные тройками в концлагеря, лишились жизни но их же приговорам в 1937-1938 гг.
Как протекали заседания троек? Наряду с их членами, осуществлявшими «скорый суд», присутствовали секретарь, ведущий протокол, и представитель ведомства, расследовавшего дело (госбезопасности или милиции). После короткого сообщения докладчика и на основе письменного описания дела, в которых уже предлагалось отнесение подсудимого к первой или второй категории, «судьи» вы носили свой приговор. Как правило, это происходило ночью, при закрытых дверях. Судьи ни разу не видели и не заслушивали обвиняемого. Текст приказа № 00447 не предусматривал обжалования их приговора.
Представление о «судебной» квалификации конвейерной юстиции троек могут дать некоторые количественные данные. В соответствии с протоколами № 81, 82 и 83 Ленинградская тройка в течение одного дня (9 октября 1937 г.) приговорила к смерти 658 заключенных Особой тюрьмы на Соловецких островах. Для тройки в Татарской АССР осудить в день свыше 200 человек было обычным делом На заседаниях от 28 октября 1937 г. и 6 января 1938 г. она вынесли соответственно 256 и 202 смертных приговора. Карельская тройка осудила 20 ноября 1937 г. 705 чел., из них 629 приговорила к смертной казни.
Исследователями установлено, что в Краснодаре краевая тройка 20 ноября 1937 г. осудила 1252 чел. Размах этого судебного террора был превзойден только действиями Омской тройки, которая 10 октября 1937 г. осудила 1301 чел., а 15 марта 1938 г. — 1014 чел., ш которых соответственно 937 и 354 чел. приговорила к высшей мере наказания.
Осужденные тройкой к смертной казни умирали, не будучи ознакомлены с приговором. Этот метод, практиковавшийся уже ОГПУ, должен был помешать возникновению акций сопротивления, попыткам самоубийства и коллективным протестам осужденных.
Указание в приказе № 00447 на «обязательное полное сохранение в тайне времени и места приведения приговора в исполнение» соблюдалось долгое время. НКВД распространял плотную завесу лжи над судьбой приговоренных к смерти «внесудебными органами». В течение полувека эта стратегия умалчивания сохранялась. Изданный в 1939г. приказ № 00515 предписывал отвечать на запросы родственников пресловутой формулировкой «10 лет исправительно-трудовых лагерей без права переписки». Наконец, начиная с 1945 г. им сообщалось, что родственник, осужденный на 10 лет ИТЛ, умер в заключении. Только в рамках реабилитации, начавшейся после 1989 г., советские граждане узнали истинную причину и подлинную дату смерти близких и друзей. Места казней и массовых захоронений были обнаружены большей частью также только в 1990-х гг.
Политбюро ЦК ВКП(б) 31 июля 1937 г., без каких бы то ни было изменений, голосованием одобрило приказ № 00447 и сопровождающую его резолюцию, разработанную М. П. Фриновским. В ней были урегулированы важные моменты, касавшиеся проведения операции. Оперативные расходы составляли 75 млн руб., на одну только транспортировку заключенных по железной дороге выделялось 25 млн руб., а на строительство новых лагерей — 10 млн руб. Расширялся также круг бюрократических соучастников акции. В их числи входили Совет народных комиссаров, наркоматы путей сообщении, обороны (руководящий персонал для охраны лагерей), лесного хозяйства и здравоохранения (врачи и обслуживающий персонал), также партийные и комсомольские организации областей, в которых создавались лагеря (персонал для управления и охраны лагерей). Политбюро распорядилось об использовании части «антисоветских эле ментов», осужденных по 2-й категории, на крупных стройках ГУЛАГ» прежде всего в хронически отстававшей лесной промышленности. Для этого Главному управлению лагерей были выделены лесные участки, на которых в августе 1937 г. были созданы новые лесоповальные лагеря: им до 1 октября 1937 г. предстояло принять 35 тысяч, новых заключенных.
1.5. СОУЧАСТИЕ РЕГИОНАЛЬНЫХ ПАРТИЙНЫХ КОМИТЕТОВ
Изложенный нами порядок событии по разработке приказа № 00447 не подтверждает тезис о генезисе «кулацкой операции», сформулированный исследователем Ю. Н. Жуковым. Возможно, под влиянием работ известного американского историка Дж. Гетти он установил связь между массовым террором 1937 г. и планами Сталина по проведению в Советском Союзе радикальной реформы избирательного права и продолжает развивать эту тему в своих публикациях.
На самом деле, как показывают источники, главным дирижером операции был московский центр, а секретари региональных парткомов — активными участниками рождения приказа № 00447 и эффективным фактором преследований вплоть до окончания массовой операции. Подтверждением последнего являются многочисленные заявки, подписанные ими в 1937-1938 гг., в которых они просили руководство партии о повышении лимитов. Уже один этот факт уличай во лжи Хрущева, пытавшегося представить «кулацкую операцию в виде чистой акции НКВД, а партию — в виде невинной жертвы.
Ссылка: Рождение приказа №00447 - ПОЛIТ.UA
Мы публикуем фрагмент вступительной статьи к сборнику документов "Через трупы врагов на благо народа..." Кулацкая операция в Украинской ССР 1937-1941 гг", вышедшеву в серии "История сталинизма" в издательстве РОССПЭН. Серия подобных публикаций на "Полiт.ua" будет продолжена - в ближайшее время Вас ждет много интересных материалов как из "Истории сталинизма", так и из архивов общества "Мемориал"...
Для сотен тысяч советских граждан начало роковых событий, вошедших в историю как Большой террор, датируется 3 июля 1937 г. В этот день секретарь ЦК ВКП(б) И. В. Сталин телеграфировал народному комиссару внутренних дел СССР Н. И. Ежову и региональным руководителям партийных организаций о принятом днем ранее постановлении Политбюро «Об антисоветских элементах». В постановлении указывались контингенты репрессий — бывшие кулаки и уголовники — и применяемые в отношении их репрессивные меры. Для осуждения виновных предусматривалось создание внесудебных органов — троек. Их кровавый след ретроспективно прослеживается еще со времен Гражданской войны.
На пике проведения сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса тройки при полномочных представительствах ОГПУ осуществляли массовый террор против крестьянства. «Создание этих троек, — указывалось в отчете Прокуратуры СССР за 1931г. — являлось мерой чрезвычайной и обусловливалось, главным образом, необходимостью быстрейшего нанесения удара по контрреволюции, оживившейся в связи с ликвидацией кулачества как класса, как как направление дел в коллегию ОГПУ удлинило бы срок рассмотрения их”.
В 1937 г. тройки в ускоренном режиме судопроизводства должны были приговаривать к смертной казни «наиболее враждебно настроенных» кулаков и уголовников (первая категория), в то время как остальные — «менее активные, но все же враждебные элементы» — были бы взяты на учет и высланы в районы по указанию НКВД (вторая категория).
В соответствии с указанным постановлением региональные партийные руководители должны были представить на рассмотрение Политбюро ЦК предложения по комплектованию трибуналов из трех лиц, в число которых, как правило, входили начальник УНКВД, первый секретарь ЦК, краевого или областного комитета ВКП(б) и прокурор края, области или республики. Эти предложения с указанием количества зарегистрированных кулаков и уголовников представлялись затем на рассмотрение высшему партийному руководству в течение пяти дней.
В тот же день Н. И. Ежов в директиве № 266 информировал руководителей республиканских НКВД и начальников краевых и областных УНКВД о решении Политбюро и обязал их предоставить требуемые данные до 8 июля.
Следует отметить, что Ежов проявил инициативу: откорректировал определение целевой группы запланированной операции и ввел в качестве дополнительного критерия побег из лагерей и поселений для кулаков.
Массовое бегство из исправительных учреждений принудительного характера привело к тому, что в 1930-е гг. среди населения СССР сформировалась особая группа, получившая в официальных документах название «беглые кулаки». Именно эта категория, по убеждению властей, была той силой, которая пополняла отряды «бандитов», ряды «террористов» в деревне и «вредителей» в городах и на стройках. Кроме того, в 1936-1937 гг. беглые кулаки, нелегально вернувшиеся на родину, требовали возвращения имущества, конфискованного в 1930-1933 гг. Поэтому органы безопасности должны были уделять повышенное внимание контролю над ними.
В указанной директиве № 266 Ежов также проинформировал, что дополнительно сообщит о дате начала операции и порядке ее проведения.
Для Украины точкой отсчета роковых событий стало 4 июля 1937 г., когда по распоряжению Политбюро ЦК КП(б)У нарком внутренних дел УССР И. М. Леплевский передал директиву всем подразделениям НКВД. Леплевский, по всей видимости, составил ее еще до того, как к нему и в областные управления НКВД поступила директива № 266. Только так можно объяснить его указания начальникам УНКВД получить в обкомах КП(б)У информацию о планах партийного руководства в Москве и таким образом легитимировать указания по регистрации и отбору уголовных и кулацких элементов согласно первой и второй категориям.
В свою очередь городские и районные отделы НКВД, используя весь аппарат госбезопасности и милиции, должны были проанализировать имевшиеся у них списки «врагов», материалы оперативного учета и агентурные материалы (сообщения агентов, осведомителей и резидентов) и до 6 июля 1937 г. передать их областному руководству НКВД. Распоряжение не передавать районным отделам НКВД информацию о том, что скрывалось за шифром «первая категория», свидетельствует о намерении сделать минимальным круг лиц, осведомленных о запланированном массовом убийстве.
1.1. ИНИЦИАТИВА ПЕРИФЕРИИ
Можно с уверенностью предположить, что после ознакомления с директивой № 266 все подразделения ГУГБ НКВД, задействованные и операции, приступили к просмотру картотек и архивов. Целью было выявление бывших кулаков, осужденных во время раскулачивания к заключению в ИТЛ и вернувшихся в родные места после отбытия наказания или досрочного освобождения, несмотря на существующий запрет. В связи с тем, что в колхозах был недостаток рабочих рук, местные власти, сельсоветы, правления колхозов и районные отделы органов госбезопасности фактически не только не противились их возвращению, но и халатно относились к контролю над этим контингентом. Что же касается бежавших кулаков из лагерей и спецпоселений, то они жили по поддельным документам как в деревнях, так и в городах.
Регистрацией освобожденных и бежавших из мест заключения лиц также занималась милиция — отдел уголовного розыска. В период проведения репрессивной кампании этот отдел стал вторым по важности действующим лицом, так как в 1930-е гг. в ходе чисток советских городов от «социально опасных» и «социально вредных элементов» его сотрудниками был накоплен большой опыт учета маргиналов и борьбы с ними.
Выполняя директиву Ежова, руководство областей, краев и республик СССР в течение 3-11 июля телеграфировало в Москву о составе I роек и взятом на учет репрессируемом контингенте.
Руководители различных ведомств органов госбезопасности (и на это следует обратить особое внимание) направляли свои отчеты на имя наркома внутренних дел СССР Н. И. Ежова. В настоящее время полностью опубликовано только семь таких телеграмм, цитировались также отрывки из шифровки начальника управления НКВД по Западно-Сибирскому краю С. Н. Миронова от 8 июля 1937 г.
В предлагаемом читателю сборнике впервые публикуются донесения начальников областных УНКВД УССР и наркома внутренних дел Молдавской АССР. Эти донесения, включая и свои комментарии к ним, нарком внутренних дел УССР И. М. Леплевский переслал Ежову 10 июля.
Телеграммы Ежову, датированные 8-10 июля 1937 г., ограничивались данными о зарегистрированных бывших кулаках и уголовниках.
Партийные организации, задействованные в операции, адресовали свои письма (шифровки) с предложениями по составу троек и сообщениями о численности зарегистрированных бывших кулаков и уголовников по адресу: Москва, ЦК ВКП(б), тов. Сталину. Шифровки утверждались Политбюро под названием «Об антисоветских элементах», а указанные в них, как правило, три кандидата официально утверждались членами троек, призванными рассматривать дела в ускоренном внесудебном порядке. Как вскоре выяснилось, лимиты, утвержденные Политбюро, не были окончательными. Фактически Политбюро принимало данные с периферии к сведению. В нашем распоряжении находятся 85 таких телеграмм, отправленных в Москву.
Большинство шифровок ограничивалось лишь воспроизведением фамилий кандидатов в состав тройки и требуемыми цифрами репрессируемых. В 25 из них указано, что численность репрессируемых представляет собой только отражение процесса регистрации, поэтому данные подаются как «предварительные», «ориентировочные», а учет — «неполный». Часто отмечается, что из-за недостатка времени не охвачены все районы, прежде всего отдаленные. Партийные руководители извещали, что окончательные данные сообщат дополнительно.
Например, Е. Г. Евдокимов, превратившийся из чекиста в руководителя парторганизации Азово-Черноморского края, сообщал: «Сведения по группе уголовного элемента сугубо предварительные». Аналогичное сообщение прислал первый секретарь Ярославского Обкома ВКП(б) Н. Н. Зимин: «Однако эти цифры считаю преуменьшенными, так как органы НКВД не имеют полных данных о составе уголовников, работающих на заводах области. На одном только резиновом комбинате выявляется наличие свыше 300 бывших уголовников, из них значительная часть ведет себя как дезорганизаторы производства. Аналогично и на ряде других предприятий. В ходе работы будем выявлять и проверять их, что увеличит сообщенную общую цифру». Именно такой прогноз, в соответствии с которым дальнейший ход регистрации приведет к росту численности репрессируемых, встречается в шифротелеграммах чаще всего. В конце июля 1937 г. он подтвердится прежде всего по Казахстану, Карельской АССР и Воронежской области.
Не вызывает удивления и просьба многих регионов о продлении срока присылки данных о численности репрессируемого контингента. Например, об отсрочке до 1 августа 1937 г. ходатайствовали первый секретарь Татарского обкома А. К. Лепа и первый секретарь Красноярского крайкома П. Д. Акулинушкин, о продлении сроков до 13 и 15 июля — первый секретарь Дагестанского обкома Н. П. Самурский, первый секретарь Киевского обкома С. А. Кудрявцев и первый секретарь Донецкого обкома Э. К. Прамнэк. 14 июля первый секретарь Ленинградского обкома А. А. Жданов обратился к Сталину с просьбой «отсрочить представление количества лиц, подлежащих расстрелу и высылке, до 16 июля”. Заместитель начальника УНКВД по Ленинградской области В. Н. Гарин 9 июля 1937 г. телеграфировал Ежову о «предварительных данных», удивительно низких для первой категории, относительно регистрации кулаков и уголовников по линии НКВД (первая категория — 808 чел., вторая категория — 5843 чел., всего — 6651 чел.) и обещал форсировать выявление.
Начальник УНКВД по Ленинградской области Л. М. Заковскнй и партийный руководитель А. А. Жданов, вероятно, хотели послать Сталину более внушительные цифры, но процесс регистрации в нескольких районах области остановился. Поэтому Гарин в угрожающем письме начальникам девяти районных отделов НКВД от 16 июля указывал на их «преступно-халатное выполнение указаний начальника Управления НКВД ЛО.
Тесное сотрудничество руководителей партийных комитетов и органов безопасности подтверждается также и на примере Украины. Нарком внутренних дел УССР И. М. Леплевский в письме Ежову от 10 июля 1937 г. так комментировал количество взятых на учет по Донецкой (по первой категории — 466 чел., по второй — 1355 чел.) и Днепропетровской (соответственно 234 чел. и 1971 чел.) областям: «По этим цифрам обращает на себя внимание, что данные по Донбассу и Днепропетровску явно преуменьшены. Соответствующие указания [по] этим областям даны».
Первый секретарь Донецкого обкома Э. К. Прамнэк телеграфировал Сталину 10 июля 1937 г.: «Цифры сообщу через несколько дней». К сожалению, шифровки Прамнэка с контрольными цифрами взятого на учет контингента по Донецкой области не найдены.
Следует отметить, что указанные в шифровках цифры зарегистрированных «врагов» до 10 июля 1937 г. наглядно свидетельствуют о перевесе репрессируемых по второй категории. В целом для Украины соотношение количества репрессируемых по первой п по второй категориям составляло 1:3,8. В Киевской (1:5), Винницкой (1:5,4), Черниговской (1:5,6) и Днепропетровской (1:8,4) областях, а также и Молдавской АССР (1:22,5) эта разница была еще более значительной. Однако те данные, которые Леплевский сообщил Ежову 10 июля 1937 г., не были окончательными для Украины, как это считалось до сих пор.
Так, первый секретарь Днепропетровского обкома Н. В. Марголин предоставил главному чекисту Е.Ф. Кривцу достаточно времени для проведения регистрации. Только 23 июля 1937 г., т. е. с опозданием на две недели, он телеграфировал в Москву о составе тройки н о взятых на учет «врагах» по области: «...По первой категории кулацкого и враждебного элемента 1500 человек и уголовного элемента 1000 человек. По второй категории кулацкого и враждебного элемента 2000 человек и уголовного элемента 1000 человек». Эти цифры существенно превосходят первоначальные данные. Так, по первой категории, по сравнению с данными от 10 июля 1937 г., они увеличиваются более чем в 10 раз (2500 чел. против 234 чел.) и более чем в 1,5 раза — по второй (3000 чел. против 1971 чел.).
Впечатляющие цифры приводил и первый секретарь Московского обкома ВКП(б) Н. С. Хрущев, имевший намерение, очевидно, провести операцию в Москве и области как крестовый поход против преступности (соотношение кулаки — уголовники составляло примерно 1:4). Причем в число уголовников включались нищие, безработные, бездомные и лица без действующего удостоверения личности и разрешения на пребывание в соответствующих населенных пунктах. Этот секретарь обкома, предлагавшийся в состав тройки, 30 лет спустя ничего не мог вспомнить, а террористическую операцию представлял как исключительно дело рук НКВД. В мемуарах, опубликованных в 1992 г., Н. С. Хрущев упоминает о тройках, но хочет создать впечатление, что в их деятельности участвовали только представители органов безопасности: «Этих людей [узников лагерей | арестовывала госбезопасность, следствие вела также госбезопасность и судила госбезопасность. Тройки, которые были созданы в госбезопасности, творили, что хотели».
1.2. РАСШИРЕНИЕ ЦЕЛЕВЫХ ГРУПП НА ПЕРИФЕРИИ
Следует отметить, что для исследователей проблемы Большого террора вышеупомянутые шифровки представляют определенную ценность: они, например, являются источником изучения генезиса оперативного приказа № 00447 и возникающих по этому поводу дискуссий. В частности, исследователи по-разному объясняют неудовлетворенность региональных партийных руководителей цифрами лимитов, полученных от НКВД/УНКВД. В качестве примера процитируем шифровку второго секретаря Дальневосточного крайкома ВКП(б) В. В. Птухив ЦК: «Крайком просит распространить действие директивы ЦК также на находящиеся на Дальнем Востоке спецпоселки, в которых имеется, по данным НКВД, до десяти тысяч семей. Ввиду того, что на территории Дальнего Востока находятся 360 тысяч человек лагерников, часть из которых открыто проявляет свою резко враждебную деятельность, крайком просит разрешить дела в отношении таких лиц рассматривать на созданной тройке для применения к ним расстрела».
Обращение такого рода в ЦК ВКП(б) не является единичным. Примерно 30 % шифротелеграмм, поступивших в ЦК, содержали ходатайство региональных партийных руководителей подвергнуть репрессиям, наряду с кулаками и уголовниками, другие слои населения, отмеченные печатью враждебности. К указанному контингенту относились заключенные священники, «церковники», мусдуховники (исламское духовенство), ламы, националисты-террористы, белогвардейцы, спецпереселенцы (до 1934 г., а затем трудпоселенцы), «проявляющие за последнее время контрреволюционную активность и усиленное бегство из поселков», вредители на уборке урожая зерновых, поджигатели, члены банд, бывшие члены антибольшевистских партий, члены семей кулаков и уголовников, осужденных тройками по первой и второй категориям, помещики, члены казачье-белогвардейских организаций, реэмигранты, переправщики, жандармы, каратели и другие бывшие слуги царского режима.
В изобретении дополнительных врагов выделяются Азербайджан, Туркменистан, Узбекистан и Таджикистан. Так, в длинных списках «представителей зла» нашлось место многочисленным «местным врагам» — бывшим членам националистической организации «Туркмен-Азатлыги» («Свободная Туркмения»), бывшим басмачам, мусаватистам, иттихадистам, дашнакам. В Бурят-Монгольской АССР операция сконцентрировалась на преследовании многочисленного нимаистского духовенства4. В Азово-Черноморском крае были арестованы свыше тысячи членов «казачье-белогвардейской организации» и объектом преследования должны были стать поджигатели и другие «вредители», активизировавшиеся во время уборки урожая.
Таким образом, вышеприведенный «каталог врагов» читается как проскрипционный список будущего приказа № 00447.
Примечательно, что в шифровках партийных руководителей появляется требование о направлении репрессированных, отнесенных ко второй категории, не в спецпоселки, а в лагеря".
В первом разделе самого приказа под названием «Контингента, подлежащие репрессии», трудно найти хотя бы одну группу «врагов», уже не названную в шифровках с мест. Как правило, Политбюро не пресекало репрессивное усердие провинции, а одобряло «особые желания», если предложения поступили в Москву до 12 июля 1937 г. Так, ответ на цитированный ранее запрос из Дальневосточного края гласил: «Распространить действие директивы ЦК также на находящиеся на Дальнем Востоке спецпоселки. Разрешить тройке рассматривать дела лагерников, проявляющих враждебную деятельность, с применением к ним расстрела». Политбюро выполнило и «особые желания» партийного руководства Туркменской ССР: «Согласиться с предложением ЦК Туркменистана о включении на репрессии и высылку отбывших тюремное заключение членов националистической] к[онтр]р[еволюционной] организации "Туркмен-Азатлыги", мусульманское духовенство и т. п., поручив НКВД определить число подлежащих расстрелу и высылке». В этом решении Политбюро обращает на себя внимание указание, что НКВД Туркменской ССР должен определить численность «подлежащих расстрелу и высылке». Очевидно, прежние его предложения не получили согласия ЦК или Лубянки. Политбюро также утвердило просьбу руководства Северо-Казахстанской области расширить контингент репрессируемых, включив в него спецпереселенцев3. «Разрешить рассмотрение в тройке, - указывало Политбюро, — дел переселенцев с западных границ Союза, лиц, подлежащих расстрелу и высылке».
Желание регионов вовлечь и другие целевые группы в крупную акцию общесоюзного масштаба основывалось на коалиции интересов регионов и московского центра.
Рассмотрим это на примере преследования членов религиозных общин.
Перепись населения, проведенная в январе 1937 г., встревожила как регионы, так и центр. В частности, власть обеспокоили ответы на пятый вопрос анкеты — «О религии».
Высокий (56,7) процент тех, кто записал себя верующими, подтверждал худшие опасения властей. На февральско-мартовском пленуме ЦК слышались многочисленные жалобы секретарей обкомов, подкрепленные сообщениями НКВД, на усилившуюся религиозную активность, направленную против выборов в Верховный Совет, против переписи и нового аграрного строя. Г. М. Маленков, А. А. Жданов и К. М. Ярославский получили задание обобщить эту критику.
К тому же, в марте начальник Центрального управления народно-хозяйственного учета Госплана СССР И. А. Краваль проинформировал секретаря ЦК и члена Политбюро А. А. Андреева «об отношении верующих к всесоюзной переписи 1937 г.».
Перепись, по словам Краваля, «сигнализировала» о связи, существующей между обсуждением Конституции, переписью населения и запланированными выборами, а также о фиаско антирелигиозной пропаганды.
Борьба против «контрреволюционной деятельности» верующих была вверена НКВД. 27 марта из Москвы ушел циркуляр НКВД, адресованный областным и краевым управлениям НКВД и содержащий приказ об усилении агентурной и оперативной работы по церковному активу (церковникам) и приверженцам сект.
Через месяц в Украине завершили сбор материалов по деятельности религиозных общин, содержание которых отвечало заданной тенденции. Документы подчеркивали отрицательное влияние религиозных общин на молодежь и «доказывали» их «организованную- антисоветскую деятельность, включавшую контакты с заграницей НКВД Украинской ССР циркуляром от 8 июня 1937 г. санкции пировал «начать решительные меры по ликвидации церковников и приверженцев сект».
В таких условиях требование секретарей региональных парторганизаций о включении духовенства в контингент, подлежащий репрессиям, было вполне логичным.
Репрессии в отношении священнослужителей и активистов церковных общин регулировались в ходе исполнения оперативного приказа № 00447 многочисленными дополнительными директивами и циркулярами как центра, так и региональных управлений НКВД.
1.3. МОСКОВСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ РУКОВОДСТВА НКВД
И ходе регистрации «враждебных элементов» у региональных руководителей возникли проблемы, разрешить которые они просили ЦК ВКП(б) и НКВД СССР. Например, из Бурят-Монгольской АССР н ЦК ВКП(б) был направлен запрос: «Требуется ли для применения расстрела обязательное личное признание или достаточно нескольких уличающих показаний». В свою очередь из Наркомата внутренних дел УССР был получен следующий документ, озаглавленный «Вопросы, подлежащие разъяснению»:
1. О семьях кулаков и уголовников 1-й и 2-й категории.
2. Должны ли тройки видеть всех арестованных по 1 и 2 категории.
3. Если едет [в ссылку] семья, то одновременно ли и в том ли направлении, что и глава семьи.
4. Какой минимум имущества могут с собой семьи взять, если будут высланы.
5. Как [поступать] с семьями, в составе которых имеются военнослужащие и орденоносцы.
6. Включаются ли во вторую категорию лица с явными признаками инвалидности.
Однако чаще всего в телеграммах партийных руководителей поднимался вопрос: «Сообщите, приступать ли к работе тройке или будут дополнительные указания». На почве этого разразился скандал. Политбюро ЦК КП(б) Украины 10 июля 1937 г. без консультации с партийным руководством в Москве и наркомом внутренних дел СССР приняло решение отправить первым секретарям обкомов следующую телеграмму: «Органы НКВД выявили и учли кулаков и уголовных [в] частности [по] первой категории. ЦК КП(б)У предлагает тройкам приступить к работе».
Москва не замедлила отреагировать. В Киев 12 июля пришел меморандум за подписью заместителя наркома внутренних дел СССР М. П. Фриновского. Содержащийся в нем призыв «операцию по репрессированию бывших кулаков и уголовников не начинать, повторяю, не начинать», адресовался не только украинскому Политбюро, но и другим инициативным региональным функционерам. Воспользовавшись формулировкой телеграммы Сталина от 3 июля: «взять ил учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно (подчеркнуто нами. — Авт.) арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки», периферия стали действовать.
Московский центр не мог допустить самовольных действий, по этому в меморандуме указывалось, что начало операции и способ ее проведения будет регулировать «особое распоряжение наркома» В данном случае речь шла об оперативном приказе № 00447.
Первоочередное значение для участников операции имели пункты 4 и 5 указанного меморандума Фриновского: «Четвертое — ввиду особой политической важности операции, Нарком созывает специальное совещание, на котором будут обсуждены: планы проведения операции, собранные материалы учета и техника проведения операции. Совещание будет проведено в две очереди.
Пятое — Вам надлежит прибыть на совещание к 16 июля, имея на руках план операции и все материалы учета».
Объявленная конференция, на которой следовало обсудить насущные проблемы, была безусловно важным этапом в подготовке операции.
Руководители НКВД из 46 республик, краев и областей, прежде всего из РСФСР, с Кавказа, из УССР и БССР, были на 16 июля вызваны в Москву. Украину на конференции представлял нарком внутренних дел И. М. Леплевский. По его распоряжению в Москву прибыли также семь начальников областных УНКВД и нарком внутренних дел Молдавской АССР3.
Дата второй конференции, на которую были приглашены руководители НКВД четырех центральноазиатских республик, Казахской ССР, восточносибирских областей и Дальневосточного края, к сожалению, неизвестна.
Ввиду отсутствия стенограммы и протоколов этих конференций, единственным ценным источником являются показания некоторых руководителей НКВД, полученные в ходе судебных процессов 1939 г. Эти показания имеют апологетический характер, поэтому их необходимо перепроверять и сопоставлять.
В частности, участник московской конференции, состоявшейся 16-20 июля, начальник УНКВД по Ивановской области В. А. Стырне рассказал, что на конференции Ежов выступил с докладом, в котором озвучил приблизительные цифры «врагов народа», подлежащих аресту и уничтожению. «Услышав эти цифры, — вспоминал Стырне, — все присутствующие так и обмерли... Они не могли мерить в реальность и какую-либо обоснованность названных цифр». Следовательно, руководители НКВД не только пришли в ужас от услышанных цифр репрессируемого контингента, но и засомневались в их обоснованности. С этим нельзя согласиться, так как, мы знаем из шифрограмм, что все данные, которыми оперировал Ежов, ему предоставила периферия. В связи с этим напрашивается вывод, что Ежов и Фриновский на конференции не встретили никакого сопротивления.
Не подтверждено также, что Ежов, следуя устной инструкции Сталина, разрешил чекистам «применять физические методы воздействия при допросах в ходе следствия по к[онтр]революционным] преступлениям». Источником данного утверждения являются показания бывших руководителей НКВД, которые были лично заинтересованы в более раннем сроке введения пыток.
Определенный интерес для нас представляют вспоминания начальника УНКВД по Западно-Сибирскому краю С. Н. Миронова: «Совещание проводили Ежов и Фриновский. Ежов дал общую директиву, а Фриновский уже в развитие ее прорабатывал с каждым начальником управления "оперативный лимит».
Вопрос лимитов, конечно, был центральной темой конференции. Некоторые руководители подразделений НКВД, вероятно, узнали здесь, что установленные ими и утвержденные Политбюро цифры репрессий не являются окончательными. Сам Миронов уехал с конференции, получив устное согласие, что лимит в 6600 кулаков и 4200 уголовников по первой категории, утвержденный Политбюро Западно-Сибирского края, больше не будет изменяться.
Когда же лимит изменился в соответствии с приказом № 00447, ом попытался в телеграмме Ежову и Фриновскому от 9 августа 1937 г. восстановить статус-кво: «Поскольку операция была мною проведена [на] основании устных указаний, полученных в Москве до получения вашего приказа, прошу:
1) сохранить лимит [по] 1 и 2 категориям [в] пределах ранее установленных».
Несомненную ценность в свете событий московской конференции представляют два документа, извлеченные нами из фондов Отраслевого государственного архива Службы безопасности Украины3. Они не только могут дать исчерпывающую информацию о темах, обсуждавшихся на конференции, но и показать, с какими представлениями об операции прибыла в Москву украинская делегация. Единственный их недостаток — отсутствие даты.
Документы озаглавлены: «Оперативный план изъятия кулаков и уголовников по первой категории» и соответственно «по второй категории». А это означает, что их содержание соответствует пункту Г) меморандума Фриновского («план операции и все материалы учета»). Именно с такими документами нарком внутренних дел УССР и, следовательно, начальники областных управлений НКВД должны были прибыть в Москву на конференцию чекистского руководства. Поэтому можно с полной уверенностью утверждать, что они состав лены высокопоставленными сотрудниками НКВД УССР после того, как был получен указанный меморандум Фриновского, но до того, как Лепневский уехал на конференцию в Москву, т. е. между 13 и 15 июля 1937 г.
Что же касается содержания указанных документов, представляются примечательными следующие пункты:
1. В обоих документах определяется, какие данные об арестованном и какие документы должны включаться в следственное дело. (и том числе санкция прокурора на арест и характеристика сельсовета).
2. В качестве главных действующих лиц операции названы УГБ (ведущие «практически подготовительную работу и следствие по кулакам) и органы милиции (ведущие «практически подготовительную работу... но уголовникам»). В поддержку им, как это уже часто бывало н ходе крупномасштабных карательных операций, должен был мобилизоваться актив «проверенных партийцев».
3. Предусмотренная в данном случае процедура ареста подозрительных н осуждения арестованных ориентируется на практику милицейских троек: для ареста необходимо было согласие прокурора, а на заседание тройки вызывался обвиняемый. Те, кто в наркомате внутренних дел Украинской ССР занимались планированием, хотели увидеть соблюденными минимальные правовые гарантии «социалистической законности», авторы же приказа № 00447 были более радикальными.
4. Важные задачи при аресте и следствии украинские планировщики из НКВД возлагали на 45 межрайонных оперативных групп («межрайопергруппы»), на которые они уже разделили Украину. В приказе № 00447 «оперативным группам» и их начальникам перс давались еще более широкие полномочия. Между прочим, эти «оперативные группы» играли важную роль уже в ходе первых больших массовых операций.
Вероятно, участники московской конференции также получили сообщение о расширении круга врагов, против которых должна быть направлена операция. Наряду с бывшими кулаками и уголовниками в число жертв следовало включить также «другой контрреволюционный элемент» и соответственно «другой/прочий антисоветский элемент».
Эта новая группа жертв впервые встречается в письме первого ее секретаря Харьковского обкома КП(б)У, направленном на имя Сталина 21 июля 1937 г.: «По линии НКВД есть указание включить в операцию другие категории активного контрреволюционного элемента» А день спустя первый секретарь Винницкого обкома конкретизировал в шифровке тому же адресату: «Кроме того, разрабатывается материал... участников повстанческого движения против советской власти, эсеров и участников других контрреволюционных политических групп». Так драматически расширялся круг жертв операции. Лини, немногие социальные группы остались незатронутыми террором.
НКВД республик и УНКВД краев и областей во второй половине июля 1937 г. также провели региональные конференции для подготовки руководителей городских и районных отделов к выполнению стоящих перед ними задач в ходе акции.
1.4. РАЗРАБОТКА ПРОЕКТА ПРИКАЗА
30 июля 1937 г. Фриновский представил личному секретарю Сталина А. Н. Поскребышеву 19-страничный «Оперативный приказ народного комиссара внутренних дел Союза ССР № 00447 об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Заместитель Ежова принимал активное участие н разработке проекта. Он информировал Сталина, а также других членов Политбюро о разработке операции и получал от них инструкции. На это указывает тот факт, что Фриновский в июле 1937 г. был трижды записан в книге посетителей кремлевского кабинета Сталина. Впоследствии Фриновскому было также поручено общее руководство операцией. Оперативный приказ № 00447 был одобрен Политбюро ЦК ВКП(б) 31 июля и в тот же день разослан всем руки водителям НКВД республик, краев и областей.
При сравнении первоначальных намерений центра, явствующих из телеграммы Сталина от 3 июля 1937 г., с содержанием оперативного приказа № 00447 от 30 июля 1937 г. обращают на себя внимание изменения, повлекшие тяжелые последствия для народа. Одновременно возникает вопрос: осознавали ли члены Политбюро 2 июля, какую гигантскую репрессивную лавину собирались они привести н движение?
Вероятно, самое сенсационное изменение отразилось в официальном названии плана операции: «Оперативный приказ народного комиссара внутренних дел Союза ССР № 00447 об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Мы уже объяснили, как и но чьей инициативе эта третья центральная категория жертв, называвшаяся в переписке НКВД так ж «прочие антисоветские элементы», была обобщена в первом раз деле приказа «Контингента, подлежащие репрессии». Из кулаков и уголовников, о которых шла речь в телеграмме Сталина, возникла пестрая огромная масса предполагаемых врагов советского строя. Однако хозяйственники, партийные работники, военные, писатели и советская элита, представители которой оказались на скамье подсудимых во время московских процессов и которые сформировали наше первичное представление о жертвах Большого террора, здесь не упоминались.
Предполагаемые враги советской власти были внесены в списки, составленные органами безопасности, под названием «антисоветские элементы». С первых дней советской власти они стигматизировались и частично подвергались правовой дискриминации в качестве так называемых лишенцев (лиц, лишенных избирательного права), которые рассматривались в качестве традиционных врагов режима. Клеймо кулака, белого, попа, «бывшего» (речь идет о должностных лицах Российской империи, Временного и белых правительств) было своего рода свидетельством их враждебного отношения к советской и власти. Такое отношение власти распространялось на детей и родственников этой категории населения. В 1937 г. Сталин назвал их «остатками разгромленных эксплуататорских классов» и предупредил „…чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будет успехов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше будут они пакостить советскому государству, тем больше будут они хвататься за самые отчаянные средства борьбы как последнее средство обреченных».
Остается также констатировать, что некоторые целевые группы, названные в приказе № 00447, оказались под прицелом ГУГБ НКВД еще до июля 1937 г. Фактически репрессивные меры были применены к ним с момента проведения февральско-мартовского пленума 1937 г. В первую очередь это касается эсеров, «немецких троцкистов», членов религиозных общин, меньшевиков, членов тюрко-татарских националистических организаций и участников вскрытой в Западной Сибири контрреволюционной повстанческой организации среди высланных кулаков.
Хотя многие партийные руководители указывали в своих телеграммах Сталину на то, что «данные предварительные», что «дальнейшая работа по учету даст большие цифры», архитекторы приказа № 00447 во втором разделе «О мерах наказания репрессируемых и количестве подлежащих репрессии» подвергли переданные периферией цифры незначительному сокращению. Разумеется, Ежов и Фриновский приняли такое решение не без согласия руководств; партии.
Исходя из анализа как опубликованных, так и архивных документов, следует, что в ходе подготовки операции в 59 республиках краях и областях были зарегистрированы 263 076 чел. «бывших кулаков и уголовников», из которых 81 514 чел. были отнесены к первой и 181 562 чел. — ко второй категории. Согласно же приказу № 00447 количество репрессируемых по первой категории составляло 59 200 чел., по второй — 174 500 чел., а общее количество подлежащих репрессии составляло 233 700 чел.
Это означает, что в соответствии с приказом № 00447 количество репрессируемых по первой категории сократилось на 22 314 чел., по второй категории соответственно — на 7 062 чел., а всего — на 29 376 чел.
Несмотря на трудности распознавания логики, в соответствии с которой исправлялись цифры репрессируемых, обращает на себя внимание то обстоятельство, что Н. И. Ежов и М. П. Фриновский в первую очередь уменьшали те данные из республик, краев и областей, где суммарное количество жертв составляло от четырех тысяч и более.
Изменения выглядели следующим образом:
по Московской области запрос составлял 41305 чел., а лимит по приказу — 35000 чел.;
по Западно-Сибирскому краю — соответственно 25000 и 17000 чел.;
по Белоруссии - 12800 и 12000 чел.;
по Свердловской области — 12 000 и 10 000 чел.;
по Воронежской области — 11000 и 4500 чел.;
по Узбекистану — 5435 и 4750 чел.;
по Азербайджану — 5400 и 5250 чел.;
по Мордовской АССР — 3513 и 1800 чел.;
по Орджоникидзевскому краю — 6133 и 5000 чел.;
по Куйбышевской области — 6140 и 5000 чел.;
по Горьковской области — 6580 и 4500 чел.;
по Курской области — 4784 и 4000 чел;
по Дальневосточному краю — 6698 и 6000 чел.;
по Оренбургской области — 4870 и 4500 чел.;
по Северной области — 6000 и 2750 чел.;
по Челябинской области — 7953 и 6000 чел.;
по Харьковской области — 6000 и 5500 чел.
Следует отметить, что сокращения прежде всего коснулись первой категории. Вероятно, таким способом устанавливался барьер для проведения операции по принципу «сначала арестовать, а потом разобраться» и для перерастания ее во «вредную погоню за голыми количественными показателями выполнения и перевыполнения лимитов», как считал Ежов. Партийное руководство стремилось к «упорядоченной» акции, которая ориентировалась бы на установленные сверху правила. Не случайно, когда в августе 1937 г. некоторые регионы по ходу проведения операции стали просить Политбюро КЦ ВКП(б) повысить лимиты, оно отклоняло эти заявки.
Второй пункт второго раздела, по которому в приказе № 00447 корректировалось первоначальное указание в телеграмме Сталина, касался меры наказания для второй категории, которая включала в себя «все [...] менее активные, но все же враждебные элементы». Они подлежали аресту и заключению в лагеря на срок от 8 до 10 лет, а наиболее злостные и социально опасные из них — заключению на такие и сроки в тюрьмы. Таким образом, для этой категории наказания резко ужесточались, хотя телеграмма от 3 июля 1937 г. предусматривала лишь депортацию в трудпоселки по распоряжению НКВД.
«Кулацкая операция» изначально не была долгосрочной и тщательно спланированной акцией. Об этом свидетельствуют, в частности, изменения основных позиций телеграммы И. В. Сталина. Дело не только в корректировании цифр репрессируемых, представленных местными руководителями, — сначала Политбюро утверждает н и данные, а затем вносит изменения.
На неудовлетворительное планирование указывает и тот факт, что Н. И. Ежов, М. П. Фриновский и А. Я. Вышинский до сентября 1937 г. включительно рассылали директивы, меморандумы и приказы, которые могут считаться своего рода положениями о применении приказа № 00447. В них регулировались:
порядок предоставления отчетов республик, краев и областей 8-му отделу ГУГБ НКВД СССР (от 1 августа 1937 г.);
специальные акции истребления в ГУЛАГе (от 5 августа 1937 г.) и в тюрьмах ГУГБ (от 16 августа 1937 г.);
роль прокуроров в операции (от 7 августа 1937 г.);
преследование особо опасных преступников (от 7 августа 1937 г.).
Не было недостатка и в недоразумениях. Например, ЦК ВКП(о) 9 июля 1937 г. получил из Алма-Аты сообщение о том, что здесь создана тройка по Казахской ССР, были указаны имена членов тройки, а также численность зарегистрированных «вражеских элементов». Днем позже члены тройки и численность репрессируемых были утверждены Политбюро. В этот же день оно утвердило данные и по Северо-Казахстанской области. Интересно, что после этого заседания тройка по Казахской ССР больше не упоминалась.
Тройки, как уже говорилось, не были изобретением периода Большого террора, а берут свое начало со времен Гражданской войны и их кровавый след тянется до Катыни. Таким образом, они применялись в качестве «чрезвычайной меры» всякий раз, когда надлежало ликвидировать или лишить свободы «антисоветчиков» без соблюдения правовых норм, в больших количествах и с помощью ускоренной процедуры, не привлекая внимания общественности. Те, кто планировал акцию государственного террора, естественно, опирались на опыт, накопленный ОГПУ в ходе проведения масштабной террористической кампании 1930-1933 гг.
Приказ НКВД № 00447 обнаруживает большое сходство с приказом ОГПУ № 44/21 от 2 февраля 1930 г. по проведению «ликвидации кулачества как класса». Это касается и категорий жертв, и внесудебных репрессивных инстанций, и технологии осуществления операции (разделение территорий на оперативные сектора, определение квот, разделение репрессируемых на две категории и т. д.). Действовавшие при полномочных представителях ОГПУ с санкции Политбюро от 30 января 1930 г. и в соответствии с приказом ОГПУ № 44/21 тройки в 1930-1933 гг. осудили 392 524 кулака, священника, верующих, полицейских и бывших служащих административных органов царской империи, а также противников большевиков в Гражданской войне. В соответствии со ст. 58 УК РСФСР в 1930 и 1931 гг. эти тройки вынесли соответственно 18 996 и 9170 смертных приговоров.
В 1933-1934 гг. произошли изменения: 7 мая 1933 г. Политбюро лишило тройки ОГПУ права выносить смертные приговоры. В соответствии с постановлением ЦИК СССР «Об образовании общесоюзного Народного комиссариата внутренних дел» от 16 июля 1934 г. ОГПУ включили в состав Народного комиссариата внутренних дел в качестве Главного управления государственной безопасности (ГУГБ), а тройки ликвидировали. Однако в ряде областей, по ходатайству местных руководителей, для вынесения внесудебных смертных приговоров тройки возобновляли свою работу. Правда, срок их действия ограничивался одним-двумя месяцами. Кстати, в последний раз они были задействованы накануне массовых операций и Западно-Сибирском крае.
В преамбуле приказа № 00447 подчеркивается, что акция направлена на окончательное решение проблемы внутренних врагов Советского Союза: «Перед органами государственной безопасности стоит задача — самым беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских элементов... и, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой против основ Советского государства Приказ предусматривал расстрел 75 950 человек, в том числе 10 тысяч узников ГУЛАГа, и заключение 193 тысяч человек в лагеря и тюрьмы, а общий контингент репрессируемых охватывал 268 950 «антисоветских элементов».
Кардинальное значение для динамики проведения операции при обрело положение, в соответствии с которым намеченные цифры являлись лишь ориентирами, допускалось повышение этих цифр, хотя только и по запросу, подаваемому в адрес НКВД. Благодаря этому положению был найден механизм, побуждавший региональных руководителей НКВД к соревнованию за самые высокие показатели и одновременно дававший центральному руководству в Москве и инструмент дозирования репрессий. Один из руководящих работников аппарата НКВД разъяснял позднее: «...Я точно знаю, что эти лимиты служили предметом своеобразного соревнования между многими начальниками НКВД (подчеркнуто в документе. — Авт.). Вокруг этих лимитов была в наркомате создана такая атмосфера: тот из начальников УНКВД, кто, скорее реализовав данный ему лимит в столько-то тысяч человек, получил от наркома новый, дополнительный лимит, тот рассматривался как лучший работник, лучше и быстрее других выполняющий и перевыполняющий директивы Н. И. Ежова по «разгрому контрреволюции»1. Под этим же углом зрения следует рассматривать и награждение орденами наиболее ревностных карателей, участвовавших в операции. Так, по случаю празднования 20-й годовщины основания ВЧК, 19 декабря 1937 г., десять руководителей УНКВД были награждены орденом Ленина и более двадцати — орденом Красной Звезды.
Третий раздел приказа определял время начала (5, 10 или 15 августа в зависимости от региона) и продолжительность акции (первоначально — четыре месяца), регулировал формы ее оперативного проведения. Тот факт, что в рамках операции поначалу должны были арестовываться и осуждаться только «контингента» по первой категории (переход к преследованию представителей второй категории требовал согласия центрального руководства НКВД), объясняется опасениями по поводу перегрузки и без того, вероятно, переполненных тюрем. Это несомненно произошло бы в случае одновременных арестов представителей обеих категорий.
В начале августа было еще непонятно, когда лагеря, многие из которых находились в стадии строительства, сумеют принять заключенных. В ряде регионов среди приговоренных тройками к смерти было поразительно много заключенных, уже находившихся в тюрьмах месяцами и арестованных вне рамок массовой операции. Это означает, что суды с ускоренной процедурой вынесения приговора сначала освобождали место в тюрьмах. При этом они могли ссылаться на содержавшееся в приказе указание, согласно которому преследовались также лица, «содержащиеся в данное время под стражей, следствие по делам которых закончено, но дела еще судебными органами не рассмотрены». Начальник УНКВД по Оренбургской области А. И. Успенский даже получил от наркома внутренних дел в ком не июля 1937 г. разрешение раньше времени начать «кулацкую операцию», чтобы освободить тюрьмы, переполненные уголовниками.
Центральная роль в операции выпала на долю руководителей оперативных секторов, на которые были разделены все республики, края и области. Эти руководители контролировали составление списков на арест, выписывали ордера, надзирали за ходом предварительного следствия и передавали тройке обвинительные заключения, нередки составлявшие не одну страницу. Следствие должно было проводится «ускоренно и в упрощенном порядке», т. е. без правовой помощи, очной ставки со свидетелями, опроса экспертов, сбора и проверки доказательств, не более чем с двумя-четырьмя поверхностными допри сами свидетелей и краткими допросами обвиняемого. Важнейшими компонентами следствия были: стандартизированный формуляр с 22 вопросами о личности (анкета арестованного), протокол допроса, также начинавшийся с 20 стандартизированных вопросов о личности выдававшаяся сельским или городским советом «характеристика», обвинительное заключение и опрос от двух до четырех свидетелей.
Пятый раздел приказа регулировал состав и компетенцию троек, создававшихся на уровне республик, краев и областей. Как уже отмечалось, в них входили начальник соответствующего органа НКВД, являвшийся председателем, прокурор данной административно территориальной единицы и первый или второй секретарь местного партийного органа.
В приказе № 00447 приведены имена «судей» всех 64 троек. Беглый анализ этого списка показывает, что здесь были представлены почти все видные руководители НКВД, тогда как партийное руководство часто представлялось вторыми секретарями. Назначение членов троек осуществлялось Политбюро, которое благодаря этом прерогативе имело еще один сильный рычаг для контроля над ходом репрессий. Каждый новый назначенец — это касается в первую очередь чекистов — способствовал интенсификации преследований. До окончания операции среди членов троек наблюдалась сильная ротация. Тот, кто властвовал над жизнью и смертью в качестве представителя регионального партийного руководства, руководства НКВД или прокуратуры, сам входил в группу риска, превращаясь из преследователя в преследуемого, из палача — в жертву.
10 июля 1937 г. Политбюро приняло решение о смещении многих начальников У НКВД; семеро из них будут арестованы в июле-августе 1937 г. Российский историк В. П. Данилов видел в этой карательной акции реакцию на сопротивление руководящих чекистов проводимой «кулацкой операции». Однако этот тезис нуждается в серьезной проверке.
Во второй половине июля Политбюро многократно корректировало свои собственные решения от 5-11 июля о составе троек. Разительный пример этому проведенный 23 и 28 июля полный отзыв троек в Саратовской, Омской и Ивановской областях. Это же происходило и в дальнейшем. Политбюро предприняло (до 20 августа 1937 г.) исправления в составе троек в 17 регионах. Карусель смены «судей» достигла апогея 2 ноября 1937 г., когда одновременно были назначены 15 новых председателей.
Между тройками периода раскулачивания и Большого террора существует как персональная (стоит вспомнить только фамилии С. Ф. Реденса, Л. М. Заковского, Е. Г. Евдокимова, В. А. Каруцкого, Б. А. Бака), так и функциональная преемственность. Существует также связь между контингентом жертв этих троек: многие кулаки, в 1937- 1934 гг. отправленные тройками в концлагеря, лишились жизни но их же приговорам в 1937-1938 гг.
Как протекали заседания троек? Наряду с их членами, осуществлявшими «скорый суд», присутствовали секретарь, ведущий протокол, и представитель ведомства, расследовавшего дело (госбезопасности или милиции). После короткого сообщения докладчика и на основе письменного описания дела, в которых уже предлагалось отнесение подсудимого к первой или второй категории, «судьи» вы носили свой приговор. Как правило, это происходило ночью, при закрытых дверях. Судьи ни разу не видели и не заслушивали обвиняемого. Текст приказа № 00447 не предусматривал обжалования их приговора.
Представление о «судебной» квалификации конвейерной юстиции троек могут дать некоторые количественные данные. В соответствии с протоколами № 81, 82 и 83 Ленинградская тройка в течение одного дня (9 октября 1937 г.) приговорила к смерти 658 заключенных Особой тюрьмы на Соловецких островах. Для тройки в Татарской АССР осудить в день свыше 200 человек было обычным делом На заседаниях от 28 октября 1937 г. и 6 января 1938 г. она вынесли соответственно 256 и 202 смертных приговора. Карельская тройка осудила 20 ноября 1937 г. 705 чел., из них 629 приговорила к смертной казни.
Исследователями установлено, что в Краснодаре краевая тройка 20 ноября 1937 г. осудила 1252 чел. Размах этого судебного террора был превзойден только действиями Омской тройки, которая 10 октября 1937 г. осудила 1301 чел., а 15 марта 1938 г. — 1014 чел., ш которых соответственно 937 и 354 чел. приговорила к высшей мере наказания.
Осужденные тройкой к смертной казни умирали, не будучи ознакомлены с приговором. Этот метод, практиковавшийся уже ОГПУ, должен был помешать возникновению акций сопротивления, попыткам самоубийства и коллективным протестам осужденных.
Указание в приказе № 00447 на «обязательное полное сохранение в тайне времени и места приведения приговора в исполнение» соблюдалось долгое время. НКВД распространял плотную завесу лжи над судьбой приговоренных к смерти «внесудебными органами». В течение полувека эта стратегия умалчивания сохранялась. Изданный в 1939г. приказ № 00515 предписывал отвечать на запросы родственников пресловутой формулировкой «10 лет исправительно-трудовых лагерей без права переписки». Наконец, начиная с 1945 г. им сообщалось, что родственник, осужденный на 10 лет ИТЛ, умер в заключении. Только в рамках реабилитации, начавшейся после 1989 г., советские граждане узнали истинную причину и подлинную дату смерти близких и друзей. Места казней и массовых захоронений были обнаружены большей частью также только в 1990-х гг.
Политбюро ЦК ВКП(б) 31 июля 1937 г., без каких бы то ни было изменений, голосованием одобрило приказ № 00447 и сопровождающую его резолюцию, разработанную М. П. Фриновским. В ней были урегулированы важные моменты, касавшиеся проведения операции. Оперативные расходы составляли 75 млн руб., на одну только транспортировку заключенных по железной дороге выделялось 25 млн руб., а на строительство новых лагерей — 10 млн руб. Расширялся также круг бюрократических соучастников акции. В их числи входили Совет народных комиссаров, наркоматы путей сообщении, обороны (руководящий персонал для охраны лагерей), лесного хозяйства и здравоохранения (врачи и обслуживающий персонал), также партийные и комсомольские организации областей, в которых создавались лагеря (персонал для управления и охраны лагерей). Политбюро распорядилось об использовании части «антисоветских эле ментов», осужденных по 2-й категории, на крупных стройках ГУЛАГ» прежде всего в хронически отстававшей лесной промышленности. Для этого Главному управлению лагерей были выделены лесные участки, на которых в августе 1937 г. были созданы новые лесоповальные лагеря: им до 1 октября 1937 г. предстояло принять 35 тысяч, новых заключенных.
1.5. СОУЧАСТИЕ РЕГИОНАЛЬНЫХ ПАРТИЙНЫХ КОМИТЕТОВ
Изложенный нами порядок событии по разработке приказа № 00447 не подтверждает тезис о генезисе «кулацкой операции», сформулированный исследователем Ю. Н. Жуковым. Возможно, под влиянием работ известного американского историка Дж. Гетти он установил связь между массовым террором 1937 г. и планами Сталина по проведению в Советском Союзе радикальной реформы избирательного права и продолжает развивать эту тему в своих публикациях.
На самом деле, как показывают источники, главным дирижером операции был московский центр, а секретари региональных парткомов — активными участниками рождения приказа № 00447 и эффективным фактором преследований вплоть до окончания массовой операции. Подтверждением последнего являются многочисленные заявки, подписанные ими в 1937-1938 гг., в которых они просили руководство партии о повышении лимитов. Уже один этот факт уличай во лжи Хрущева, пытавшегося представить «кулацкую операцию в виде чистой акции НКВД, а партию — в виде невинной жертвы.
Ссылка: Рождение приказа №00447 - ПОЛIТ.UA
Комментариев нет:
Отправить комментарий